- Не пристало одному человеку владеть столь многим, - возразил ему Черкез, - и вдобавок нет у меня способности стать твоим преемником, отец. Я вижу мир иначе, чем ты, но это не должно тебя огорчать, ибо плод от чресел твоих не погиб затоптанным на проезжей дороге, а возрос на новой ниве.
- О-о-о! - закатил глаза ишан Сеидахмед. - О-о-о… теперь я убедился, что люди не лгали, произнося прискорбные для нашего слуха слова! Наш сын стал каманысом?
- Люди сказали правду, отец, - я действительно стал коммунистом, и горжусь этим.
- Как поворачивается твой язык произносить такое кощунство! И это мой сын?
- "О Нух, поистине он происходит от тебя", - сказал пророк. И ничего тут не поделаешь, отец…
- Не смейте называть меня отцом! - быстро воскликнул ишан Сеидахмед. - Вы червивый орех, а не плод! И треснете под пятой, когда наступит на вас карающая нога правоверного!
- Не стоит волноваться, отец…
- Вам ли, - о господи миров! - вам ли утешать наши волнения и проливать бальзам на скорби наши? Вы льёте яд и кипящую смолу, и это - ваше достояние на том свете! Идите вон, у нас нет сына! Мы отрекаемся от него трижды и четырежды проклинаем миг зачатия! И пусть поразит вас карающая десница архангела, как поразила она уже многих вероотступников на путях их неправедных и на ложе их! Идите! Наши глаза устали от созерцания скверны и жаждут елея благости!..
Ишан Сеидахмед сполз с подушек и лёг ничком.
Злой клушкой растопырился над ним сопи. Черкез ушёл.
Всю дорогу, пока он гнал лошадь к городу, им владело неприятное чувство, определить которое он затруднялся. В общем, отца было жаль. Но добрый черпак мазута был брошен в эту бочку мёда, и жалость походила скорее на досаду против самого себя, что согласился приехать на свидание, хотя заранее предполагал, чем оно может кончиться. Так и получилось.
Домой Черкез прошёл через двор Узук - по привычке. Собственно, Узук уже не было, в её доме жила другая женщина. Она выглянула из двери - весёлая, нарядная, красивая, как только что распустившаяся роза.
- Здравствуй, Черкез! - крикнула она. - Как поживает мой пир и повелитель? Ты ведь от него?
- Здравствуй, Огульнязик, - отозвался Черкез, - пир и повелитель вторично отрёкся от своего сына, и на этот раз, кажется, навсегда.
- Сын, по-моему, не слишком огорчён сим устрашающим актом?
- Разве можно огорчаться в присутствии красивой женщины? Я убеждаюсь, что моя молодая мачеха, несмотря на обилие трудной работы, хорошеет час от часу. С чего бы такое, а?
- Я тоже хотела бы убедиться, что мой великовозрастный пасынок час от часу становится разумнее и тактичнее. Увы и ах, тщетны желания смертного!
Они пошутили ещё немного, состязаясь в остроумии, и разошлись: Огульнязик надо было идти в женотдел, а Черкеза ждало письмо к Узук. Он неоднократно писал ей и прежде, но это было совсем особое письмо.
Ещё работая в женотделе, она пыталась разыскать своего сына Довлетмурада и попросила содействия в этом у Черкеза. Он быстро навёл справки, установив, что Аманмурад отправил в Мешхед всю свою многочисленную семью. Узук погоревала, но что оставалось делать - в Мешхед пешком не побежишь.
Однако Черкез не успокоился - слишком дорого ему было всё, что касалось Узук. Он решил сделать попытку через знакомых контрабандистов установить местожительство семьи Аманмурада и вырвать из его рук мальчишку. В успех верилось плохо, однако Черкез старался честно, не для вида, и это привело к неожиданным результатам. Выяснилось, что за кордон Аманмурад увёз только жену, потому что Тачсолтан потеряла Довлетмурада где-то в Узбекистане, когда ехала домой вслед за сбежавшим из ссылки мужем. Это в корне меняло путь поисков, хотя и не делало его легче, чтобы не сказать - труднее.
Черкез не рискнул обнадёживать Узук попусту и не сказал ей об этом ничего. Он прикидывал и так и эдак, посылал запросы в наробразы Ташкента, Бухары, Кагана, расспрашивал аульчан, ездил по детприютам, высматривал всех маленьких беспризорников, которых становилось всё меньше и меньше. Так продолжалось до тех пор, пока Черкеза не осенило, и он стукнул себя кулаком в лоб: "Мурадка?!"
Давно уже Черкез с особым интересом приглядывался к своему неудавшемуся приёмышу. Мальчик прижился в детдоме, въелся в учёбу, подружился с другими ребятами и даже верховодил ими. На предложение перебраться домой заявил, что ему тут пока нравится, а когда перестанет нравиться, тогда он и перейдёт к дяденьке Черкезу. Чем больше смотрел на него Черкез, тем больше находил в нём что-то знакомое, давно виденное, черты лица мальчишки явно напоминали кого-то. Но кого?
Когда Черкеза осенило, он помчался в детдом, разыскал Мурадку, подтащил его, недоумевающего и немного испуганного, к свету и стал рассматривать, не веря такой невероятной удаче. "Слушай, - сказал он, - мы с тобой друзья или нет?" Мурадка подтвердил, что друзья, - и улыбнулся. От улыбки сходство стало ещё больше, места для сомнений не оставалось, но Черкез всё боялся ошибиться, хотя ошибиться тут было уже невозможно. "Я поверил тебе на слово и не расспрашивал ни о чём, если ты не хотел отвечать, - сказал он, крепко держа мальчика, словно боясь, что тот внезапно исчезнет. - Но сейчас и для меня и для тебя очень важно знать кое-что. Как называется аул, в котором ты жил до того, как попал в Гавунчу?" - "Не знаю". - ответил Мурадка, и было видно по глазам, что не врёт, действительно не знает. - "Маму твою как звали?"- настаивал Черкез. - "Не знаю". Черкез в досаде поскрёб затылок. Мальчик посмотрел на него, подымал и сказал: "Мы у Бекмурад-бая жили, а бабушку мою Кынышбай звали". - "Тебя же не Мурадкой зовут, злодей ты! - закричал обрадованный Черкез - Тебя Довлетмурадом зовут!" - "А ты как догадался? - снова улыбнулся мальчик, став удивительно похожим на свою мать. - Правильно, Довлетмурадом, А только Мурадка - лучше". - "Ах ты, злодей, злодей! - повторял растроганный Черкез, тиская мальчика. - Бить бы тебя, да бить некому!" - "Я сам кому хочешь наподдам, - уверенно заявил мальчик. - Я сильный, во, пощупай мускул! - И попросил: - Отпусти меня, дяденька Черкез, я к тебе потом прибегу, а то сейчас в классах урок начнётся, а учительница у нас строгая, знаешь, какая!.."
Всё это произошло несколько дней назад. И теперь об этом надо было сообщить Узук.
Черкез размял в пальцах папиросу, закурил, со вкусом затянулся. Настроение было такое, словно на скачках первый приз получил. Он окинул взглядом комнату, представив несколько иную её меблировку, когда в ней поселятся ещё два человека, и настроение от этого стало ещё лучше. На стуле лежал узелок. Дурды заходил, подумал Черкез, новый гостинец для Узук принёс. Он уже не первый раз посылал Узук разную туркменскую снедь. В основном её готовила и передавала через Дурды Оразсолтан-эдже. Обзаведясь невесткой, она как-то выпрямилась, приосанилась, вроде бы даже помолодела, но о дочери не забывала, считая, что та в далёкой столице урусов изнывает от тоски по домашнему чуреку, коурме, сушёной дыне. Может быть, и не так уж далека была мать в своих предположениях - Москва пока жила по карточкам, по жёсткой норме первых послевоенных лет.
Черкез попытался представить себе, с каким бы удовольствием он сам разворачивал в дальних краях этот пахнущий дымом и домом узелок. Но мысли были заняты другим, никакого впечатляющего представления не получилось. Тогда он смял в пепельнице папиросу, придвинул к себе лист бумаги и стал быстро писать: "Здравствуйте, дорогая Узукджемал! Спешу порадовать вас счастливой вестью - отыскался ваш сын…"
Конец романа.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К РОМАНУ "СУДЬБА"
Четвёртая книга романа "Судьбам завершает собой крупное эпическое полотно из жизни туркменского парода. На протяжении восьми с лишним лет (первая книга появилась в 1963 году) читатель с нетерпением ожидал выхода каждой новой книги, с неизменным вниманием и интересом следил за развитием событий и жизненных перипетий героев.
И вот теперь роман предстаёт перед нами в законченном, целостном виде. Очерчен круг основных событии, раскрыты сюжетные линии, завершены образы действующих лиц. Появилась возможность судить о воплощении авторского замысла, о том, какое место занимает это произведение в туркменской советской литературе. Иными словами, объективно, по достоинству оценить детище писателя, которому отдано столько сил, времени и труда.
Роман "Судьба" - масштабное художественное исследование жизни туркменского народа на наиболее важных и существенных этапах исторического развития. Первая и вторая книги посвящены изображению дореволюционной действительности туркменского аула, третья охватывает годы революции и гражданской войны, развернувшейся в Закаспии, четвёртая повествует о периоде становления Советской власти, борьбе с басмачеством, первых мероприятиях Советов по земельно-водной реформе.
Но это лишь хронологические рамки художественного отображения исторической действительности, в пределах которых разрешается основной авторский замысел - показать процесс формирования личности нового человека. Отсюда главные проблемы романа "Судьба" - время и народ, революция и судьба простого человека, осознающего своё место в обществе, свою ответственность за судьбы Родины и народа.