Не услышав ответа, боцман вошел в помещение, сообразив, что они могли там задохнуться. Первое, что он увидел, - заделанный борт, вода чуть просачивалась. На полу лежали Давыдов и Таранов, Боцман наклонился над ними.
- Парторг! - вырвалось у Коноплева. - Парторг…
Боцман вынес его наверх, положил на палубу и послал матроса вынести Таранова.
Катер беспомощно качался на волнах. Взрывы мин и снарядов не утихали.
"Видно, все. Придется покинуть катер", - решил боцман. Он спустился в каюту командира. За ним вошел Пермяков и присветил электрическим фонариком.
- Жив?
- Пульс работает, - ответил боцман, держа руку командира.
- Надо обернуть его сначала шинелью, потом плащом, - сказал Пермяков.
Оба моряка понимали, как трудно им будет сохранить жизнь командира, если придется покинуть корабль и сойти на берег, где находится противник. Им придется идти на прорыв, чтобы пробиться к отряду Куникова. Однако ни у одного не было в мыслях оставить командира. Советский моряк воспитан так, что ради жизни командира всегда готов отдать свою. Оставить раненого - подлость, и никому такое не прощалось.
И вдруг катер задрожал, послышался характерный звук работающего мотора.
- Ожил корабль! - радостно воскликнул Коноплев и бросился из каюты.
Он вскочил на мостик.
- Разворачивай, Сухов!..
Сухов повернул штурвал и лег на него грудью, потом медленно сполз с него и сел, не выпуская штурвал из рук. Коноплев наклонился над ним.
- Сухов, ты ранен? Чего же ты не докладываешь… Эх ты какой… Пермяков! Снеси рулевого в кают-компанию. Вообще всех раненых туда. И перевязывай.
- А кто же у руля? - Сухов пытался подняться, но силы оставили его, и он опять сел.
- Найдется кому. Сам буду…
Вскоре катер вышел из зоны обстрела. Боцман оглянулся. Весь берег был в огненном зареве…
9
Нина стояла около разрушенного дома и с волнением смотрела, как к причалу возвращались десантные корабли.
Уже рассвело. Дождь прекратился, небо было затянуто серо-молочными тучами. По морю лениво перекатывались серые волны. Нина поеживалась на сыром холодном воздухе, прятала лицо в воротник клетчатого пальто.
Каждый раз, когда из-за мыса показывался катер, Нина вздрагивала и не выпускала его из поля зрения до тех пор, пока тот не становился отчетливо видимым, и каждый раз разочарованно вздыхала. Она, как истая морячка, отлично могла различить среди однотипных кораблей тот, на котором плавал муж. Но его "морской охотник" не показывался. С вернувшихся кораблей выносили раненых. В ее сердце стала закрадываться тревога. После ухода мужа она все-таки узнала, что должно произойти ночью, поэтому чуть свет побежала в порт встретить Дубровина. Ей не верилось, что с ним может произойти несчастье, но она знала, что он вернется смертельно усталым, голодным и придется его забрать домой, чтобы выспался, иначе закрутится и забудет о сне.
Нину заметил контр-адмирал Холостяков, подозвал ее.
Когда она подошла, контр-адмирал подал ей руку и нахмурил брови.
- Кто разрешил в таком виде в порт показываться? - притворно сурово заговорил он. - Не бережете будущее поколение! Ох, уж эта мне молодежь бездумная! Одна вот такая же в десант пошла. Не одобряю. Чувства понимаю, но не одобряю. Сейчас же марш домой. Вон там моя легковая машина стоит. Садись в нее - и домой.
- Почему Дубровин не возвращается - дрогнувшим голосом спросила Нина.
- Задержался, значит, - успокоительно произнес контр-адмирал. - Как вернется, пришлю. Иди в машину.
Контр-адмирал знал, что катер Дубровина подбит, но он не хотел этого пока говорить его жене. Он был уверен, что команда катера во главе со своим командиром сойдет на берег и присоединится к отряду Куникова, а на другую ночь команду возьмет на борт какой-нибудь катер.
Для контр-адмирала было полной неожиданностью, когда Нина радостно крикнула: "Идет!", и он увидел, как из-за мыса показался "морской охотник".
Корабль шел тихим ходом, и когда приблизился, то все увидели на нем приспущенный флаг.
- Что это? - в испуге спросила Нина и вдруг ощутила резкую боль в животе.
У нее подогнулись ноги. Теряя сознание, она опустилась на сырой камень.
- Эй, сюда! - крикнул контр-адмирал и стал поднимать Нину.
К нему подбежал матрос. Холостяков коротко распорядился:
- Отвезти в моей машине в госпиталь. Немедленно
А сам торопливо зашагал к причалу.
10
Английский корреспондент, попивая мелкими глотками кавказское вино, записывал в свой объемистый блокнот:
"Русские войска осуществили смелый замысел, высадив десант около города Новороссийска. Они отвоевали у противника участок шириной в шесть и глубиной в четыре километра, который назвали Малой землей. Теперь немецкие корабли не могут войти в Цемесскую бухту - она перекрыта советскими моряками. Мне непонятно, как могло все это произойти. Все мои представления о военной науке полетели "вверх тормашками", как говорят русские. У противника было больше войск, орудий. Берег был сильно укреплен. Когда нам в штабе Черноморского флота рассказали о том, сколько неприятельских солдат, пулеметов, пушек, минометов приходилось на один километр, то я был ошеломлен. Как могли русские сломить такую силу? Русские говорят, что на войне решающий фактор - моральный. Я всегда с иронией относился к этому термину. Что значит высокий моральный дух по сравнению с гаубицей или шестиствольным минометом, рассуждал я, будучи уверенным, что все-таки решает войну оружие. Теперь я начинаю колебаться. Я видел незабываемое…"
Корреспондент очистил от кожицы мандарин, выпил залпом полстакана вина, закусил мандарином и опять начал писать.
"Перед высадкой десанта я беседовал с командиром русского катера "морской охотник". Его фамилия Дубровин. Он мне сказал нечто такое, что я только сейчас начинаю вникать в смысл его слов. В них был упрек в том, что мы до сих пор не открыли второй фронт, что мы боимся форсировать Ламанш. Мне кажется, дело здесь не в боязни, а в чем-то другом, думаю, что Черчилль делает скорее какую-то высокую политику".
Подумав немного, корреспондент продолжал:
"Атлантический вал пока что легенда, а вот "Голубая линия" на Тамани довольно реальная и жуткая вещь. Едва ли все-таки русские войска удержат пятачок площадью в 24 квадратных километра. Он как бельмо на глазу у гитлеровского командования. Войск и техники у противника в достатке, и, безусловно, он приложит все силы для ликвидации плацдарма. Можно заранее предсказать, что дней через десять десантники будут обескровлены и сброшены в море. Еще не было в истории примера, чтобы такие десанты могли долго существовать. В конце концов окажется, что главное на войне - это оружие, а не моральный дух. Тогда и выяснится, что русский офицер Дубровин поторопился высказаться столь определенно…
В своих записках я, кажется, противоречу сам себе. Верно, черт возьми. Пребывание среди советских моряков не обойдется для меня бесследно. Я кое-что начинаю понимать, но что - пока не разберусь…"
Англичанин перестал писать, встал и подошел к окну, которое слепил частый дождь, и задумчиво стал глядеть на темные горы. На душе было неспокойно, и это злило его…
11
После третьей операции Дубровин почувствовал себя легче. Он проспал подряд восемнадцать часов. Когда проснулся, увидел в комнате контр-адмирала и по привычке пытался вскочить.
- Лежи, лежи - и не шевелись, - остановил его контр-адмирал и сел на стул около кровати.
Он внимательно, чуть хмурясь, посмотрел на бледное лицо Дубровина, на преждевременные морщины на лбу и около губ, почему-то слегка покачал головой и спросил:
- Как самочувствие?
- Сегодня такое состояние, словно вновь на свет народился.
- Пожалуй, что и вновь, - согласился Холостяков, - крови ты, брат, много потерял. Два раза вливали. Три сестры свою пожертвовали. С грустью думаю о последствиях.
Дубровин непонимающе моргнул глазами.
- Был ты моряк что надо, с горячей кровью. А теперь? Женская кровь в твоих жилах. Не повлияет ли это на тебя?
Адмирал рассмеялся своей шутке, ласково прикоснулся рукой к лицу Дубровина.
- Шучу, Ваня. Уверен, что после выздоровления опять будешь бравым катерником. Даже лучше. За битого двух небитых дают. А девчата, которые дали тебе кровь, боевые, ну просто замечательные девчата, Можно позавидовать тем ребятам, чьими женами они станут.
- Спасибо им, - тихо произнес Дубровин.
- А тебя, старший лейтенант, поздравляю от души!
Заметив на лице раненого недоумение, контр-адмирал хитро прищурился, помолчал немного, а потом весело сообщил:
- С сыном, брат, поздравляю, с сыном! Видел я его, такой же курносый, как и батько. Просил, чтобы принесли показать тебе, да медики не разрешили. Это такой строгий народец, не уговоришь. Возьмешь кумом?
И контр-адмирал рассмеялся. Он знал, что сообщенная им новость обрадует Дубровина, а это, по его мнению, должно быстрее всего способствовать заживлению ран.
- Спасибо за новость, - с чувством ответил Дубровин и спросил: - А как здоровье Нины?
- Превосходное. О тебе волнуется. Ну, да я сейчас добьюсь, чтобы меня пропустили к ней сказать, каков ты. Да, еще раз поздравляю.
- А на этот раз с чем? - уже весело спросил Дубровин.
- С орденом Красного Знамени. Командующий подписал приказ.
- Служу Советскому Союзу! - взволнованно произнес Дубровин.
Переводя дыхание, он заметил:
- Команду надо наградить, товарищ контр-адмирал. Люди катер спасли. Боцман, комендоры, рулевой, механик, мотористы заслуживают…
- Об этом уже побеспокоились.
- А как десант?