Потапов тоже обнял его и не без гордости сообщил:
- Это же мой воспитанник. Я был начальником курса в училище, Воронкин был на моем курсе. Молодец, лейтенант, горжусь тобой. Говорят, немцы обещают награду за твою голову.
- Она еще мне самому потребуется, - отшутился лейтенант.
К нему вернулось прежнее, додесантное, если можно так выразиться, настроение. Лейтенант по натуре был веселым человеком, и если бы сейчас подвернулась под руки гитара, то он, пожалуй, с удовольствием сыграл и спел бы не одну песенку. Сейчас он уже не задумывался о пределе человеческих сил. Видимо, сон, хоть и был короток, оказал оздоровляющее влияние на душевно бодрого от природы молодого человека.
- Посиди, лейтенант, минутку, - сказал Сабинин. - Мы тут решим свои дела, а потом у меня с тобой будет свой разговор.
Воронкин присел на ящик и стал слушать. Не очень радостные подробности он услышал об основном десанте в Южную Озерейку. Гитлеровцы осветили район высадки прожекторами и расстреливали корабли прямой наводкой. Пришлось, потеряв несколько кораблей, отходить. Тогда командование Черноморского флота и Северо-Кавказского фронта решило развивать успех отряда Куникова и сделать десант в Станичку главным. Сегодня ночью высаживаются подразделения 255-й и 165-й бригад. К сожалению, бригады высаживаются не в полном комплекте. Многие корабли, особенно крупные, с находившимися на них десантами и орудиями, ушли в Туапсе и даже в Поти. В Геленджике оказалось всего несколько батальонов морских бригад. Но и их сегодня полностью перебросить в Станичку не удастся из-за нехватки судов.
Полковник Потапов, невысокий, коренастый, рыжий, с резкими чертами лица, был явно не в духе. Он отпускал по адресу командования нелестные замечания. У него для этого были основания. За его спиной семьдесят дней осады Одессы, двести пятьдесят дней боев в Севастополе, а вот здесь постигла неудача. И не по его вине. Один батальон его бригады погиб в Южной Озерейке при высадке. Другой батальон и артиллерийский дивизион увезли в Туапсе. Теперь в его распоряжении оказались только стрелковый батальон да две роты - разведчиков и автоматчиков.
- Мне бы сейчас еще батальона три - и город к утру был бы наш. - Потапов с досадой стукнул кулаком по столу. - А завтра будет поздно. Завтра немцы подтянут свои резервы из Южной Озерейки.
Командующий артиллерией нетерпеливо махнул рукой.
- Ладно, полковник, чего нет того нет. Давай договаривайся с Куниковым…
В эту ночь командование десантом принял на себя полковник Потапов. Куников получил назначение старморначем. Но его отряд еще не снимался с позиций. Воронкин после продолжительного разговора с Сабаниным отправился на свой пост.
То, что днем ожидает его огненный ад, уже не очень беспокоило. Человек привыкает ко всему. Ничего не поделаешь, надо приспосабливаться и для жизни в аду.
В последующую ночь высадилась десантная бригада полковника Горпищенко, а еще через два дня - 83-я бригада полковника Красникова.
Воронкину объяснили, что ему следует подняться на гору Колдун, так как плацдарм расширился и крупной артиллерии нужно поражать глубинные цели, а поддерживать пехоту будет артиллерия десанта.
Вечером Воронкин пошел к Куникову. Отряд майора также был снят с передовой, нес теперь охрану берега и следил за разгрузкой кораблей и эвакуацией раненых. В отряде осталась только пятая часть его состава.
Последние двое суток Воронкин не видел Куникова. А десантный день, может быть, равен фронтовому месяцу и году мирной жизни. Лейтенант и майор обнялись, как старые друзья после долгой разлуки.
- Значит, уходишь от меня, - вздохнул Куников, выслушав сообщение лейтенанта. - Счастливого пути, Николай от артиллерии.
- Что передать командиру дивизиона?
Задав этот вопрос, Воронкин вдруг почувствовал, как дорог и близок стал ему этот майор, весь его отряд отважных ребят. Спазма перехватила горло, а глаза застлала влажная пелена. Столько перенести вместе - и вдруг расстаться, навсегда, может быть! Черт возьми, сколько в человеческой жизни несуразного!
Куников внимательно, чуть склонив голову, посмотрел на лейтенанта, а потом почти торжественно сказал:
- Передай от всех живых и погибших моряков нашу глубокую благодарность. А тебе, Коля, когда возьмем Новороссийск, мы поставим памятник из осколков артиллерийских снарядов. Этим мы, морские пехотинцы, выразим высшую благодарность береговой артиллерии.
Он протянул ему руку на прощанье и уже весело сказал:
- Встретимся еще, Николай от артиллерии. Фронтовые дороги велики, но часто и сталкиваются. До встречи!
4
Но больше им встретиться не довелось. Через несколько дней Куников был смертельно ранен на Суджукской косе. В бессознательном состоянии его отправили в Геленджик, и там он, не приходя в сознание, скончался.
С опущенной головой возвращался Воронкин в Геленджик. Много он потерял товарищей, но эта утрата была для него самой тяжелой. Что-то словно оборвалось в груди, какая-то пустота образовалась вокруг. Несколько дней лейтенант ходил, как потерянный, утратив свою обычную веселость. Он брал гитару, уединялся и пел под грустный аккомпанемент одну и ту же песню: "О чем ты тоскуешь, товарищ моряк".
В таком настроении его однажды вызвали в СМЕРШ.
Воронкин недоумевал, зачем он понадобился чекистам.
Комната, в которой он оказался, была очень просторной. Стены и потолок выкрашены в розовый цвет, а окна задрапированы чем-то темным. У одной стены стоял кожаный диван. Его наполовину скрывал темный занавес, спускавшийся с потолка. Посредине комнаты - полированный стол. За ним сидел пожилой капитан.
Воронкин доложил о своем прибытии.
Капитан поднял на него глаза. Они были у него голубые, усталые.
- Садитесь.
Голос у него оказался басовитым, хотя внешность его была не очень внушительная - сутулый и узкоплечий.
Лейтенант сел на черный стул и вопросительно посмотрел на следователя.
- Вы Мунина знаете? - спросил капитан.
- Знал.
- По рации с ним переговаривались?
Капитан подвинул ему бумагу и ручку.
- Напишите все, что знаете о нем. Можете курить.
Когда Воронкин закончил писать, капитан сказал:
- Теперь садитесь на диван и задерните занавеску, И никаких признаков присутствия.
"Что бы это значило?" - с недоумением подумал лейтенант.
Капитан приоткрыл дверь и кому-то отдал распоряжение. Вскоре в комнату ввели человека. Капитан пригласил его присесть. Несколько мгновений стояла тишина.
- Что вы знаете о Воронкине? - спросил капитан.
- Я уже говорил.
Лейтенант невольно вздрогнул. Кто бы это мог быть? Голос вроде незнакомый, сиплый, приглушенный. Зачем капитан посадил его за занавес, лишив возможности взглянуть на говорившего?
- Прошу повторить.
- Воронкин был у нас командиром отделения в училище. Веселый и беспечный по натуре, любил петь цыганские песни. С дисциплиной у него было не очень-то…
Это же Мунин, черт бы его побрал! Но как он оказался тут? Воронкина так и подмывало отдернуть занавеску.
- Значит, не очень-то…
- Не то, чтобы… - замялся Мунин. - Злостных нарушений не было, но вообще…
Он замолчал. Несколько мгновений молчал и капитан. Слышался только шорох перебираемых им бумаг. Потом капитан чиркнул спичкой и почему-то полушепотом спросил:
- Вам была поставлена задача уничтожить его корректировочный пост?
- Нет, - торопливо ответил Мунин. - Я должен был уточнить местонахождение Воронкина, а уничтожить его поручалось авиации и артиллерии. Кроме того, послали несколько власовцев через линию обороны, чтобы разыскать наблюдательный пункт Воронкина и уничтожить. Была обещана большая награда.
- А почему так высоко оценили голову Воронкина?
- Он нанес большой ущерб немецкой армии. Уничтожено много солдат, танков, орудий. Если бы не артиллерия, огонь которой наводил Воронкин, десант давно сбросили бы в море.
- Воронкин открыл вам свое местонахождение?
- Обманул…
- Как вы оказались у немцев?
Теперь в голосе капитана слышались негодующие нотки.
Казалось, он сдерживает себя, чтобы не рявкнуть во всю силу своей глотки.
- Я служил заместителем командира батареи в Новороссийском порту. Когда немцы заняли город, я остался там.
- Почему?
- Я… обманут был… потерял веру…
- У немцев вы командовали батареей?
- Да.
- Из наших орудий стреляли по нас?
- Да.
- На нашу сторону вас перебросили с заданием?
- Я оказался плохим разведчиком. Мне ничего не удалось сделать.
Капитан встал, отдернул занавеску.
- Выходи, товарищ Воронкин.
Лейтенант подошел к столу. Мунин бросил на него взгляд исподлобья, сжался и опустил голову.
- Узнаете своего бывшего друга?
- Волк ему друг, - со злостью бросил Воронкин. - В морду хочется дать. Вот если бы встретил его там…
- Встретиться больше не придется, - усмехнулся капитан.
Моросил холодный дождь. Воронкин не обращал на него внимания, а шел и шел, не зная куда. Шел, чтобы привести в порядок свои мысли, обрести душевное равновесие.
Вспоминалось многое. Военно-морское училище, товарищи. Как мог вызреть среди замечательных ребят выродок Мунин? Откуда у него появилось неверие в нашу победу? А почему Куников так верил? Все ребята верят. Как дрались они на Малой земле! Это не было отчаяние обреченных. Куниковцы знали, за что отдают свои жизни. А ведь жизнь у человека - самое дорогое, единственное. Раз человек отдает ее, значит, у него есть более высокое чувство, чем желание выжить.