Бывает послышится иной раз в мелодии морпихура[Моринхур - народный музыкальный инструмент.] веселый перестук конских копыт, по лопнет струна, и умолкает напев, и не слышен больше цокот бегущего коня. Вот и сейчас: расстались влюбленные, и замер, угасая, радостный мотив. Но долго еще будет звучать он в сердце каждого из них, как сладкое воспоминание. Так же как мелодия моринхура возникнет постепенно и нарастает медленно, чтобы потом зазвучать во всю мощь, так и любовь возникает не сразу, зато потом накрепко соединяет сердца двоих. Кто знает, как закончится печальная и нежная мелодия, зародившаяся в сердцах Того и Гунчинхорло...
* * *
Максаржав никак не мог забыть разговор, который он слышал в семействе, где получил книги для Га-нойона. Ученый, видно, и смелый человек был тот молодой парень в очках. "Сейчас уже не редкость, - сказал он, - и бунты, и судебные тяжбы против маньчжуро-китайцев". А когда его пожилой собеседник возразил: "В мои молодые годы порядку больше было. Это теперь молодежь пошла необузданная!", молодой возмутился: "Да не в этом же дело! Вот послушайте, что пишут о недавних выступлениях в хошуне Сансарайдоржа Цэцэнханского аймака. Люди хотели избавиться от чужеземных кровопийц, и посмотрите, как с ними расправились". Он достал листок и стал громко читать: "По делу о неуплате долгов, поджоге купеческой фирмы и изгнании купцов приговорены: Ванпил-лама - к казни через повешение, четверо других заговорщиков - к казни через отсечение головы, восемнадцать человек - к ссылке в Китай на тяжелые работы, триста тридцать шесть человек - к наказанию плетьми по сорок ударов каждому, восемь - к восьмидесяти ударам плетью. Нойон Сансарайдорж оправдан". Пожилой мужчииа, указав на Максаржава, произнес: "Может, вот такие молодые, как он, увидят лучшие времена". Но очкастый словно не слышал его. "Если все будут покорно, словно клячи, идти туда, куда их гонят, то наш век так и пройдет без перемен. Ведь клячу как ни понукай, она не помчится вскачь. Повсюду трудовой люд борется с бесправием. Так пишут в книгах. Да возьмите хотя бы Китай или Россию - то и дело там вспыхивают мятежи. Они распространяются, как половодье, как пожар. И обратите внимание: у нас, в Монголии, китайские фирмы занимаются не только торговлей, они всюду шпионят, натравливают один хошун на другой. А цель ясна - побольше награбить!" Тут молодой человек в очках заметил Максаржава и поинтересовался, как появился здесь этот юноша. Пожилой поспешил представить гуна: "Этого парня зовут Максаржав. Он из хошуна Га-нойона".
А Максаржав глаз не сводил с молодого человека, с интересом разглядывая очки, которые он видел впервые, и дивился его речам. "Этот человек, видно, всюду побывал и много видел. Вот он и Пекин упоминал, и Лхасу[Лхаса - столица Тибета.], и город русского хана. Видно, был он и на севере, и на юге. Не ровен час прознают китайские нойоны про его речи - несдобровать ему! Жаль, если такой человек пропадет. Недаром Га-нойон часто говорит: "Будь осмотрителен!" да и сам он всегда очень приветлив с китайскими чиновниками... Но в душе учитель ненавидит их, хотя все свои чины и звания он получал именно от маньчжуров".
А у Того все думы были об одной лишь Гунчинхорло.
Когда они остановились на привал, Максаржав раскрыл одну из книг, переданных для нойона. "Свод законоположений государственного управления Внешней Монголией", - прочитал он на обложке. "Но ведь такая книга уже есть у нашего нойона. Зачем же ему еще одна? Может, я что-то перепутал?" - подумал юноша. Он перевернул несколько страниц и стал читать: "Когда хуанди[Хуанди - император.] вкушает чай, сидящие вокруг должны поклоном приветствовать его. Ван[Ван - феодальный титул в старой Монголии, вторая степень княжеского достоинства.] или гун, удостоившийся чаши с вином из рук хуанди, должен, вернувшись на отведенное ему место, вновь поклониться ему. Выпив чашу, следует еще раз поклоном приветствовать императора".
- Что это ты читаешь? - спросил Того.
- Маньчжурские законы, - ответил Максаржав, пряча книгу подальше, и поспешил переменить тему: - Интересно на базаре в столице, верно, Бого? Вот зрелище!
- А что бы ты сказал, если б увидел пекинский базар? У нас - это что! Помню, лет десяти я ездил с отцом в Пекин, он сопровождал обоз Га-нойона с товарами. Вот когда мы намучились! Половину пути до Пекина пешком протопали. До сих пор помню. Прямо по пословице: "Пекин себе стоит, а мы все идем да идем". Тебе-то мало пешком ходить доводилось. Так вот, пока мы шли, отец мне много интересного рассказал. Оказывается, наш Га-нойон принадлежит к древнему роду. И этот род владеет нами спокон веку. Вот и получается: китайцы подкармливают и подкупают нойонов, чтобы те еще пуще драли с нас шкуру. Кто же позаботится о нас, несчастных?
Слушая Того, Максаржав вдруг подумал: случись какая-нибудь заваруха, Того без оглядки ринется в самую гущу. Его размышления прервал голос друга:
- Что, Ма-гун, замерз, поди? Может, снова поборемся?
Максаржав спрыгнул с коня, привязал его к телеге. Затем подоткнул полы дэли и принял стойку. На этот раз Того не сумел одолеть его и был повержен. Ма-гун довольно быстро усвоил приемы, которым научил его табунщик. После схватки они присели отдохнуть, покурили, а потом двинулись дальше.
- Странно одеваются люди в Хурэ. Даже монголы носят китайскую одежду, - размышлял вслух Максаржав.
- Это те, что служат в управлении амбаня.
- А народу-то! И откуда столько людей взялось? Иностранцев полно... Да, в столице есть что повидать. И хорошего, и плохого насмотришься. У китайцев, к примеру, очень много красивых построек. Они, видно, искусные мастера.
- Еще бы! Знаешь, сколько их на земле, китайцев-то? Видимо-невидимо. А у многочисленного народа и искусников всяких больше. Впрочем, у нас тоже свои умельцы есть.
- И все-таки, Бого, в умении выращивать растения и в строительстве нашим мастерам с китайскими не сравниться.
- Да, в этом ты, пожалуй, прав.
- Вот мы покупаем у китайцев муку, табак, чай. А знаешь, чем расплачиваемся?
- Ну как же! Мы им - овец, а они нам - свои товары.
- А если скота у нас не будет, что тогда?
- Ну, этого не случится. В Монголии скота не счесть. И что ты все пристаешь ко мне с вопросами! Помолчал бы немного, или лучше давай поговорим о чем-нибудь другом.
Максаржав, немного задетый, умолк. А Того снова вспомнил Гунчинхорло, вспомнил, как она сказала ему: "Если надумаю шить тебе дэли, то плечи надо делать шириной в четыре пяди, а в длину - девять". - "Зачем изводить столько материи! Сшей уж лучше потеснее!" - со смехом ответил он ей. Того хотелось поговорить о Гупчипхорло с Максаржавом, по он не решался открыться ему. Что ждет его и Гунчинхорло? Вдруг все повернется не так, как им мечталось? "Как-то она там без меня? Плачет небось. Взглянуть бы на нее хоть разок!" Он готов был повернуть копя и без оглядки скакать к любимой, но только обернулся и с грустью поглядел назад. Горы тонули в сизой дымке, а понизу стлался белый туман.
"Вот ведь до чего меня проняло! Первый раз с такой грустью думаю о женщине", - удивлялся Того. Он посмотрел в конец обоза и увидел, что Максаржав идет пешком, ведя коня в поводу. Того помахал ему рукой. Тот вскочил на коня и подъехал поближе.
- Ты, Ма-гун, береги свою Цэвэгмид. Женщинам труднее, чем нам, они ведь под мужниной рукой ходят.
Того хотел было объявить другу, что собирается жениться, да не осмелился. Вместо этого он сказал:
- Опять этот ленивый бык артачится! Опять он вроде остановился.
Разговора не получилось, и Максаржав вернулся в конец обоза. Того шел впереди и напевал какую-то грустную мелодию. Конь шагал за пим следом. По всем признакам, близко уже Ванский монастырь. Того казался каким-то странным. Он пошатывался, и глаза у него были будто незрячие, - словом, он походил на подвыпившего гуляку. Вот он пробормотал: "Вернусь... Вот сейчас поверну назад..."
- Слушай-ка, Бого! Что с тобой происходит? Ты не заболел ли, случаем?
Тот ничего не ответил, остановился и заплакал, горько, как обиженный мальчишка.
Максаржаву было странно видеть этого здоровяка, всегда такого веселого и бодрого, плачущим. Никогда прежде подобного не случалось. Максаржав осмотрелся, нет ли поблизости жилья. Но вокруг было пусто, только неоглядная степь да горы вдали. "Ничего, - решил Максаржав, - вот я ему сейчас дам выпить глоток архи, посажу на коня, а там скоро и привал".
- Нет, я не сошел с ума, братец, - сказал вдруг Того. - Лучше бы ты меня, несчастного, бросил в пасть мангасу[Мангас - мифическое чудовище, пожирающее людей.].
- В чем дело-то, Бого? Зачем мне отдавать тебя мангасу?
- Ну, конечно! Ты, Ма-гун, на это не способен. А твой Бого и в самом деле сходит с ума. Кто я такой? Никто! Что я могу заработать этими руками? Одно только и есть у меня - эти руки! - И он протянул руки ладонями вверх. - Вот и все, больше у меня ничего нет... A-а, пропади все пропадом! - Того бросился к повозке и в ярости стал бить кулаками по тюкам.
Максаржав схватил его за плечи, оттащил от повозки. Топ> притих.
- Скоро монастырь, надо бы тебе ламе-лекарю показаться, - сказал Максаржав, а сам подумал: "У меня даже хадака в подарок нету".
- Давай не будем останавливаться возле монастыря. Лучше обойдем его стороной. Вокруг монастыря всегда темные люди шатаются.
Максаржав попытался уговорить друга, но тот был непреклонен.
- Нет, нельзя. Еще угодим в лапы каким-нибудь лиходеям. А лекарь мне не нужен. Мне теперь лучше... Какой же я дурак! Наплел тебе разной ерунды... - Он помолчал. - Ну, да ладно об этом. Ночью будем сторожить обоз вместе, вдвоем.
- Нет, давай я один посторожу, а ты отдыхай.