Свадебный пир не отличался пышностью. На свадьбу приезжал отец Максаржава. Отец невесты, Цэрэндорж, не желая ударить в грязь лицом - хоть и шла дочь чуть ли не за батрака Га-нойона, - дал за ней неплохое приданое: одежду, корову с двумя телятами, сундук, где молодожены могли хранить свои вещи.
Они установили сундук в хойморе, и он стал служить им домашним алтарем - на него поставили бурханов, наполнили жертвенную чашу молоком и зажгли лампаду. В центре юрты был устроен очаг: на небольшом тагане стоял вместительный котел. В шкафчике были расставлены пиалы и плошки, кувшин и ковшик - вся небогатая утварь. Этот шкафчик с посудой стоял справа от входа в юрту. Слева и справа от очага поместились две узенькие деревянные кровати. Перед алтарем, в хойморе, был расстелен стеганый тюфячок, а вдоль стен юрты - подстилки из невыделанных шкур.
Га-гун и его жена явились в юрту Максаржава с двумя большими блюдами, полными угощенья. Князь зажег огонь в очаге, и молодые низко поклонились бурханам, домашнему очагу, учителю и родителям. Затем наполнили котел, приготовили первый чай, разлили в пиалы. Побрызгали чаем в воздух: первые капли - богам! Затем было произнесено благоиожелание-юрол новой семье. Люди в юрте суетились, разжигали очаг, ставили котел, подкладывали топливо. Приближенные Га-гуна любили Максаржава, всем известно было его немногословие, сноровка в работе и незлобивый нрав. В новую юрту гости, по обычаю, нанесли немудреных подарков - иголки, нитки, веретена.
Наконец свадебный пир подошел к концу, гости разошлись, и с молодоженами остался только отец Максаржава, который собирался уехать к себе на следующее утро.
- Дети мои, - обратился он к молодой чете, - учитель так щедро одарил вас! Живите хорошо и трудитесь усердно, чтобы оправдать благодеяние нойона. Пусть не оскудеет дом ваш! Пусть здоровье и сила не покинут вашу семью! Для родителей это самое большое утешение. Учитесь у людей только хорошему. Ты, дочка, научись рукодельничать. Ваша госпожа своим мастерством славится на всю округу. Ты полюбопытствуй, как она вяжет, как шьет кисеты да дорожные чехлы для пиалы. А ты, Максаржав, теперь семейный человек, глава аила. Заботься о своей семье, будь трудолюбив. Не забывай, как жил раньше, старайся жить лучше. Таков закон жизни. Научишься работать, будешь стараться - остальное приложится. Живите согласно и мирно, дети мои, пусть не коснется вас хула и брань людская. Ты, сыпок, сызмальства был горяч и вспыльчив. Помни: если муж поднимет руку на жену, это не прибавит ему ни силы, ни чести. Не подражай тому плохому, что ты видел у меня в доме или у Га-нойона. Дурное к добру не приведет. Ну что я, глупый старик, могу еще сказать тебе, сыпок? Я уж давно позабыл все, чему когда-то учился. А ты, Цэвэгмид, напоминай супругу, чтобы почаще заглядывал в книги. Как бы ни был разумен муж, но, как говорится, "куда шея, туда и голова". От жены очень многое в семье зависит.
Максаржав и Цэвэгмид молча слушали отцовское напутствие. Время от времени Цэвэгмид подливала кумыса в пиалу свекра. Максаржав вспомпил, как прежде ему приходилось спать где придется: и в юрте, и на улице, а вот сегодня впервые в жизни он будет спать в собственной постели. Для старика Цэвэгмид приготовила постель у западной стены, уложила его и хорошенько укутала ему ноги. И когда старик повернулся к стене, легла и она - на полу, в ногах другой кровати, на которой лежал Максаржав.
Максаржав думал о наставлениях Того. Тот говорил, что делить подушку с женой, спать, обнявшись с ней, ему пока нельзя, не пришло еще время. Когда же настанет этот день, Того обещал сказать. "Только об этом никому не надо говорить, а то люди смеяться станут", - предупредил Того.
Максаржав посмотрел на Цэвэгмид. Она не спала. При свете лампады ему было видно, что она лежит с открытыми глазами. Максаржав слышал, что обычно, выходя замуж, девушки плачут. А эта вовсе и не собирается плакать.
А Цэвэгмид думала о своем: "Хорошо еще, что меня не выдали за старика. Максаржаву шестнадцать, мне восемнадцать... Он хоть и моложе меня, зато образованный, учился у нойона. Нет, неплохой муж мне достался. А что, если я не уживусь с нойоном или хатан и они прогонят меня? Вот горе-то будет отцу с матерью! Бедная мать, завтра ей придется вставать чуть свет. Устанет она..." На глаза Цэвэгмид навернулись слезы. Она шмыгнула носом и рукавом вытерла слезы.
"Ну вот и разревелась, - подумал Максаржав, наблюдая за женой. - Интересно знать, за кого она сама хотела бы пойти. Надо будет спросить ее об этом завтра". Максаржав не заметил, как уснул.
На следующее утре он встал рано. Когда открывал клапан над тоно, проснулась и Цэвэгмид, смущенная оттого, что проспала дольше мужа. она поспешно и сноровисто принялась готовить чай, подоила корову и прибралась в юрте. А потом вместе с кухаркой нойона занялась уборкой в господской юрте. Только покончила она с этим, как ее позвала хатан.
- Ну-ка, покажи руки! - потребовала она.
Цэвэгмид поспешно полой дэли вытерла руки и протянула ладонями вверх госпоже. Та внимательно оглядела их.
- Такие руки для рукоделия не годятся - грубые и узловатые. Не сможешь ты вышивать узоры. Ну да ладно. На вот, распутай да рассортируй по цвету. - И она вручила Цэвэгмид комок спутанных шелковых ниток.
Та опустилась на пол рядом с хатан и принялась за дело. Если нитка рвалась, хозяйка сердилась:
- Ах, какая ты неловкая, прямо руки-крюки. Иди-ка лучше, займись чем-нибудь по хозяйству.
Максаржав тоже был занят все утро: поймал в степи и привел отцовского коня, надел на него седло. Потом принес нойону воды для умывания и наполнил котел, в котором обычно кипятили утренний чай, насыпал аргала в корзину, стоявшую возле очага. Вернувшись в свою юрту, он напился чаю, а там подошло время провожать отца. На прощанье Максаржав дал отцу немного денег, завязал в узелок сладости - гостинцы для матери и младших братьев. Деньги он скопил, получая изредка вознаграждение за помощь писарям хошунного управления. До коновязи отца проводила и Цэвэгмид, а Максаржав поехал с ним до ближайшего перевала.
Весь день молодые провели в хлопотах, каждый занимался своим делом, и, только когда сгустились сумерки, они остались наконец вдвоем в своей серой юрте. Цэвэгмид наполнила пиалу простоквашей и подала мужу.
- Чем сегодня занималась? - поинтересовался он.
- Прибиралась у нойона. Госпожа сказала, что мои руки не годятся для рукоделия. Заставила меня разбирать нитки, да плохо у меня получается. Ну, а еще я коров доила, молоко пахтала, телят на пастбище отогнала. Стали шить чехол на юрту, я вот палец уколола. Потом наготовили хурута[Хурут - сушеный творог.], поставили сушить. А когда работу закончили, я возле юрты подмела - вот и все мои труды.
Максаржав взял Цэвэгмид за руку и стал разглядывать уколотый палец.
- Рукоделию ты выучишься, только береги пальцы. Я попрошу у госпожи кусочек кожи и сделаю тебе наперсток. А к ранке надо приложить тлеющую шерсть - скорее заживет.
- Больно будет. И потом, кожу прижжешь - дольше не заживет. Ничего, и так пройдет. - И Цэвэгмид продолжала свой рассказ о прошедшем дне: - Сегодня помогала гнать архи. Нойон попробовал, похвалил. Сказал, что для первого раза неплохо получилось. А вот кухарка нас рассмешила: зачерпнула ведром молока, а ведро-то с дыркой. Уж я так смеялась! Твоему Бого это почему-то не понравилось. "Больно ты игривая", - говорит.
- Вообще-то Бого хороший парень, - заметил Максаржав.
Цэвэгмид задумалась и со вздохом сказала:
- Матушке моей, наверное, досталось сегодня - с самого утра на ногах.
- Ты ж знаешь, замужней женщине нельзя посещать родителей три года.
- Это богатые соблюдают все обычаи. Но ты не нойон, и я не жена богача. А потом я вовсе и не собираюсь ехать к своим сейчас. Пройдет немного времени - навещу стариков. У нашей пеструхи неладно что-то с выменем. А теленочек хорошенький. Ты видел?
- Конечно, видел. Ты теленка выгоняй на пастбище к юго-западу. С восточной стороны прошли кони, вся трава вытоптана. Уж если где побывал табун нашего нойона, на земле ни былинки не останется. Еще бы - сотни коней! Хозяин ругался, что Бого подпустил табун слишком близко к ставке. Ты, кстати, помоги Бого, выбери время - одежонку почини ему. Из еды тоже можно послать ему кое-что.
За беседой они не заметили, как наступила ночь, пора было ложиться спать. Они улеглись на разных кроватях.
Однажды вечером Га-нойон решил проверить опись своего скота и попросил Максаржава помочь ему. Тот читал вслух записи, но князь слушал его невнимательно. Почему-то вспомнился ему Того. "Когда я приблизил его к себе, тогда еще совсем мальчишку, старики недовольно ворчали. А парень-то оказался проворным. И близость к княжескому догу его не испортила. К пастухам он требователен, не по годам сметлив, не криводушен. И корыстолюбия в нем не замечается. Добрым слугой стал".
- Погоди-ка! - прервал нойон Максаржава. - Tait же должно быть два жеребенка, куда они подевались? Не провалились же сквозь землю! И почему корова, отданная на выпас Цогту, стала вдруг другой масти? Сколько он присылает нам урума[Урум - молочная пенка.], арула[Арул - сушеное кислое молоко.] и всего прочего? Ах он негодяй! А ведь когда я хотел забрать у него свой скот, он умолял меня не делать этого. Мол, перегонять не время, падеж большой будет. Вот мерзавец!
- Если что-то не так, учитель, я выясню.