- Если будет на то воля аллаха, - степенно заметил Шадманбек, подражая старикам. И как-то странно было слышать такие слова из уст этого совсем еще зеленого юнца.
- Ия тоже хочу сражения и победы, - вмешался Низамеддин, - а иначе как же вернусь и как увижу любимую свою? Я ведь единственный сын в семье. И я еще никогда не видел его величества государя. И даже его светлости Шаха Малика-тархана. Только вот нашего Амира Давуда Барласа и видел. Бои, сраженья, кровопролитие и пиры, погоня за славой - все это царское дело, - продолжал он. - Отец называет Мирзу Улугбека великим просветителем и ученым. А Байсункур-мирза, младший брат его высочества Улугбека, взял под свое покровительство устада Кавама и моего отца. Но все равно царевичи пока еще молоды, а вот возмужают и станут тиранами и убийцами, как были тиранами и убийцами их отцы и деды. Господин Фазлуллах Найми говорил, что все тимуриды - тираны, что они разорили не одну страну, доныне лежащую в руинах.
- А кто это Фазлуллах? - спросил Абуали.
- О, то был великий мыслитель, настоящий провидец…. Его казнили еще при Мираншахе, - ответил Низамеддин. - Сейчас у нас есть своя группа. Вот вернемся, - если захочешь, я представлю тебя нашему руководителю.
- Представь. Я очень хочу увидеть человека мудрого, необыкновенного, - сказал Абуали.
Низамеддин довольно улыбнулся. Он поднялся и тоже, выхватив саблю, стал рассекать ею воздух. Пусть пятидесятники думают, что и он жаждет битвы.
- Отец говорил, - продолжал Низамеддин, - что его высочество Улугбек-мирза приблизил к себе двух человек - вельможу Шаха Малика-тархана и Хазрата Исамеддина. Так вот господин Исамеддин - потомок создателя книги "Хидоя", да и сам крупный просветитель. Почтеннейший господин Исамеддин ратует за расцвет науки. А сколько он делает для того, чтобы строились медресе, чтобы больше было образованных людей! И Улугбека-мирзу не устает убеждать в том, что нельзя отмахнуться вот гак запросто от просвещения или ослабить Заботу о нем. Так говорит мой отец… Но, в отличие от Исамеддина, Шах Малик-тархан - вояка и кровожадный волк. И я не удивлюсь, если хуруфиты однажды лишат его туловище головы…
- Слушай, друг, не произноси ты таких слов, - испуганно произнес Шадманбек. - Не стоит так говорить. А если поблизости бродит Караилан?
- Да что ты! Что здесь делать Караилану? Если он здесь, то это либо я, либо ты. Кто-нибудь из нас двоих.
Юноши рассмеялись. Рассмеялись, но, словно испуганные птицы, тревожно огляделись по сторонам.
Вокруг ни души. Значит, Караилана здесь тоже нет.
Три месяца назад одного воина ни с того ни с сего выволокли из рядов на веревке, всадили в грудь кинжал и сбросили в яму, вырытую еще накануне. Тут, конечно, не обошлось без Караилана…
Наутро войско снова двинулось в путь и, обойдя Уратюбе, направилось к Наву. Еще через день миновали Ганч, и на берегу реки Аксув снова раскинули бивак.
Как всегда, справа - нарядный, весь пестрый шатер Улугбека-мирзы. На самом же деле в этом тщательно охраняемом шатре остановился Амир Давуд Барлас со своими людьми, а Мирза Улугбек отдыхал в другом, стоявшим поодаль, совсем неприглядном на вид. Его тоже надежно охраняли, и вокруг сновали люди Караилана. Рядом с шатром царевича был разбит шатер шейх уль-ислама Исамеддина, но взоры воинов приковывал пестрый шатер - все считали, что царевич там.
Трое друзей пустили коней пастись, а сами расположились на отдых чуть поодаль от других - на самом берегу реки Аксув. Низамеддин, в качестве сына зодчего, считал себя образованнее других и держался куда свободнее, нежели Абуали и Шадманбек. Но эта его "образованность" не слишком-то была по душе Абуали. Однако Низамеддин жаждал не столько блеснуть своей "просвещенностью", сколько привлечь внимание новых друзей к "правдивым, защищающим интересы народа" идеям хуруфитов, пусть запомнят слова наставника хуруфитов о том, что "цари - палачи народа", что "каждая буква корана имеет свой божественный смысл, но что государь не руководствуется всем этим". Открыто говорить об этом Низамеддин все же боялся: гератские друзья наказывали ему строго-настрого не пересказывать эти идеи первому встречному - ведь если Ибрагим Султан проведает об этом, их всех вздернут на виселице.
- Помни, - говорили они, - Караилан вездесущ, а тем паче в походе. Среди воинов он невидимка, он рядом с каждым из нас, в лицо его знает один лишь царевич. Это он сообщает царю о всех подозрительных и свободомыслящих людях и отдает их в руки палачей.
В душе Низамеддин смертельно боялся Караилана и поэтому, говоря своим новым друзьям о хуруфитах, вел туманные речи. Правда, он подробно рассказал им о наставнике Мирзы Улугбека Исамеддине, с которым ему однажды удалось поздороваться за руку, сообщил о том, что Улугбек чуть ли не наизусть знает произведение Джалалиддина Руми "Маснави - маднавий" и считает его, автора этой великой книги, своим учителем, что он с интересом изучает "Хиндистон" Абу-Рай-хана Бируни и "Канон медицинской науки" Авиценны, что отец Низамеддина, сравнивая Улугбека с его младшим братом Байсункуром, высоко оценивает старшего, что Джалалиддин Руми, происходя от хорезмшахов, волею судеб был заброшен в Стамбул, Анкару, Кунию, что псевдоним "Руми" он получил именно там, что женился он на Гавхар, дочери самаркандца Шарафиддина, и что два его сына - Султан и Алавуддин - поэты и пишут на тюркском языке.
- Я не раз участвовал в беседах отца с устадом Қавамом, - закончил свой рассказ Низамеддин, - и слыхал, что господин Исамеддин так же, как господин Саид Барака дает наставления и советы царевичу.
В самый разгар беседы к друзьям неслышно подошел худощавый бесцветный человек с бородкой клинышком, весьма приятный на вид. В руках у него было глиняное блюдо с дымящимся мясом.
- Вам принес, - тихо проговорил он, - отведайте, юноши.
Все трое посмотрели на незнакомца и горячо по благодарили его.
- Зачем же было утруждать себя, мы ведь и сами могли пойти. Вот ведь какой конфуз получился, - сказал, вскакивая с земли, Абуали.
- Это мы должны вам подавать, мы моложе, а пришлось хлопотать вам, - добавил Низамеддин.
- Не хотелось мне прерывать вашей сладкой беседы, - мягко проговорил незнакомец. - Я даже позавидовал вам… Сам-то я уже стар для таких бесед.
Смущенные Шадманбек и Абуали взяли чашки и пошли к котлам. Низамеддин остался с незнакомцем. Ничуть не был похож на воина этот доброжелательный и обходительный человек. Он спросил Низамеддина, кто он, откуда родом, чем занимается. Узнав, что Низамеддин сын Наджмеддина Бухари, незнакомец сказал, что юноша вправе гордиться таким отцом - человеком столь редких достоинств, столь всеми уважаемым, и прочитал благословение Наджмеддину Бухари. Низамеддин приветливо и благодарно смотрел на незнакомца.
Приятели Низамеддина принесли суп в глиняных чашках и тонкие лепешки, испеченные в золе. Незнакомец поднялся и со словами: "Ну вот и ешьте на здоровье, путь-то долгий"- удалился.
- Даже сравнить нельзя этого человека с грубияном сотским Абдуллабеком. Этот как отец родной - добрый, заботливый. Вот таким и надо быть в походе. Мудрые люди всегда доброжелательны.
Низамеддин с Шадманбеком наперебой превозносили незнакомца, да и не удивительно - с той поры, как они покинули отчий кров, это был первый человек, проявивший о них заботу и поинтересовавшийся их здоровьем.
На рассвете лагерь свернулся, и войско, во главе с полководцем Амиром Давудом Барласом, снова двинулось в поход. Шли два дня и две ночи, с короткими перерывами, и расположились на привал лишь в стороне от Ходжента, на берегу Сайхуна. Улугбек-мирза получил тайное сообщение из Герата, где вновь говорилось о походе на Фергану. Бек Ходжента вышел навстречу царевичу, тот принял его в своем шатре, и, после секретных переговоров, бек оставил ему сотню воинов под началом Якуббека.
- На обратном пути, высоко воздев знамя победы, загляните в Ходжент, будете дорогим гостем, - пригласил бек.
Попрощавшись, он вскочил на коня и с сопровождающей его свитой отбыл в свой город.
Едва улеглась пыль, поднятая копытами лошадей, едва скрылся из виду бек со своим отрядом, как к яме, вырытой в стороне среди густых зарослей колючек, под вели двух юношей. У обоих были связаны за спиной руки. Низамеддин и Абуали еще вчера приметили, как роют в сторонке эту яму кетменями, и всё дивились - если для котлов, то почему роют ее на отшибе, из-за колючек к ней и подобраться нельзя. Да разве кто делает очаг таким глубоким? Но не успели они разгадать эту загадку, как к яме подвели двух каких-то юношей, и сотские кликнули воинов. Целой толпой воины бросились на их зов… Низамеддин, Абуали и Шадманбек тоже подошли поближе и удивленно взирали на пропс ходящее. Еще позавчера они столкнулись с этими юношами около котла, когда те брали еду. Оба были вооружены, оба чему-то весело смеялись…
Воины тесным кольцом окружили яму. Тысяцкий влез на холм, поодаль от связанных юношей, и обратился с речью к воинам. В толпе находились также Амир Давуд Барлас с шейх-уль-исламом Исамеддином.
- Верные воины его величества государя! Слушайте все! Вот они - негодные сыновья самаркандского купца Исраилходжи. В пути они незаметно отделились от победоносного нашего войска и намеревались бежать. Можем ли мы, храбрые государевы солдаты, снести такой позор? Оба преступника приговорены к смерти.
- Неправда! Мы не собирались бежать, - в один голос негодующе закричали приговоренные.
- Аминь! Аллах велик! - Шейх-уль-ислам провел ладонями по лицу.