Они поговорили ещё немного в том же полушутливом духе. Клычли расспрашивал об учёбе на курсах, интересовался обстановкой в Полторацке и прилегающих ему сёлах, но на последний вопрос Узук, к сожалению, ничего рассказать не могла. В аулах ей бывать не приходилось, один раз только присутствовала на собрании женщин в ауле Кеши, да и то от волнения и страха почти ничего не запомнила, кроме сердитых выкриков и хлёстких шуток мужчин, не рискнувших отпустить своих жён и дочерей на собрание одних, без бдительного мужского надзора. Клычли пожаловался, что в мервских аулах положение не лучше, мужская часть населения, подогреваемая служителями культа, баями и аксакалами, где тайно, а где и явно чинит препятствия во всём, что касается женского равноправия.
- И знаете, что здесь самое грустное? - говорил Клычли, глядя на Узук безмерно усталыми, покрасневшими от бессонных ночей глазами. - В том, что наши дуры-женщины сами противятся новому, воспринимают своё бесправное положение как предопределённое свыше, как священное. Это, может быть, главный тормоз в нашей работе. Говоришь им: "Нельзя, чтобы у одного мужчины было две или три жены", а они своё: "Почему нельзя? Может, десять жён хотят прислуживать одному мужу - это наше право!" Вот и толкуй с ними. Поневоле вспомнишь мудрые слова, что один человек может привести лошадь к реке, но даже сто человек не заставят её пить. Крепко адат да шариат опутали сознание женщин.
- Надо вырвать их из этих пут, - сказала Узук.
- Надо, - согласился Клычли, - очень надо. Зависимое, бесправное положение женщин не только унижает их собственное человеческое достоинство, но и вредит государству.
- Даже? - удивилась Узук.
- Сами посудите: половина нашего населения - женщины. И они не принимают участия ни в общественной, ни в политической жизни края. Это недопустимо вообще, а когда идёт коренное переустройство мира, когда рушится до основания старое и на его обломках нужно строить новое, стоять в стороне от общего дела просто позорно и преступно. Впрочем, это вам, вероятно, объясняли и на курсах.
- Да, - кивнула Узук, - объясняли.
- Значит, понимаете, как нам нужны толковые пропагандистки. Женотдел наш работает самоотверженно, даже рискованно, можно сказать, работает. Но там в основном русские женщины, и до наших упорных дайханок их доводы не всегда доходят. Тут нужно свою, коренную, чтобы до косточек знала и быт и обычаи, чтобы сама на себе испытала все "прелести" уложений шариата и адата, могла бы говорить с нашими женщинами их собственным языком. Короче, не извне вопрос этот решать надо, а изнутри, понимаете?
- Понимаю. Ломать надо обычаи без всякого раздумья.
- Ломать, говорите, без раздумья? Это уже что-то похоже на методы нашего решительного завнаробразом. Не он вас наставлял в сей истине?
- Кто? - не поняла Узук.
- Товарищ Сеидов или, попросту говоря, Черкез.
- Черкез-ишан? Нет, он мне ничего такого не говорил.
- Гм… Ну, ладно, коли так. А насчёт решительных мер, тут, дорогая Узукджемал, "треба разжуваты", как иной раз выражается Серёжа Ярошенко. Узелок обычаев, традиций и религии - это крепко запутанный узелок. И запутанный и затянутый да ещё и водичкой вдобавок смоченный. Спешить начнём да рвать - лишь больше его запутаем. Пережиток - дело тонкое, особого обращения к себе требует. Кавалерийскими методами - сабли к бою и в атаку марш - ничего не сделаешь, только народ больше взбудоражишь.
Узук недоуменно подняла брови:
- Как же тогда работать? Нас на курсах, например, учили решительным методам борьбы, остерегали от соглашательства, от половинчатых решений.
Клычли пощипал ус, взглянул на Узук, усмехнулся.
- Так-то оно так, да не каждая чёрточка - буква "элиф". Как говорили деды наши, сила - для разрушения, разум - для созидания. Время силы прошло, наступило время ума. То есть я имею в виду убеждения, разъяснения, учёбы. Разве я вас к соглашательству призываю? Или - к половинчатым решениям? Нет. дорогая Узукджемал! Я говорю лишь о том, что ленинский декрет о равноправии женщин, наш декрет о равноправии и запрещении калыма надо постепенно внедрять в сознание людей, исподволь, не вдруг. В каждом конкретном случае исходить не из общих положений, а из конкретных же условий. Почему так? Да потому, что хотя в бесправном положении находятся все женщины, но у каждой из них - своё собственное, личное, что ли, бесправие. Вот за эту ниточку и надо дёргать, тогда любая, самая тёмная и забитая дайханка поймёт вас и пойдёт за вами. Нужно, чтобы вам не просто доверяли, не просто слушали и соглашались, а сердцем принимали ваши слова.
- Наверно, это очень трудно, - вздохнула Узук.
- Да, это нелегко, - согласился и Клычли, - но это единственный путь к селению, все остальные - в пустыню.
- Как у Дурды? - засмеялась Узук.
- Дурды? - не понял Клычли. - Почему Дурды?
- Так он же в пустыню пошёл, беглецов этих ловить, контрабандистов.
- А-а… Ловить хватает кого, только поворачиваться успевай - и контрабандисты, и бандиты, и спекулянты, и басмачи пошаливать стали…
Большие напольные часы, чудом уцелевшие среди всех передряг войны и разновластия, надсадно крякнули и заполнили комнату густым, тягучим, как мёд, колокольным звоном.
- Двенадцать, - сообщил Клычли и ругнулся: - Чёрт! Не успеешь глаза протереть - дня уже как и не было! Вас в Полторацке не научили случаем, как время можно растягивать?
- Этому не научили, к сожалению, - улыбнулась Узук и встала со стула. - Извините, что задержала вас, оторвала от работы.
- Работа не волк - в лес не убежит, - русской пословицей ответил Клычли, - наверстаем упущенное. - И добавил: - Вы присядьте ещё на минутку. Дело в том, что вам, полагаю, сразу же придётся припрягаться к нашему омачу и тащить его, как говорится, по ниве раскрепощения женщин от феодально-байских пережитков. Надеюсь, вы не возражаете?
- Не возражаю. Но… с чего начинать?
- Начинать, товарищ Мурадова, придётся с самого начала. Необходимо создать актив городских женщин-туркменок, потому что в одиночку вы… Кстати, подруга ваша Мая с вами же будет работать. Заодно я к вам и свою Абадангозель подключу, довольно ей дома сидеть да в окошко глядеть, пусть потрудится на пользу государства. Вот втроём вы и создадите этот актив. Само собой, жёны служащих, но главное - иметь в виду тех женщин, которые совершенно оторваны от общественных интересов.
- Мы только городскими женщинами заниматься будем?
- Это для начала. Основная наша работа - село, аульчанки. С ними вы познакомитесь именно через свой городской актив - у каждой городской жительницы обязательно есть родственницы в ауле. Будете на сельские праздники ходить, на свадьбы, на посиделки к женщинам. В этих местах и будет проходить ваша агитация. Но это - потом, а пока занимайтесь городским активом.
- Хорошо, товарищ Сапаров, я так и сделаю.
У кого нет друга, тому каждый друг
Плов надо было приготовить особенный. Поэтому Черкез-ишан священнодействовал, скрупулёзно выполняя весь неписаный ритуал приготовления этого, казалось бы, простого и в то же время удивительно своеобразного блюда.
Сначала надо было выбрать мясо. Человек неопытный взял бы его с бараньей ляжки, однако Черкез-ишан не дал мяснику обмануть себя. От куска бедренной части он, конечно, не отказался, это мясо для еды. А вот для придания плову вкуса нужен кусок, срезанный с позвоночника тушки и прилегающей к нему верхней части рёбер, нужны и нижние, самые нежные куски рёбрышек с мягкой брюшиной. Именно они и дадут самый смак.
Сперва Черкез-ишан расположился было с пловом на кухне. Но тут же сообразил, что делать этого не следует, готовить надо во дворе, потому что даже вкус чая, вскипячённого на открытом воздухе, своеобразен и отличается от чая, приготовленного на примусе или керосинке.
Во дворе был разожжён костёр, на костёр поставлен таган, на таган - котёл. Теперь нужно наливать масло. Сколько? Очень жирным плов должен быть или не очень - это тоже зависит от разных причин. Если, например, погода прохладная, а едоки - люди молодые, с хорошим аппетитом, то избыток масла лишним не окажется. Есть такие любители, что даже выпивают масло, отстоявшееся на дне миски. Но сегодня среди молодых будет и старый человек, а желудок старого уже не принимает много жира, да и погода довольно жаркая.
Черкез-ишан налил масла на четверть казана, подумал и добавил до трети - если масла недостаточно, то и рис не даст своего вкуса. На две пиалы риса одна пиала масла - в самый раз. А поскольку масло - кунжутное, его следует хорошенько пережечь, чтобы оно не испортило аппетит у старого человека.
Нагреваясь, масло меняло свой цвет с тёмно-жёлтого на коричневый, сизый дым постепенно заполнял казан. Но Черкез-ишан не спешил: пусть греется как следует. Некоторые неопытные повара бросают лук в масло, едва оно начнёт шипеть, боясь, что масло вспыхнет. Такая торопливость приводит к тому, что масло не успевает отдать свой сырой запах, вызывает у людей изжогу. Нет, надо подождать, когда цвет дыма, заполняющего котёл, станет густым и чёрным. Вот тогда не зевай и бросай лук, и от сырости в масле даже помина не останется.
Черкез-ишан так и сделал: выждал нужный момент и бросил в казан три луковицы, отвернувшись, чтобы брызги не попали в лицо. В казане зашипело, затрещало, луковицы закружились, словно попали в водоворот, и сразу же почернели, обуглились. Черкез-ишан вытащил их шумовкой и шумовкой же постучал легонько по краю котла. Это тоже входило в ритуал. Естественно, звон котла на вкусе плова не сказывался, но он говорил о хорошей заинтересованности повара, предупреждал окружающих, что плов готовится на профессиональном уровне и поэтому будет вкусным до такой степени, до какой только может быть вкусным плов.