* * *
Однажды Га-нойон, отправляясь в хошунное управление, взял с собой Максаржава. С начала среднего зимнего месяца и до середины весеннего месяца Цаган-сара [Цаган-сара - первый месяц года по лунному календарю, его начало приходится обычно на первое новолуние февраля.] люди, по обычаю, одевались в праздничные зимние одежды. На шапке нойона красовались жинс из красного коралла и павлинье перо с одним глазком, у основания жинса - золотой дракон и пять жемчужин. Поверх дэли нойон надел атласный хантаз с золотыми драконами, вышитыми на груди и на спине. Кроме драконов, хантаз украшали шитый золотом соёмбо[Соёмбо - орнаментальная эмблема, символ государственной независимости.] и затейливая вышивка, изображающая пейзажи и цветы. Парадный дэли нойона, подбитый рысьим мехом, был из парчи, также расшитой драконами. На заднюю луку седла бросили соболью доху, чтобы нойон мог закутать ноги.
Двинулись из дому в сопровождении двух слуг и взяли с собой дойную кобылицу. Слуги следовали за нойоном, ведя в поводу запасную лошадь. Максаржав ехал между ними. Иногда он нагонял Га-гуна и ехал с ним рядом, стремя в стремя. Взяв мальчика с собой, нойон намеревался познакомить его с делами хошунного управления.
Хошунное управление размещалось в нескольких юртах, тут же была большая юрта для самого нойона, затем юрта рассыльного и юрты для приезжих. А поодаль виднелись скромные юрты простых аратов, меж которых стаями носились собаки, то и дело затевая свары. На юго-восточной окраине этого поселка виднелась так называемая "черная юрта" - бревенчатая избушка, служившая тюрьмой; возле нее расхаживал стражник с берданкой на плече.
- Чего этот человек расхаживает там с ружьем? - спросил Максаржав.
Один из слуг ответил:
- В этом доме содержатся преступники, и входить в него запрещено.
Когда нойон подъехал к канцелярии хошунного управления, писцы и чиновники почтительно встретили его, помогли слезть с коня. Один из слуг принял коня нойона и отвел его к коновязи. Своего скакуна Максаржав привязал сам, а когда вернулся к канцелярии, один из чиновников со словами: "Добро пожаловать!" - распахнул перед мальчиком дверь.
Поздоровавшись с чиновниками, Га-нойон обратился к старику писцу:
- Дай этому парнишке переписать что-нибудь. Да покажи ему, как надо писать по форме. Пусть он до моего отъезда побудет у тебя.
- Слушаюсь. - Старик согнулся в поклоне.
Га-нойон прошел в хоймор, сел в кресло с удобными подлокотниками и занялся разбором дел. По обе стороны от него уселись чиновники, писцы и слуги. Просители пли свидетели, входившие в юрту по вызову, становились у самой двери на колени, почтительно сложив ладони перед грудью. После разбирательства виновных наказывали в соседней юрте и отправляли в "черную юрту". Максаржав пугался и вздрагивал, когда нойон начинал вдруг кричать, но тот, видимо, считал, что так положено вести себя с преступниками. Сидевший справа от нойона чиновник докладывал:
- Мы арестовали и держали до вашего приезда, нойон, нескольких отъявленных неплательщиков. Они хитрят и изворачиваются. Каждый год просят освободить их от податей.
- Пусть один из этих людей войдет, - приказал нойон.
В юрту вошел старик, которого Максаржав хорошо знал. Это был Сурь - один из самых бедных в округе аратов. Всего-то и было у него "богатства" - десяток овец и коз. Максаржав вспомнил, что в прошлом году у него пало несколько коз и что мать посылала семье старика еду, когда они кочевали поблизости.
- Почему же вы, дядюшка Сурь, отказываетесь платить налог? - строго спросил Га-нойон.
- Окажите милость, почтеннейший нойон! У меня, старого, никакого имущества не осталось, даже юрты нет - живу в шалаше. Пошли своих людей, пусть убедятся. Чистую правду говорю!
- Посылали мы к нему инвалида-рассыльного, - пояснил чиновник. - Так он не соизволил даже отогнать от юрты собак, и они порвали рассыльному дэли. Разве это не говорит о строптивости старика? Если прощать долги таким бездельникам, то хошунному управлению за всех платить придется.
- У тебя же есть скот, я слышал! - продолжал допытываться Га-нойон.
- Да, нойон, есть. На все семейство единственная ярочка.
Судейский чиновник снова вмешался:
- Врешь ты, старик. Небось припрятал скотину. Голов сто наверняка имеешь. Да что с ним разговаривать, всыпать ему бандзой, сразу найдет, чем платить налог!
- Погоди. Такого один раз ударишь - от него, дохляка, мокрое место останется. На что это похоже? У вас под арестом сидят настоящие разбойники, а их еще бандза не коснулась, вы же собираетесь наказывать жалкого старика, у которого за душой действительно ничего нет! - возвысил голос Га-нойон.
Максаржав был рад такому обороту дела. Он давно уже порывался сказать, что беднее дядюшки Суря не сыщешь во всей округе, но не осмеливался подать голос в присутствии столь высоких особ и сидел молча, внимательно наблюдая за происходящим.
- Обстоятельства вынуждают нас прибегать к наказанию должников, уважаемый нойон, - снова заговорил чиновник. - Если позволить хоть одному ничтожному рабу своевольничать, это повлечет за собой неисчислимые бедствия.
Га-нойон подумал: "Лучше было оставаться дома, чем заниматься государственными делами с таким остолопом. У меня вон сколько скота - никакой дзуд[Дзуд - зимняя бескормица, которая бывает в результате сильного снегопада.] его не истребит! Нет, не хочу я стать посмешищем для людей, пойду-ка лучше к себе. И Максаржава отдавать в писцы, пожалуй, не стану. А то потом до конца дней будет клясть меня за то, что я испортил ему жизнь. И все же надо бы в управлении иметь своего человека". Нойон покосился на Максаржава, который, не поднимая головы, старательно писал что-то.
Приказав удалить из юрты старика Суря, Га-нойон объявил решение:
- Послать людей, пусть опишут все имущество старика! Проверить его аил и переписать весь имеющийся там скот. Если взять со старика нечего, пусть отработает задолженность - напилит дров для хошунного управления. Ну, а остальные дела вы уж разбирайте без меня!
Нойон встал, слуги распахнули перед ним дверь. За нойоном из юрты вышли и все остальные, строго соблюдая порядок - согласно чинам и званиям.
Сославшись на недомогание, Га-нойон направился было к жилой юрте, но тут выступил судейский чиновник, который только что разбирал дела жалобщиков.
- Может быть, уважаемый нойон осчастливит своим посещением мою убогую юрту? Тут к нам приехала певица из хошуна Балдан-Засак. Завтра уезжает, хотелось, чтобы она спела для вас.
- Я же сказал - мне нездоровится! И потом, неужели нельзя эту певицу пригласить в мою юрту? А к вам я зайду в другой раз.
- Хорошо, я пришлю ее.
Судейский удалился, а Га-нойон вошел в юрту, где Максаржав уже пристроился у столика переписывать какую-то бумагу.
- Максаржав! - окликнул его нойон.
- Слушаю вас, учитель. - Мальчик склонился в почтительном поклоне.
- Ты знаешь старика Суря? Ведь он, кажется, из ваших мест.
- Знаю, учитель. В наших кочевьях это самый бедный из всех бедняков. Живет - хуже некуда.
- Вот, значит, как...
Вошел чиновник, а за ним молодая женщина, живая, смуглая, черноглазая.
Нойон предложил певице сесть и принялся угощать ее, расспрашивать, кто она и откуда родом. Оказалось, что в Великом Хурэ она познакомилась с человеком из здешних мест. Поженились и приехали сюда, но муж вскоре бросил ее. Га-нойон внимательно смотрел на молодую женщину. "Разве можно сравнить ее с Гунчинхорло? Это же зрелая женщина, налитое яблочко!" Максаржав с интересом следил за взглядом учителя. Нойон преображался прямо на глазах. Недомогание как рукой сняло, глаза весело блестели. Забыв о болезнях, Га-нойон и сам принялся за угощение. И вдруг он обратился к чиновнику:
- А вы, уважаемый, ступайте. Вашу гостью мои люди проводят, о ней не беспокойтесь.
Чиновнику пришлось повиноваться.
А нойон кликнул слуг и приказал поднести гостье в подарок от его имени хадак и пластину серебра. Потом он попросил ее спеть что-нибудь.
- Что же мне спеть для такого высокородного господина? Да и певица-то я не ахти какая, вы уж меня извините.
- Спой песню, что поют в ваших краях.
И она запела:
Ястреб губит пташку в небе ясном,
Я сгубила молодость напрасно.
Скользки камни - ручеек точится.
Сколь ни черпай - он но истощится.
Презирать, пугать меня но надо.
Приголубишь - то-то сердце радо[Здесь и далее стихи в переводе Г. Ярославцева.].
Все, кто был в юрте, внимательно слушали певицу и даже подпевали ей.
- Спой нам еще. У тебя чудесный голос, - сказал нойон и пригласил ее сесть поближе.
Женщина словно не расслышала приглашения, она начала новую песню - "Мой резвый конь". Вслушиваясь в мелодию народной песни, нойон глубоко задумался. А чудесный голос все лился, лился, звуки песни долетели и до "черной юрты", где сидели бедняки, которых хошунные чиновники приговорили к наказанию бандзой. Даже собаки, казалось, прекратили свою бесконечную возню и притихли. "Неправда, что в Гоби не водятся птицы, - думал Га-нойон, теребя усы. - Под сенью Трех Красавиц [Три Красавицы - название горного массива в Южном Гоби.] немало таких соловьев. Неплохо бы заиметь такого соловушку и у себя. Гобийские женщины решительны и бесстрашны. Говорят, что иная может даже борца хангайского на землю повергнуть и разбойника на дороге не испугается. Судя по рукам, эта женщина привычна к черной работе. Как же мне подступиться к ней? Но вышло бы сраму". И нойон снова налил себе чарку. И тут в юрту снова вошел чиновник в сопровождении мальчика, брата певицы.