* * *
Сухан Скупой оказался более чувствительным и менее сдержанным, нежели Бекмурад-бай.
Последнее время он большую часть проводил в песках, суеверно надеясь, что неприятности минуют его, если он не будет слышать о них. Слухи о приближающейся земельно-водной реформе жалили его душу, как злые весенние скорпионы. Он содрогался при мысли, что кто-то может попользоваться его добром, он молился всем святым и пророкам, чтобы слухи оказались пустыми, ложными, он скрывался в песках, чтобы люди позабыли о его существовании, и возвращался домой лишь с наступлением глубокой темноты, да и то не каждый день.
На этот раз, будто предчувствуя недоброе, он заторопился и вернулся засветло. Не слезая с ишака, спросил жену:
- Зачем колышки в землю забили?
- Делят твою землю между людьми, - довольно спокойно объяснила жена.
- Ва-ах! - горестно выдохнул Сухан Скупой. - Почему ты не сказала, что тебя поделили на куски и раздают людям! Ва-ах, горе мне!
Он закрыл лицо рукой и осел в седле, словно лопнувший бурдюк.
Голодный ишак направился в загон. Не обнаружив там ничего съестного, побродил по двору, остановился возле вбитого в землю столба, пошевелил ушами и стал чесаться о столб.
Сухан Скупой сидел на нём в жутком оцепенении, даже, казалось, не дышал. "Уж не лопнуло ли у него сердце от худой вести!" - испугалась жена, подошла поближе и увидела, что муж плачет.
- Ви, отец! - изумилась она. - Перестань, возьми себя в руки! Слезай-ка с ишака, я его привяжу. Никуда твоя земля не денется, в горсти её не унесут. Вернутся инглизы - заберёшь её назад.
- Не затем инглизы ушли, чтобы возвращаться! - всхлипнул Сухан Скупой. - Прогони ты лучше и меня вместе с моим ишаком. Пусть он несёт меня в степь, в пески, пусть помру я там без воды и без пищи!..
Трудно сказать, сколько бы он ещё причитал, размазывая по лицу слёзы. Но жена решительно стащила его с ишака, а он заковылял в кибитку, рухнул на свою постель, всхлипнул напоследок и затих. Возле него положили чурек и поставили чайник чаю. Чай остыл. Его заменили свежим. Сухан Скупой не шевелился.
Поднялся он уже к полуночи. Вышел в поле, постоял, потыкал носком чарыка вешку. Волна звериной ярости, как озноб, окатила его.
- Власть! - простонал он сквозь зубы. - Дали бы мне власть! Все эти колышки в глаза бы им повтыкал!
Даже в свои молодые годы не двигался так проворно Сухан Скупой. Дыша, как запалённая лошадь, он бегал по полю, спотыкался, падал, ползал на четвереньках - и выдёргивал, выдёргивал, выдёргивал эти проклятые колышки!
Управившись с этой нелёгкой работой и отшвырнув последнюю вешку, он плюнул на неё, отёр с лица пот полой халата. Отдышавшись, увидел, что стоит как раз на том месте, где его земли, приобретённые в голодный год, смыкаются с такими же землями Бекмурад-бая. Подумал и зашагал в соседний аул.
Несмотря на позднюю ночь, Бекмурад-бай не спал. Появление Сухана Скупого он принял как само собой разумеющееся и поставил перед гостем чайник. Сухан Скупой пил с жадностью, обжигаясь и расплёскивая на себя чай. Они не обменялись даже ритуальным приветствием и не заметили этого.
- Что ж такое делается, а? - сказал Сухан Скупой, вылавливая из пиалы крышку чайника, которая упала туда, когда он сливал остатки чая. - Что делается, а? Оказывается, не спросив хозяина, можно распоряжаться на чужой земле? - Он вытащил наконец крышку, обсосал её, положил на чайник. - Можно распоряжаться чужим добром без спроса, да?
- Прошло время, когда спрашивали, - хмуро отозвался Бекмурад-бай.
- Почему прошло? - допытывался Сухап Скупой. - Никогда не было закона, чтоб чужое отбирать. Надо тебе - купи. А как же иначе? Иначе все устои мира обрушатся! Твои земли тоже колышками пометили?
- Наши земли уже поделили. Раздали паши земли…
- Поделили, говоришь? - Сухап Скупой сунул в рот конец бороды, пожевал, лицо его побледнело, глаза стали закатываться.
Бекмурад-бай смотрел на него с невесёлым любопытством.
- Помочь?
- Не надо… Ничего… О создатель! Бьёшь ты по шеям и по хребтам рабов своих!.. Где найдём пристанище?
- Может, арбу запрячь - домой тебя отвезти?
- Посижу ещё… Чая ещё попью… Неужто с соизволения аллаха такое беззаконие творится на земле? Не киамат ли наступает?
- Теперь каждый день киаматов жди, - сказал Бекмурад-бай и крикнул: - Чай несите!
Подождал, пока жена расставила заваренные чайники и убрала пустые, помял в кулаке бороду, словно пробуя её прочность.
- Один конец света уже обрушился на наши головы. Второго ждать будем.
- О создатель! - испугался Сухап Скупой. - Неужто не всё ещё? Какой ещё второй киамат?
- Второй будет, когда скотину твою поделят. А третий - когда жён отберут, одну тебе оставят.
Сухан Скупой всплеснул руками, хлопнул себя по коленям.
- И жён отберут? А если они сами не захотят уходить?
- Власти заставят уйти.
- Куда же им уходить?
- За батраков твоих замуж.
- Неужели за батраков?! - ахал Сухан Скупой.
- И за батраков, и за бедняков, и за всякого плешака приблудного, - смеялся Бекмурад-бай, а глаза его были сумрачными.
Сухан Скупой привычно пожевал бороду, размышляя над услышанным, и усомнился:
- Эти голодранцы себя прокормить не могут, прошлогоднюю шурпу с ложки слизывают. Где для жены хлеб найдут, для детей?
- Прокормят, не беспокойся. Они к труду привычны, а землю твою и скот твой получат - совсем весело заживут.
- Землю-то чем обрабатывать станут?
- Ну, об этом не наша с тобой забота. Власть землю нашла, найдёт и остальное.
Сухан Скупой ещё немного подумал.
- Нет, не пойдут байские жёны за голодных босяков, не бросят своих мужей.
Бекмурад-бай покосился на жену, принёсшую деревянное блюдо с мясом и чурек, усмехнулся одним углом рта. Амансолтан перехватила его взгляд, посмотрела на Сухана Скупого, который уже тянул с блюда кусок пожирнее, чуть заметно качнула борыком.
Да, было между ними всякое - и любовь, и равнодушие, и ненависть, когда Бекмурад-бай задушил свою дочь, посчитав её обесчещенной. Всё было, но незримые узы крепко стягивали два сердца, и Амансолтан не мыслила себя без Бекмурад-бая, как и он, давно равнодушный к женским прелестям своей старшей хозяйки, высоко ценил её умение держать дом, её трезвый ум и самоотверженную верность мужу. Они давно привыкли обходиться почти без слов, понимая взгляд и жест друг друга, поэтому Бекмурад-баю была совершенно ясна безмолвная реплика жены: "Чем класть голову на одну подушку с Суханом Скупым, лучше вообще весь век в одиночестве прожить". Что ж, не согласиться с ней было трудно,
Сухан Скупой пососал мозговую кость, облизнул жирные губы и спросил:
- Как думаешь, инглизы не вернутся? Столько оружия и снаряжения здесь оставили. Может, придут, а?
- Аллах милостив, - ответил Бекмурад-бай. - Не надо терять надежды.
- Значит, вернутся?
- Ребёнок плачет, а тутовник зреет в своё время. Поживём - посмотрим.
- Если инглизы вернутся, землю нам назад отдадут?
- Непременно.
- Ну, тогда дай бог, чтобы они вернулись. Я пошёл, с вашего разрешения. Спасибо за чай, за соль.
Уже стоя в дверях, Сухан Скупой с гордостью признался:
- Я свои колышки все повыдёргивал к шайтану!
- Глупо сделал, - сказал Бекмурад-бай.
- Зачем - глупо?
- Затем, что, рассердившись на коня, по седлу не бьют.
- Так я за эту землю свои кровные денежки платил! Каждую бумажку вот этими пальцами отсчитывал!
- Забудь об этом. Не время сейчас убытки подсчитывать. На зыбучем песке стоим. Чем больше барахтаемся, тем глубже погружаемся. Завтра же тебе это докажут: и колышки снова забьют, и земельного надела тебя вообще лишат, если ещё что-нибудь похуже не случится.
- Землю отбирают - что может быть хуже!
- Выселят, как нашего Аманмурада, тогда узнаешь, бывает хуже или не бывает.
- Бе! За что выселят? Я никого не убивал.
- Он тоже не убивал - шлюха-то эта живой осталась. А всё равно присудили четыре года высылки.
Жуя бороду, Сухан Скупой поскрёб под мышкой, покряхтел от наслаждения, выплюнул откусанные волоски.
- Что же делать посоветуешь? Опять их на место воткнуть?
- Во всяком случае от лишних бед избавишься.
- Ладно. Так я и сделаю.
И он действительно ползал по полю, расставляя вешки по местам, аж до тех пор, пока поблек лунный свет и заалел восточный край неба. Убедившись, что всё в порядке и никто из аульчан не видел его проделок, отправился спать, усталый донельзя.