- Извини, прекрасная нимфа, если мои взгляды тебе неприятны. Но я безоружен перед женской красотой, бессилен и беспомощен. А твоей невозможно противостоять, если ты позволишь заметить.
Она встряхнула влажными волосами.
- Конечно, позволю. Только глупые женщины обижаются на комплименты. Надеюсь, они искренние.
Молодой человек поклонился:
- Клянусь Аполлоном и Асклепием. Меня зовут Корнелий Сабин. Я из Рима, сопровождаю своего дядю.
- А я Елена из Эфеса.
Сабин посмотрел на Елену, и его наполнило какое-то чудесное ощущение, которого он никогда раньше не испытывал. Казалось, из его живота к груди устремились теплые потоки, в голове стало горячо, горло пересохло, а в ушах появился легкий шум.
Ему пришлось несколько раз сглотнуть, и только тогда юноша смог ответить:
- Вот как, из Эфеса… Елена из Эфеса. Ты прекрасна, Елена из Эфеса… Но я это уже говорил, да, значит…
- Теперь у тебя пропал дар речи, - заметила она с издевкой.
Сабин немного пришел в себя:
- От красоты такое бывает.
Тут их перебили две девушки и юноша. Они со смехом подбежали к Елене, и одна воскликнула:
- Вот ты где! Мы тебя повсюду ищем. Не хочешь пойти с нами на ипподром?
Когда Елена встала, полотенце соскользнуло с ее бедер. Она была высокой и стройной, темные волосы обрамляли узкое серьезное лицо с большими, немного раскосыми глазами янтарного цвета.
Сабин тоже поднялся.
- Если мне тоже можно пойти… - неуверенно произнес он.
- Мы не можем тебе запретить. Ипподром существует для всех, - едко заметила Елена.
Остальные засмеялись и потянули ее за собой.
Сабин стоял, будто во сне, ощущая озноб, несмотря на жару. Что это было? Почему эта девушка произвела на него такое впечатление? Он потряс головой: "Пройдет. Наверное, я слишком долго был на солнце".
Молодой человек оделся и направился к храму Афродиты. Остановился в нерешительности, о чем-то раздумывая, а потом резко повернул и вскоре оказался на ипподроме. Там двое юношей катались на арендованных лошадях, пытаясь расшевелить старых медлительных жеребцов. Хитрый грек и не подумал дать им настоящих скаковых лошадей.
Сабин без интереса понаблюдал за происходящим. Зрителей почти не было, но в самых первых рядах он заметил Елену. Теперь она была одета в белую, едва прикрывавшую колени тунику. Свои тонкие руки девушка положила на плечи подруг и что-то кричала наездникам. Немного поодаль стоял юноша, не отрывая глаз от ног красавиц.
Сабин подошел к нему и тронул его за руку. Тот повернулся. Римлянин жестом предложил ему отойти в сторону.
- Ты знаешь этих трех девушек?
- Ах, вот о чем речь. Немного знаю. Встречались то тут, то там…
- Что можешь сказать о них?
- Ника…
- Меня интересует Елена.
- Худощавая, то есть, высокая? Мне кажется, к ней не подступиться.
- Так кажется довольно часто, а потом все оказывается наоборот.
- Ну, если ты так уверен…
- Во всяком случае, стоит попробовать. Мой друг, как тебя зовут?
- Леон. Я живу на острове Андрос, в одном дне пути отсюда. Мой старший брат страдает падучей, и я…
- Пожалуйста, не надо историй о болезнях. Здесь их слышишь повсюду. Меня зовут Сабин, я из Рима. Давай подойдем к девушкам и пригласим на ужин.
Леон покачал головой.
- Я уже пытался это сделать. После захода солнца их никуда не выманишь. У меня другой план: теперь, когда нас двое, его гораздо легче осуществить. Пригласим их к морю.
Мы наймем мулов, покатаемся вдоль берега, немного поплаваем, выпьем, поедим…
- Хорошая мысль, Леон. А что делать с третьей? Она лишняя.
- Это Йемена, молчунья. Все трое всегда вместе. Если по-другому не получится, придется брать с собой.
Сабин покачал головой.
- Пятое колесо в телеге - это всегда неудобно. У меня был соответствующий опыт. Значит, попробуем?
Леон кивнул и направился к девушкам, которые как раз собирались уходить.
- Развлечение так себе, вы не находите?
- Предложите что-нибудь получше.
Маленькая Ника бросила при этом взгляд на Леона. Елена тут же подхватила:
- А по-моему, это забавно, когда они на каждом повороте чуть не падают с лошадей.
- Если тебе это доставляет радость, я бы тоже постарался для тебя.
- Упал бы с лошади?
- Все что угодно - скакал бы задом наперед, стоя или лежа…
Тут Елена рассмеялась:
- Может быть, я как-нибудь потребую от тебя выполнить обещание. Тогда никаких отговорок!
- Никаких! Я всегда буду готов. Но чем мы займемся до этого? У нас с Леоном возникло предложение. Давайте наймем мулов и после заката отправимся на побережье. Завтра или послезавтра, когда вам удобно. Мы сможем там поплавать, перекусить, выпить вина…
Девушки переглянулись. Круглолицая Ника наконец сказала:
- Мы подумаем и дадим вам знать вечером.
Они удалились, оживленно переговариваясь. Леон между тем поинтересовался у своего нового друга:
- Пожалуйста, не сердись, но что ты нашел в этой девушке? Она выше, чем мы оба вместе взятые.
- Сам не знаю, - беспомощно ответил Сабин, - но когда я смотрю на нее, у меня подгибаются колени.
Леон рассмеялся:
- Дело ясное, мой друг. Ты влюбился.
10
С тех пор как Калигула стал императором, его семья оказалась в центре внимания. Все сожалели о трагической смерти его матери и обоих братьев и открыто говорили, что Тиберий хотел гибели семьи Германика и был ее виновником.
Калигула с его тонким чутьем к тому, что прибавляло ему популярности, решился, несмотря на апрельские штормы, отправиться на Понтийские острова, чтобы собственноручно захоронить прах матери и брата. Ему удалось превратить этот запоздалый акт родственной скорби в торжественную церемонию.
Гай Юлий стоял на палубе императорского корабля в траурной одежде. Когда они отплывали из Остии, оттуда он проследовал по Тибру до самого Рима. На всеобщее обозрение были выставлены богатые мраморные урны, охраняемые преторианцами, в то время как Калигула - олицетворение скорби - сидел впереди. Толпы людей стояли в молчании на берегу, временами раздавались возгласы сожаления. Глубокая печаль и боль императора вызывали уважение.
К полудню судно причалило у ворот Фабриция. Здесь императора встречали представители всех патрицианских семей. Они приняли урны с прахом и отправились к мавзолею Юлиев - Клавдиев, где уже покоились императоры Август и Тиберий, а также члены их семей, среди которых был и отец Калигулы, Германик.
Когда мраморные урны ставили в ниши, у Гая Юлия мелькнула мысль, что когда-нибудь и его прах найдет здесь свое место, но он сразу прогнал ее. Это время казалось таким бесконечно далеким, что не было никакой необходимости задумываться о нем сейчас. Вечером у императора был поминальный ужин, на который пригласили знатнейших представителей римского общества. В список, дополненный Калигулой лично, входили только избранные шестьдесят человек.
- Когда я начну строить, - заметил однажды император, - появятся залы на шестьсот гостей, а не на какую-то сотню.
Дворец Августа с его маленькими беспорядочно расположенными помещениями оказался неподходящим для приемов, но в доме, выстроенном неподалеку по распоряжению Тиберия в первые годы его правления, места было достаточно. Дворец оставлял ощущение холода и не уюта, но был довольно просторным и как нельзя лучше подходил для проведения празднеств.
Императорская семья ужинала в зале на подиуме. За столом присутствовали только члены семьи: три сестры Калигулы, его восемнадцатилетний приемный сын Тиберий Цезарь и мало кому известный чрезвычайно замкнутый Клавдий, приходившийся Калигуле дядей. Клавдий, пятидесятилетний человек, не обладавший сколько-нибудь заметной внешностью, прихрамывающий при ходьбе, отличался образованностью и глубокими знаниями во многих областях. Правда, он заикался, и беседовать с ним было непросто. Ученые мужи ценили его как автора достойных исторических произведений, прежде всего о погибшей империи этрусков и падении Карфагена. Калигула не принимал его всерьез, но Клавдий был членом семьи и поэтому должен был присутствовать на поминальном ужине. Император даже намеревался сделать его консулом - не для того чтобы оказать честь Клавдию, а с целью унизить сенаторов, назначив на вторую по значимости государственную должность заикающегося родственника. Уже сейчас он в радостном предвкушении представлял их озадаченные и обиженные лица.
В этот вечер все свое внимание Калигула посвятил сестре Друзилле. В ее лице было что-то загадочное, а ее манера держаться оказывала на Калигулу странное действие. Она спокойно ответила на взгляд его холодных глаз и с многозначительной улыбкой позволила, чтобы он ухаживал за ней во время ужина: наполнял ее бокал, предлагал лучшие кусочки. Это предпочтение было настолько явным, что Агриппина, старшая сестра, язвительно заметила:
- Мы тоже присутствуем здесь, дорогой брат, или ты пригласил нас по ошибке?
Ответ Калигулы был неожиданным для всех.
- Из чувства долга, Агриппина, как и ваших супругов.
Брак Агриппины с известным всему городу своими похождениями поклонником Бахуса Доминицием Агенобарбом не был счастливым. Она приняла мужа, который был значительно старше ее, с холодным презрением. Агриппина была беременна и радовалась, что теперь по крайней мере ненавистному мужу нельзя было к ней прикасаться.
Из уважения к ее состоянию Калигула относился к своей старшей сестре со снисхождением. Сначала он вообще не хотел приглашать навязанных Тиберием мужей сестер, но не решился нарушить традиции.