- Нет, - махнул рукой Прохоров. - Знаешь, какие мысли полезли в голову, когда взял карандаш? Вспомнилась деревня Марушина Слобода на Ярославщине. Там я родился и прожил до девятнадцати лет. Семья у нас была большая - четыре брата и две сестры. Отец крестьянствовал. Бедствовали здорово, я до девятнадцати лет в лаптях ходил. Полегче стало, когда колхоз организовался. В тридцать третьем году я по комсомольской путевке поехал на Дальний Восток, работал там в Сов. Гавани. Оттуда и на военную службу пошел. Отслужил и подался в Донбасс, потом в Дагестан, а затем в Фергану, где вроде бы прижился. А чего я мотался по стране? Спросят об этом меня, когда будут в партию принимать. Что отвечу? Счастливой доли искал? Оно, конечно, так. Ну, а польза какая от того партии была? Как подумаю об этом, так и робость находит. Может быть, я еще недостоин быть коммунистом. А ты говоришь - напиши в "Боевой листок". Я так рассудил - пусть решают вопрос о моем приеме после того, как освободим Новороссийск. Буду воевать не хуже коммунистов, - тогда, значит, достоин.
- Ты на Малой земле хорошо воевал, - заметил Кайда.
- Но не лучше других. А как все.
- В нашем отряде выделиться трудно.
- Вот в том и дело. А раз не выделился, чем же я лучше беспартийных?
Кайда в задумчивости почесал затылок.
- Что-то ты, Ваня, в философию ударился. Не сразу разберусь что к чему. А заметку ты все же напиши.
- Далась тебе эта заметка. Тоже писателя нашел.
- Напиши, с какими чувствами идешь в десант.
- Ну, это-то проще. Так бы сразу и сказал.
Прохоров улыбнулся и встал.
- Умоемся, что ли, свежей водицей.
Когда возвращались, Прохоров хотел положить руку на плечо Кайды, но не достал до плеча, обнял за талию и, заглядывая снизу вверх, весело заметил:
- Ну и здоровенный же ты, Малютка. Чем только тебя мать кормила?
- Галушками, Ваня, да пампушками, - усмехнулся Кайда.
В пасть врага
В ночь на десятое сентября батальон погрузился на катера и мотоботы.
Семнадцать автоматчиков - два отделения - разместились на моторном баркасе. Баркас вел на буксире "морской охотник".
Кайда сидел на банке между двумя Иванами - Прохоровым и Макаренко. Он в роте недавно, родом из Волновахи, почти земляк Кайды.
Лысов сидел позади Кайды. Почему-то у него было шутливое настроение. Он щекотал шею Кайды, тот поеживался, потом повернулся и сказал:
- Послушай-ка, Толя, опусти твой гак в море, может, катран или дельфин зацепятся за него.
Посмеиваясь, Лысов заметил:
- Лучше забрести твоим клешом.
- Вот что, автоматчик Анатолий Лысов, - с притворной строгостью заявил Прохоров, - перед тобой не какой-то рядовой, а редактор газеты. Он раздумий полон, а ты к нему с дурацкими разговорами суешься. Ты понимаешь, что такое редактор? У всеми нами уважаемого Владимира Кайды прямой путь в замполиты. К тому же - он заместитель командира отделения. Должностей нахватал, дай боже. С почтением, Толя, надо…
- Ну, ну, - толкнул его в бок Кайда. - Подавай пример.
- Ты бы, Толя, спел свою любимую песенку, - предложил Копотилов.
- И верно, - отозвался Лысов. - Слушай мою любимую, которая тебе безумно нравится.
И он вполголоса запел:
Тятька лошадь запрягает,
Мамка вожжи подает.
Тятька мамку поцелует,
Мамка козырем пойдет…
Все рассмеялись.
Молчаливый до этого командир отделения сержант Лычагин, сидевший на корме, подал свой голос:
- Такая несерьезная песня в такой сурьезный момент. Все ты, Лысов. Вечно эти вятские, ребята хватские, заведут байки. Вот у нас, курских, песни посолиднее…
- А у нас на Тамбовщине, - сказал Копотилов, - девки хорошо поют… Ох и девки!..
Катера вышли на Кабардинский рейд и заглушили моторы. Стало тихо. Отсюда видна была Малая земля, там, как каждую ночь, раздавались взрывы, трещали пулеметы, взлетали вверх ракеты, светлячками бороздили воздух трассирующие пули.
Затихли и матросы.
Иван Макаренко несколько минут смотрел на Малую землю, потом зябко повел плечами.
- Что-то дрожь по шкуре пробежала, - признался он, прижимаясь к боку Кайды. - Затянуть бы сейчас пару разков с носогрейки да жаль, что прикурить нельзя, немцы огонь заметят.
- Что ты, тезка, - повернулся к нему Прохоров, - прикурить - это полдела. Крути козью ножку. Мне что-то тоже затянуться дымком захотелось.
Макаренко вынул кисет и только начал скручивать цигарку, как вдруг все кругом загрохотало, засверкало. Все побережье, Цемесская бухта озарились вспышками выстрелов, разрывами снарядов. Казалось, что разом зажглись тысячи костров.
Катера завели моторы и рванулись вперед, таща за собой на буксирах мотоботы и баркасы.
Сержант Лычагин встал и крикнул мотористу:
- Приготовься. Кстати, как тебя звать?
- Андрей, - отозвался тот.
Катер прорвался сквозь огневую завесу и оказался в бухте. С кормы катера раздалась команда:
- На баркасе заводить мотор, буксир рубим.
Кругом рвались вражеские снаряды. Катер, лавируя, ушел вперед, а баркас остался на месте. Мотор чихнул и заглох. Моторист прилагал все усилия, но мотор не заводился. Баркас стал неподвижной мишенью. Взрывы снарядов становились все ближе и ближе, от фальшборта летели щепки.
- Ложись на дно! - приказал Лычагин и закричал мотористу: - Расстреляю, если не заведешь мотор!
Андрей стоял на корточках и слал тысячу чертей гитлеровцам и непокорному мотору. Кайда пробрался к нему, спросил:
- В чем загвоздка? Давай помогу.
Они вдвоем стали заводить мотор. Заняло это несколько минут. Но в эти минуты в борту баркаса появилось несколько пробоин, в которые хлынула вода.
Бухту затянуло дымом и гарью. Моторист растерялся, не зная, куда направить баркас.
- Давай прямо, что ли! - крикнул ему Лычагин. - Не крутись на месте!
Прямо по носу баркас напоролся на струю пуль. Моторист отвернул правее. Вскоре полузатонувший баркас ткнулся в берег, и десантники моментально вывалились из него и сразу вынуждены были залечь. Пулеметный огонь прижал их у самой кромки берега.
Вверх взлетели ракеты. При их свете автоматчикам стало ясно, что они высадились намного правее того места, где должна высаживаться вся рота. Подвел мотор, а моторист Андрей не смог правильно определиться. Но винить Андрея, пожалуй, не стоило. В таком пекле, где кругом рвутся снаряды, свистят пули и осколки, где дым гуще, чем при дымовой завесе, растерялся бы самый опытный штурман.
Где-то поблизости во всю глотку орал немецкий корректировщик. Мины и снаряды стали рваться все ближе и ближе. Лычагин, да и остальные автоматчики поняли, что их засекли, лежать тут нельзя, погибнут, как мухи.
Впереди, в нескольких десятках шагов находилась большая воронка от бомбы. Лычагин заметил ее, когда взвилась ракета, и крикнул ребятам:
- Впереди воронка! Бегом туда!
Как только ракета погасла, автоматчики бросились в воронку. В ней разместились все.
Корректировщик продолжал орать. Вскоре мины стали рваться вокруг воронки. Одна угодила в самый центр, взметнув пои взрыве грязь, находившуюся на дне. Автоматчику Голомбиевскому осколок перебил ноги. Прохорова ранило в ключицу. Кайда почувствовал, что и его царапнуло в левую ногу.
Лычагин выругался.
- Вот положение! Чтоб этому корректировщику…
Всем было ясно, что дольше лежать в воронке нет смысла. Еще одно-два попадания - и крышка. При свете ракет выделялось здание электростанции. Можно бежать туда. Но впереди проволочное заграждение, а на проволоке подвешены мины. Стало быть, мины натыканы и в земле. Как преодолеть это препятствие?
Раздумывать долго нельзя. Фашистский корректировщик опять кричит.
Иван Прохоров поднялся и сказал:
- Братва, я рискну.
Выждав момент, он бросился к проволочному заграждению.
Вот он подбежал к нему, поднял руку, и вдруг раздался оглушительный взрыв. Тело Прохорова подлетело вверх и потом рухнуло.
На какое-то мгновение все автоматчики замерли, потрясенные поступком товарища. Кайда округлившимися глазами смотрел на то место, где раздался взрыв. Ему хотелось закричать: "Ваня, дорогой Фергана! Зачем ты это сделал? Может, можно было иначе!.." Но не закричал, понимая, что кричать уже поздно, да и горло перехватила спазма.
Проход в проволочном заграждении ясно обозначился.
- За мной! - скомандовал Лычагин и побежал к проволочному заграждению.
Автоматчики быстро проскочили через проход.
Кайда увидел Прохорова, лежащего навзничь.
- Ваня, - позвал он, наклонясь над ним.
Как хотелось, чтобы тот отозвался, открыл глаза, пусть бы он был тяжело ранен, но жив. Но Прохоров был мертв. Кайда выпрямился и побежал за товарищами.
Пулеметная и автоматная стрельба раздавались на электростанции и в районе цементного завода.
Отделение сержанта Лычагина направилось к цемзаводу, а другое отделение - к электростанции. Вероятно, решение командиров было правильным. В населенном пункте, где приходится драться за каждый дом, надо действовать мелкими группами. В столь сложной обстановке каждый десантник сам себе генерал, должен сам принимать решения.
От стены к стене, от камня до камня пробирались десантники к заводу, стреляли короткими очередями по вспышкам немецких автоматов.
На рассвете они оказались в небольшом помещении какого-то цеха. Крыши над цехом не было, вместо нее натянута металлическая сетка.
- Что будем делать теперь? - задался вопросом Лычагин и обвел внимательным взглядом товарищей.