- Ганжуржав-гун - это тебе не какой-нибудь обыкновенный, а владетельный нойон[Нойон - господин, князь.], аймачный[Аймак - область, административная единица.] воинский начальник, высокородный тушэ-гун[Тушэ-гун - феодальный титул в старой Монголии.], - внушал сыну отец. - Он покровитель и благодетель наш. Помни, сынок, тебя берет под свою опеку редкой души человек. Ты должен почитать его и учиться усердно. Не забыл, что я тебе наказывал? Ведь от тебя, озорника, то и дело плакали младшие твои братишки. Смотри, не пойди по плохой дорожке. Не выучишься как следует - лучше на пороге моей юрты не показывайся.
Отец сыпал нравоучениями, а мальчик думал: "Говорят, что учителя нередко руку на учеников поднимают. Неужели и меня будут бить? Интересно, с кем я буду там играть? О, да ведь там есть хороший парнишка - сын дядюшки Самдана, табунщика".
Мальчик заметил вдруг на дороге рогульку. "Как раз для рогатки подойдет. Слезть, что ли, подобрать?" И он обратился к отцу:
- Остановимся, отец, отдохнем!
- Хорошо, - ответил тот.
Пока отец слезал с лошади, Максаржав быстро вернулся назад, подобрал рогулину и спрятал ее за пазуху, так что отец даже не заметил. Немного передохнув, они отправились дальше и вскоре прибыли на место - к юрте Того, батрака Ганжуржава.
* * *
Ганжуржав слыл во всей округе человеком богатым и образованным и к тому же влиятельным. Своих детей у него не было, зато в его юрте постоянно бывали соседские дети, они выполняли различные поручения хозяев и получали в награду сладости. Детей здесь любили и баловали. Как-то по весне Ганжуржав заехал к Сандакдоржу и обронил в разговоре:
- Присылай-ка своего парнишку ко мне.
Не зная, насколько серьезно это предложение, Сандакдорж ответил:
- Забирай его к себе, уважаемый Га. Пусть он тебе послужит. А в свободное время поучи-ка ты его грамоте. Какая разница, где ему жить, был бы только здоров. И если уж выпало ему на долю такое счастье, пусть поучится. Ведь остаться неучем - горе. А мы перебьемся как-нибудь в бедности.
- Ну что ж, - ответил Ганжуржав, - значит, так и порешим. Парнишка вроде хороший, посмотрим, какой из него мужчина получится. Учиться ему, конечно, надо.
С того дня, когда были произнесены эти слова, минуло два месяца. И вот отец с сыном прибыли в ставку Ганжуржав-гуна.
Того, парень лет на десять старше Максаржава, с родимым пятном возле правого уха, приходился дальним родственником жене Сандакдоржа - Чимэд. Он был старшим табунщиком у Ганжуржава. Нрава Того был веселого, сыпал шутками и громко смеялся, с любым он готов был померяться силой. Он раньше всех узнавал новости, что бы где ни случилось - близко ли, далеко ли, и любой вещи знал настоящую цену. Даже удивительно было, откуда это он в свои двадцать с небольшим лет мог набраться опыта, будто прожил долгую жизнь и много повидал.
- Ты, Того, присматривай тут за моим постреленком, - обратился к нему Сандакдорж. - Ой, да как раздобрели вы тут на хлебах жанжин-гуна[Жанжин - полководец, военачальник.].
- Ну, не такая уж сладкая жизнь у слуг нойона. Попадешься хозяину под горячую руку - долго помнить будешь. Правда, наш нойон и его старуха хоть и вспыльчивы, да не глупы.
Сандакдорж и Максаржав отряхнули с одежды пыль после дальней дороги, поправили шапки и направились к большой шестиханной[Хан - секция разборного решетчатого каркаса юрты. По числу секций юрты бывают четырехханными, пятиханными и т. д.] юрте Гануржава. Хозяин юрты был занят тем, что строгал доску для письма. Сандакдорж остановился на пороге, почтительно поздоровался с хозяином, а затем опустился на колени возле входа. То же самое сделал и мальчик.
- Здравствуйте, здравствуйте! - ответил на приветствие Ганжуржав. - Ну что? Привез, значит, сынишку?
- Да, вот привез. Как поживает ваша супруга?
Словно в ответ на эти слова с высокой кровати, стоявшей у восточной[Восточная - женская половина юрты.] стены юрты, поднялась тощая старуха и приблизилась к гостям.
- Спасибо, хорошо живу, - сказала она. - А как твоя Чимэд? Ну-ка, сынок, подойди ко мне. Подойди, не стесняйся. Дай я тебя поцелую.
Мальчик подошел к старухе, а потом вернулся на прежнее место.
- Ну, вот и хорошо, - продолжал хозяин. - А я мастерю дощечку для письма - для твоего сына стараюсь. Сейчас покрою ее золой, поставлю шарнирную петлю, чтоб аккуратно складывалась, и он начнет азбуку учить. А как дойдем до-письма, выдам ему шелковую бумагу и серебряную чернильницу с кисточкой.
Добродушно улыбнувшись, нойон посмотрел на мальчика, который с безразличным видом разглядывал непонятное приспособление для письма.
Сандакдорж вынул из-за пазухи большой хадак[Хадак - длинный шелковый плат, который преподносится в знак уважения.] и кусок бязи, стоивший не меньше двадцати ланов[Лан - мера веса, равная 37,301 г; лан серебра служил денежной единицей в старой Монголии.].
- Властелин и жанжин! - начал он, обращаясь к хозяину. - Не знаю, чем и отблагодарить вас с супругой за то, что согласились взять к себе моего сына и сделать из него ученого человека!
Он подал знак сыну, и тот тоже вынул из-за пазухи хадак. При этом мальчик выронил деревянную рогульку, которую подобрал на дороге. Максаржав быстро подхватил ее и стал торопливо засовывать за голенище. Отец хотел было дать ему подзатыльник, чтобы прекратил возню, да передумал - хозяйка заметила его движение и укоризненно покачала головой.
- Поднеси хадак учителю! - прошептал Сандакдорж сыну.
У мальчика от волнения дрожали руки, но Ганжуржав как ни в чем не бывало принял хадак, пристально глядя ему в лицо. Максаржав в смущении опустил глаза.
- Советовались ли вы с ламой о том, какой день можно считать благоприятным для отъезда из дому? - спросила старуха.
- Да, жена побывала у ламы, и он сказал, что лучше выехать на восходе, когда солнце еще красное, - пришлось соврать Сандакдоржу. Дело в том, что жена послала к ламе его самого, но он до него не добрался - завернул по пути к знакомым, там его угостили архи[Архи - молочная водка.], и он вернулся домой, так и не узнав у ламы, когда же лучше им выехать.
Старуха, внимательно посмотревшая на Сандакдоржа, поняла, что он говорит неправду. Он догадался об этом и смутился, но потом решил, что она, скорее всего, не захочет позорить отца на глазах у мальчика.
А Га-гун ничего не заметил. Когда в юрту внесли чай и угощение для гостей, он протянул блюдо мальчику:
- Вот тебе на счастье, сынок!
Мальчик принял угощение и снова уселся на место.
- Встань, сынок, пересядь вот сюда, - сказала хозяйка, указывая ему место возле кровати. Сандакдоржу было приятно, что хозяйка усадила мальчика на почетное место и назвала его "сынок".
- Надо бы мне выехать завтра пораньше, - сказал он озабоченно. - Ты, Максаржав, учись хорошенько, слушайся учителя. Госпоже старайся услужить. Он у меня парень работящий, только не надо его баловать, - добавил Сандакдорж, обращаясь к хозяевам, и поднялся.
- Поди-ка проводи отца в юрту для гостей, сынок! - сказала хозяйка.
- Не надо, - остановил его отец. Он поцеловал Максаржава и вышел из юрты.
Нойон кончил есть и отодвинул блюдо с мясом. Жена тотчас занялась чаем: положила в чашку молочной пенки, насыпала толченого пшена и залила все это кипятком. Напившись чая, нойон вытер руки, набил табаком трубку и снова принялся за дощечку для письма.
- Ты, Максаржав, будешь жить с бабкой в соседней юрте. Вставай пораньше, днем далеко не отлучайся. Завтра же с утра мы и начнем.
Мальчик направился в указанную ему юрту.
К этому времени кончила есть и жена нойона. Служанка без конца сновала взад-вперед, убирала одно, ставила на стол другое. Дождавшись, когда она вышла из юрты, нойон сказал жене:
- Ты, смотри, не очень балуй парнишку. Мужчину воспитать - дело не простое. Не выйдет из него толку - кто будет виноват? Мы с тобой. Не приучишь его к работе - вырастет бездельником, начнет без толку околачиваться по аилам [Аха - уважительное обращение к старшему, буквально: "старший брат".] на позор нам.
- Ты тоже хорош - летом, в жару угощаешь ребенка мясом. Теперь он подумает, что его здесь всегда так кормить будут. Мы-то с тобой в детстве много ли видели мяса летом?
- Пусть он вместе с Того съездит в табун. Да скажи, чтоб коня ему дали посмирнее, а то ведь такому мальцу недолго и покалечиться.
Старуха позвонила в колокольчик и крикнула:
- Эй, Аюш!
В юрту тотчас вбежала молоденькая девушка.
- Что прикажете, госпожа? - спросила она, сложив ладони.
- Позови Того!
Вскоре появился и Того. Он молча встал в дверях, ожидая приказаний.
- Возьми мальчишку Сандакдоржа с собой в табун, - сказал нойон, - да посмотри, как он управляется со скотом. Научи его, помоги, если он не справится. Да лошадку дай смирную, чтоб не сбросила его, чего доброго. Мы хотим, чтоб был он у нас за сына.
"Как говорится, хоть в веревку ссучи, да делу научи, - подумал про себя Га-гун, - тогда и люди тебя не осудят".
- За сына, говорите? - переспросил Того.
- Ну да! Роду он знатного, а грамоте выучится - и вовсе дельным человеком станет.
Того понял, что разговор окончен, и вышел из юрты. Зайдя к себе, он надел дэли, шапку и снова вышел на улицу. Широкий шелковый пояс был у Того завязан немного выше поясницы, и дэли на спине нависал мешком. На поясе болтались кисет, плохонькое кресало и нож. Длинные рукава с потрепанными обшлагами висели почти до земли, остроконечная шапка была лихо заломлена, а на копчике косы болталась серебряная бляшка.
Того подошел к небольшой белой юрте, которая выделялась среди других юрт, и негромко позвал:
- Ма-гун!