- Не возражаю. А представим себе, что в один прекрасный день нам станут не нужны армия и флот. Мне думается, Митя, этот день будет последним великим подвигом наших Вооруженных Сил, для совершения которого потребуется огромное моральное напряжение. Представляешь?
- Представляю. И незачем брать в пример полное упразднение армии и флота. Уже производятся значительные сокращения наших Вооруженных Сил.
- Видим, знаем. Вот и скажи мне: в наших сегодняшних условиях можем ли мы готовить с детских лет офицера в чистом виде? Да и нужно ли это?
- Артем, это проблема! Могу лишь про себя сказать: я начал свою трудовую жизнь с завода, и в этом мое счастье, это я особенно сейчас сознаю. Вернуться в случае чего к станку мне будет трудно, но именно рабочая юность и заставила меня задуматься о том, о чем я тебе говорил откровенно, то есть заставила более или менее правильно смотреть на себя.
- Вот это-то и должно крепко сидеть в голове офицера Вооруженных Сил страны, которая строит коммунизм. Ну что ж, Митя, пойдем чай пить… - Артем снял закипевший чайник и пошел в свою комнату. - Значит, ты вздремнешь на моей кровати. Я тоже найду, где кости расправить. Соседи мои загуляют: танцы, наверное, будут после кино, а ты их не жди. Они тихо приходят, не беспокоят.
В третьем часу ночи Артем разбудил Дмитрия, и они поехали на дальнюю станцию к скорому поезду.
Ночная поездка по зимней дороге оказалась трудной для Артема, он сосредоточенно вел машину и был неразговорчив. Да будто уж все и переговорили. Дмитрий, сидя рядом с Артемом, был переполнен родственно-любовными чувствами. "Это счастье, что у меня есть такой замечательный брат, сколько в нем доброты и какой он мужественный и правдивый, - думал Дмитрий. - И вообще какое счастье, что я побывал дома!". Он был убежден, что ему ничего ни от кого не надо, что он как бы наполнился такой силой, которая ему поможет побороть все, что было плохого в его собственной семье. Он уже хотел быть с женой, с дочерью как можно скорей и провести с ними остальные дни отпуска.
На станцию приехали за пятнадцать минут до поезда, и Артем страшно сердился на себя: чуть-чуть не опоздали. Когда поезд подошел, братья обнялись и расцеловались.
- Ну, Артем…
- Жаль, Митя, что опять долго не увидимся, - голос Артема дрогнул. - Зато, как приедешь в следующий раз, принимать тебя уж с Викой будем по-другому, по всем правилам. А в общем, служи, братуха, как надо и знай: твой Артемка борется за красивую жизнь в степи, за то, чтобы наша Марина и старая мать не стояли часами в очередях за мясом, молоком да сливочным маслом. - Артем выпустил брата из объятий.
Паровоз дал свисток, и Дмитрий поднялся на площадку вагона. Сняв шапку, он махал ею, пока был виден Артем.
Домой Дмитрий Александрович приехал с твердым намерением объявить о своем отъезде и через два-три дня уехать в Славянский Порт.
- С отцом плохо, - сказала Варвара Константиновна, открыв дверь Дмитрию. - Раздевайся пока, а уж я пойду скажу, что ты приехал. Если не уснул он. Ему покой нужен.
XXV
После отъезда Дмитрия и Артема Александр Николаевич прилег отдохнуть перед ночной сменой. Около полуночи старик сдавленным, прерывающимся голосом позвал Варвару Константиновну. Всполошилась и Марина. Включили свет. Александр Николаевич лежал на диване, вытянувшись на спине, сбросив с себя одеяло; глаза он не открывал; лицо его помертвело; ослабевшей рукой он держался за сердце; казалось, его оставляют последние силы и он их употребляет лишь на то, чтобы дышать. Марина, накинув пальто и сунув босые ноги в валенки, побежала в проходную завода и по телефону вызвала скорую помощь.
Врач признал состояние Александра Николаевича крайне опасным; после уколов он не велел даже шевелить больного. Обо всем этом Варвара Константиновна рассказала Дмитрию, прежде чем пустить его к отцу.
- Видишь ли, он грипп на ногах пересиливал, ну, и надорвалось сердце. Видать, всерьез старый покачнулся.
Александр Николаевич лежал пластом, вытянув руки поверх выцветшего байкового одеяла. Когда вошел Дмитрий, на его бледном лице мелькнула усталая улыбка.
- Ты что же это, папка? - тихо сказал Дмитрий, садясь в отдалении, и, дотянувшись до сухой руки отца, осторожно погладил ее.
- Да, вот видишь… как старый партиец съезд свой отметил, - еле слышно проговорил Александр Николаевич.
- Молчи, молчи, - испуганно остановил его Дмитрий. - Ты ее, эту напасть, одолевай по-большевистски, по-флотски. Врачей слушайся…
"Да уж приходится", - взглядом сказал больной, все так же устало и виновато улыбнувшись. И Дмитрий вдруг понял, что отец в чем-то сдался перед ним.
Ни в день приезда из совхоза, ни после Дмитрий не услышал от матери и словечка жалобы или мольбы. Она по-прежнему была поглощена заботами о всей семье. Все ее дела остались при ней, но главным для нее была борьба за жизнь мужа. И в этой борьбе она крепла духом. Походка ее сделалась заметно тверже, и она теперь не выглядела мяконькой старушкой. Она долго говорила с врачами, когда состоялся консилиум. Профессора, приглашенного Дмитрием, она также расспросила подробнейшим образом о болезни мужа и обо всем, что касалось ухода за больным.
Варвара Константиновна следила за тем, чтобы больной вовремя принимал лекарства, чтобы в комнате был свежий воздух, а постель больного чиста и удобна. Но сама она мало бывала с ним и разговаривала с Александром Николаевичем только о том, о чем говорила бы, если бы он был здоров. Она сумела без слов, всем своим поведением, исключить в отношениях с больным и малейшие оттенки драматизма и подала пример другим. В семье не говорили о течении болезни, о ее возможном роковом исходе, никто не ободрял больного, не соболезновал ему.
Артему послали осторожное письмо и ждали его приезда.
Алешка и Марина ночевали у Вики. Вечерами внуки навещали Александра Николаевича; они приходили тихонькие, целовали дедушку, потом удалялись на кухню, там ужинали и опять уходили. Марина после работы бегала в аптеку, по магазинам и тоже мало бывала со свекром. Один Анатолий все свободное от школы время проводил в комнате больного, занимаясь своими уроками. И спал он там же, просыпаясь при первом зове отца. Он обнаружил в комоде забытые Артемом семь бритв - подарок Дмитрия, - снес их в парикмахерскую и попросил направить. Как только это было разрешено Варварой Константиновной, он стал два раза в неделю брить отца.
Дмитрий после полудня читал отцу газету. Доклады и речи на Двадцатом съезде он прочитывал от первой до последней строчки, другие же новости пересказывал. Дребезжащий репродуктор раздражал Александра Николаевича, и радио не включали. Чтение же вслух удовлетворяло его потребность в разговоре. Дмитрий усаживался с газетой так, чтобы видеть его лицо, и, когда читал что-либо волнующее, прерывался, высказывал какую-либо мысль и смотрел отцу в глаза. Александр Николаевич взглядом просил повторить что-либо особо интересное или спрашивал мнение самого Дмитрия. Такое чтение походило на беседы.
Женя часто приходила к Поройковым. И ее посещения тоже были деловиты, как будто она только затем и приходила, чтобы очень коротко сообщить заводские новости.
Врачи вначале подозревали микроинфаркт, однако после визита профессора они все же отказались от мысли, что жизнь Александра Николаевича в опасности. Вскоре ему разрешили поворачиваться на бок, потом сидеть и, наконец, очень понемногу ходить.
К этому времени приехал Артем.
- Ну вот что, сыны, - сказал Александр Николаевич Дмитрию и Артему. - Поговорить нам надо. Конференцию сейчас проведем за круглым столом. - Он положил на стол сухие руки и некоторое время, усмехаясь, смотрел на них. - Трудовой век мой, возможно, закончен. И совсем я плохой. Теперь ожидай всего. Отпустило вот. Да ведь и по второму разу может схватить. И очень запросто в любой момент могу в ящик сыграть.
- Полно, папа, работать не станешь - поправишь здоровье, - несмело сказал Дмитрий.
- Может и такое состояться, - отец чуть кивнул головой. - Вот что я хочу сказать вам обоим: мне не все равно, что будет после меня. О семейных делах хочу поговорить. Мать к себе ни один не берите: она в моем доме должна жить. Внучонок Алеша тут же должен вырасти. Марина чтобы свободна была в ее дальнейшей жизни. Анатолию учиться дальше помогать велю. - Александр Николаевич помолчал, словно вспоминая, все ли он сказал, и с неестественно шутливой интонацией закончил: - А ты, Дмитрий, не забудь сделать так, чтобы и на флоте помянули старого балтийского матроса… Вот и все.
- Разговор такой еще вроде рановат бы, - заговорил Артем. - У тебя годы жизни впереди и радости еще будут, а ты вон о чем думаешь.
Александр Николаевич вышел из-за стола и прилег на диван, закинув руки за голову и закрыв глаза.
- Вот это правильно! - сказал Дмитрий. - Отдыхай больше, набирайся сил. А то задумал: богу душу отдать! Пойдем, Артем. - Дмитрий поднялся.