- А не могут ли у меня и Чебахан вырасти хвосты? Безусый Хасан рассказывал, что какой-то обладавший большими познаниями иноземец говорил ему, якобы в те времена, когда эти горы были как холмики, открытые кротами, у людей имелись хвосты. Я хотел бы получить такой, как у Самыра.
Мухарбек молчал. Укоризненно покачав головой, Озермес направился к сакле. На душе у него стало пусто, как в дупле у белки в конце долгой зимы.
Самыр, идя рядом, потерся боком об его ногу.
- В каком времени живешь ты, собачина? - спросил Озермес. - В таком же, как и волки?
Самыр не понял его, но, как обычно в таких случаях, вильнул хвостом.
- Твои сородичи волки вас, собак, не любят, наверно, за то, что вы стали жить с людьми, - рассуждал Озермес, - правда, не все. Как идут дела у тебя, джигит, с твоей подругой?
Самыр снова завилял хвостом.
На исходе зимы, до метелей и морозов, Чебахан как то отворила дверь, чтобы проветрить саклю. Самыр тут же попросился внутрь, и Озермес разрешил ему погреться у очага. День уходил, небо розовело, из ущелий уже выползали дымки ранних сумерек. Чебахан оттирала песком копоть с котла, а Озермес смазывал медвежьим жиром курок ружья. С ближайшего лесного склона донесся волчий вой. - Опять одинокий волк, - пробурчала Чебахан. - Нет, белорукая, у волка другой голос. Сдается, что это волчица. Посмотри на него. - Озермес кивнул на Самыра, дотоле дремавшего у огня, услышав вой, он поднял лобастую голову, навострил уши, потянулся и, виновато поджав хвост, подошел к Озермесу. - Что тебе? - спросил тот. Самыр гавкнул, положил морду ему на колено и уставился на него снизу вверх своими каштановыми, с золотистыми точками, глазами. В лесу опять завыли. Самыртихо взвизгнул и посмотрел на дверь. Озермес, усмехнувшись, отложил ружье. - Уж не тебя ли зовут? А невесту ты нам не покажешь? - Самыр засмущался и зажмурил глаза. - А соперники не отгрызут тебе хвост? - Самыр что то проворчал и нетерпеливо заелозил лапами. - Что ж, Мазитха тебе в помощь. Беги! - Озермес махнул рукой, и Самыр вылетел в дверь, как спущенная стрела. - Слышала, о чем мы с ним говорили? - спросил Озермес. - Сдается, что у тебя появится невестка. - Ты думаешь, что это волчица?.. - Чебахан неодобрительно покачала головой. - Озермес расхохотался. - А кто же еще? Собак здесь нет, а на шакалих Самыр и глядеть не станет. - Лишь бы все обошлось благополучно, - озабоченно произнесла Чебахан. Озермес усмехнулся.
После этого вечера Самыр часто убегал в лес и возвращался на рассвете. Однажды он вернулся искусанным и дня три зализывал раны. В другой раз Озермес, выйдя рано утром из сакли и не обнаружив Самыра, без него пошел осматривать ловушки и капканы. Поднявшись в горы, он остановился, чтобы поглядеть на зеленеющее небо, и тут на пригорок из-за низкорослых елей взбежали Самыр и маленькая остромордая волчица, светло серая, с желтыми подпалинами, с черными лапами и черными кончиками ушей. Замерев рядом, они смотрели куда то вдаль.
Ветерком тянуло в сторону Озермеса, и ни Самыр, ни волчица его не чуяли. Под ними был желтоватый снежный наст, позади темно синие ели, четко вырисовывающиеся на светлеющем небе, и Озермес залюбовался сильным грудастым Самыром и тоненькой, прильнувшей к нему волчицей. Повернув голову, Самыр лизнул ее в щеку и сделал несколько шагов вниз, но волчица тихо заплакала, и он вернулся к ней. Она потерлась о него плечом, потом куснула за ухо и коротко взвизгнула. Озермес нечаянно переступил с ноги на ногу, снег хрустнул, волчица взвилась вверх и исчезла за елью. Самыр напрягся, зарычал и, оскалившись, припав грудью к снегу, медленно направился к Озермесу. - Не узнаешь, слепой ты еж? - спросил Озермес. Самыр всмотрелся в него, шерсть, стоящая на нем дыбом, опала. Подбежав к Озермесу, он уперся передними лапами ему в грудь, потом, виновато поджав хвост, стал носиться вокруг него, взметая снежную пыль и поглядывая на пустой пригорок. - Ладно уж, иди, иди к ней, - сказал Озермес. Но Самыр не отходил от него и всячески просил прощения за то, что не узнал, - то падал на спину и задирал кверху лапы, то подпрыгивал, стараясь лизнуть в лицо. Вскоре началась вьюга, и Самыр далеко от сакли не уходил. Волчица на глаза Озермесу больше не попадалась. Она могла, обозлившись на то, что Самыр постоянно возвращался к хозяевам, уйти из этих мест, могла погибнуть от голода или, как он и Самыр, угодить под лавину.
Подобрав с земли старый красноватый лист явора, Озермес вошел в саклю и повалился на тахту.
Чебахан встревожилась и впилась в него потемневшими от беспокойства глазами.
- Ничего, ничего, белорукая, - сказал он, - это привал. Я поводил себя, как уставшую лошадь, а теперь отдыхаю. Завтра я буду в седле.
Глаза у Чебахан посветлели и губы дрогнули.
- Я любила лошадей, - тихо протянула она, - они красивые, добрые. Отец посадил меня на своего коня, когда я еще не доставала ему до колен. Я вцепилась в гриву, и отец отпустил коня. Я объехала весь аул! Люди, увидев меня, смеялись и говорили: вот это джигит! От гордости лицо мое горело, как в огне... А недавно, когда тебя не было, ко мне прилетел сон. Я услышала фырканье, открыла глаза, а возле меня стоит белый конь, ушки шевелятся, как камышинки от ветра, ноздри раздуты, глаза светятся, как две яркие луны. Я протянула к нему руку, хотела погладить его, но он попятился, повернулся и вышел в дверь. Я выбежала за ним и смотрю: на склоне за кладбищем, и за оврагом, и за шафрановым лугом, повсюду лошади, и все они убегают от меня. Я заплакала и проснулась. Бабушка говорила, что лошади, приходя к человеку, приносят ему добро и зовут в дорогу.
- Я бы не прочь иметь здесь лошадей, - сказал Озермес, - пусть нешагди*, любого, хотя бы одного, пусть даже хромого на одну ногу.
- На хромом далеко не уедешь, - пробормотала Чебахан.
- А куда ты хочешь уехать?
Чебахан, не ответив, опустила голову. Тени от ресниц легли на ее впалые обветренные щеки.
* Шагди - знаменитая порода адыгских скакунов.
- У нас никого не осталось, белорукая, - сказал Озермес, - и нам, даже если бы у нас были лошади, некуда ехать... Вот что я скажу тебе: посмотри. - Он показал ей листок явора. - У него две стороны - лицо и затылок. И у жизни тоже имеются две стороны. Если посмотреть на нашу жизнь с затылка, то, клянусь Мазитхой, боги помогают нам. Мы остались живы, и тогда в ауле, и только что я, у нас есть Самыр, есть старый Мухарбек, сакля, скоро прилетит и запоет свои песни Желтоносый, а может, вернется к нам и Жужжалка, а ведь всего этого могло не быть.
Чебахан кивнула и снова нагнулась над волчьей шкурой.
Озермес повертел перед глазами листок явора. Он походил на руку человека, только пальцев на нем было четыре. До того как листок умер, высох и упал на землю, у него были такие же косточки и жилки, что и в руке человека, по жилкам текла кровь, только не красная, а зеленая.