Незнакомца усадили к теплому сандалу, и трое юношей устроились тут же рядом, как бы невзначай окружив его. Незнакомец поел и согрелся, обстоятельно ответил на все заданные ему вопросы, беспрерывно благословляя доброту зодчего. От сытости глаза его стали слипаться. Так он и уснул, сидя. А трое юношей с кинжалами за поясом не сомкнули глаз до самого утра.
Рассвело. Незнакомец проснулся рано, умылся и стал ждать зодчего.
Заврак приготовил трапезу и передал зодчему, что незнакомец его ждет.
При входе Наджмеддина Бухари чужестранец встал и низко ему поклонился.
. - Добро пожаловать, - проговорил зодчим.
Впервые со дня прибытия в Герат чужеземец услыхал эти слова, он вздрогнул и начал благословлять зодчего. Во время завтрака он снова стал рассказывать о себе: имя его Али, родом он из города Сабзавар, отец его - сабзаварский мастер-плотник. Все лето Али работал водоносом, но, не сумев заработать на жизнь, оказался в бедственном положении. Сейчас он прибыл в Герат с надеждой устроиться на строительстве медресе, но его постигла неудача, и он задолжал в караван-сарае.
- Вот если бы мне работу… - добавил он, опуская глаза.
- Хорошо, - сказал зодчий, выслушав его. - Идите на строительство, отыщите мастера Хасанбека, скажите ему, что виделись и говорили со мной. Думаю, что Хасанбек найдет вам работу. Сколько вы задолжали?
- Двадцать динаров.
Зодчий вынул кошелек и отсчитал пятьдесят динаров. По его знаку Низамеддин прошел во внутреннюю половину дома и вынес оттуда старый отцовский чапан, сапоги и рубашку. По обычаю, эти вещи зодчий каждую зиму раздавал беднякам. На сей раз бедняк сам, по собственному почину явился в их дом. Чужеземец не знал, как и благодарить зодчего. Как ни старался он взять себя в руки, но по лицу его покатились слезы.
- Успокойтесь, - обратился к нему Наджмеддин Бухари. - Увы, всем обездоленным помочь я не могу, но по мере сил…
- Господи, - сказал чужеземец, проводя ладонями по мокрым щекам, - пусть воздастся вам во сто крат за вашу доброту, дай вам бог увидеть счастье ваших детей.
Надев теплый чапан, он снова поблагодарил зодчего и удалился.
Вошедшая в комнату Масума-бека, увидев просветленные лица учеников, заметила как бы про себя:
- Даже ходже, вернувшемуся из Мекки, не оказывают столько почестей.
- Вспомни-ка, на прошлой неделе, - сказал зодчий, - ты ровно на пятьдесят динаров накупила подарков к свадьбе Насриддинбека. Для них это - капля в море. А тут перед нами настоящий бедняк, да и сколько их - таких горемык. Это не твой мерзкий бек. Чем быть соучастниками их пошлых торжеств, не лучше ли стать вязанкой дров и согреть чай хоть одному бедняку. Вот это и есть благодеяние.
Все в комнате притихли. Общее молчание нарушила Бадия.
- А этот чужеземец действительно пойдет к Хасанбеку или исчезнет бесследно? Вот что хотелось бы мне знать.
- Слишком многое тебе хочется знать. Думаешь, я не догадался, что вы все четверо взяли кинжалы и не спали всю ночь? Этот несчастный шел сюда утолить голод, а вы навыдумывали невесть что, вообразили, будто он разбойник. Молодцы же вы у меня! Вот увидите, сегодня же он пойдет к Хасанбеку.
И в самом деле, в этот же день, к вечеру, в доме зодчего стало известно, что Али-водонос встретился с мастером Хасанбеком и получил работу.
Глава VI
Прекрасная Бадия
Проводив отца, Зульфикар Шаши совсем затосковал. Особенно тяжелы были первые дни в этом шумном городе. И хотя у него почти совсем не оставалось свободного времени и некогда ему было скучать, он никак не мог привыкнуть к чужому дому. Первый, кто тепло и по-дружески отнесся к нему, был Заврак Нишапури, юноша небольшого росточка, чернявый, с толстыми губами и бельмом на левом глазу. Был он подвижный, энергичный, деятельный и, что называется, остер на язык. Когда ему приходилось разговаривать с Бадией, он норовил повернуться к ней боком, чтобы не видно было его изуродованного левого глаза. Он находчиво и метко отвечал на шуточки этой шаловливой девушки, которая порою, не щадя его самолюбия, подсмеивалась над ним, даже над его физическим недостатком, и все равно ему хотелось почаще видеть ее, подольше беседовать с ней.
Прибытие Зульфикара и обрадовало и в то же время насторожило его. Конечно, хорошо, что рядом с тобой теперь находился славный и работящий юноша, который так интересно рассказывает о своей родной Бухаре и может стать верным другом, но не надо забывать, что Зульфикар очень хорош собою - высокий и стройный, да к тому же догадливый и смышленый - ведь выдержал же он с честью испытание, которое устроил ему зодчий, чем расположил к себе не только самого Наджмеддина Бухари, но и всех его домочадцев. Не то что бы ревность, а какое-то смутное, тревожное чувство пробуждалось порой в душе Заврака.
В первые дни Бадия вообще не обращала внимания на нового отцовского ученика, да и старалась не выходить из внутреннего двора во внешний, где жили ученики. Казалось, будто никто из них вообще ее не интересует. Лишь порою она звала Заврака и поручала ему кое-какие домашние дела, а обрадованный Заврак, словно получив приказание учителя, неизменно отвечал: "Будет исполнено, моя госпожа" - и действительно со всех ног мчался исполнять просьбу Бадии. А Бадия, словно бы и не замечая остальных юношей, величаво шествовала во внутренний двор. На самом-то деле она хорошо знала всех учеников отца - недаром она была единственной дочерью зодчего Наджмеддина Бухари - одного из известнейших людей Герата. Эта смышленая, неприступная и гордая девушка знала и то, что очень красива, но ведь великие и мудрые люди скромны, невзыскательны и добросердечны, и в этом их главное украшение. Вот младшая дочь государя Гульгун Ако во всем Хорасане славится своей необыкновенной красотой, но красота - это еще не все. А дочь зодчего нарекли Бадия, что означает прекрасная, совершенная. И нарекли потому, что как раз в тот день, когда она появилась на свет, мавляна Лутфи, которого сам великий Алишер назвал "властелином поэтического слова" или "шахом красноречия", глядя на медресе, которое возводил Наджмеддин Бухари, промолвил: "…И величественно и прекрасно".
Семья устада Кавама поднесла Масуме-бека по случаю рождения дочери нитку жемчуга. И когда Бадия подросла, она часто надевала на шею этот драгоценный жемчуг. И при всей любви ее к украшениям красота ее сочеталась со скромностью и послушанием.
Порою Заврак Нишапура рассказывал ей смешные истории, и она от души хохотала, но вдруг лицо ее омрачала тень печали. И в минуту беззаветного веселья она вдруг вспоминала, что ее участь уже решена, что ей предстоит выйти замуж за Худододбека, вечно слонявшегося где-то поблизости. Что бы то ни было, она будет женой этого молодого человека со статью воина.
Устад Кавам, этот "властелин зодчих", и Наджмеддин Бухари лелеяли мечту породниться между собой. Бадие было известно, что устад Кавам сватает ее за своего сына.
Высокий, стройный, прекрасный наездник Худододбек, рассчитывавший стать военачальником в войсках его величества, загорелся было желанием жениться на дочери визиря Шуджи Аргуна и просил мать заслать в дом Аргуна сватов. Но устад Кавам, проведав, что Шуджи Аргун собирается стать сватом другого визиря, мудро решил: "Ровня с ровней. Мы породнимся с Наджмеддином Бухари. Они, в сущности, тоже мавераннахрские, из племени мангит".
Худододбек не возражал, ему нравилась Бадия.
Порою, принарядившись и нацепив исфаханский кинжал на золотой пояс, он появлялся на строительстве и заводил беседу о том, что происходило в мире. Но больше всего он любил распространяться о высокой государственной политике: например, сообщал, что Муҳаммад-мирза зарится на Хорасан, что он спит и во сне видит свои походы на Самарканд, а затем на Балх, а Шахрух подумывает о походе на Мангит. Иногда он так увлекался разговором и так откровенно хвастал своей осведомленностью в делах государства, что не замечал, как отец, искоса поглядывая на сына, хмурится, кусает губы. И наконец, улучив подходящую минуту, устад Кавам выговаривал юноше, что не следует так распускать язык, особенно когда речь идет о; государственной тайне, дескать, разные есть на свете люди.
- Ты и мне-то не говори об этом, - такими словами заканчивал свою отповедь устад Кавам, - ведь и стены имеют уши. Попридержи язык.
И напомнил сыну историю Хусаина Дамагани, который за одно неосторожное слово лишился головы.
Худододбек поступил в медресе, но, проучившись ровно два месяца, сбежал оттуда. И отец и мать оправдывали сына: не будет ученым, так будет воином.
И впрямь Худододбек не проявил никаких способностей ни к математике, ни к другим наукам. Все его помыслы занимало другое: пиры, верховая езда, фехтование на саблях.
- Красавицы любят смелых, а не маменькиных сынков, - говаривал он. - Если ты родился мужчиной, то и будь мужчиной - дерзким, смелым. Выживает сильный, а побежденный, проигравший в борьбе, погибает. Мир прекрасен лишь для сильного.
Правда всегда на стороне сильного. Науки всегда служили, служат и будут служить сильным. Красота, развлечения, слава - все для сильных. Слабый вечно зависим и должен служить сильному. Такова была его жизненная мудрость.
Слушая эти речи, Заврак Нишапури лишь улыбался. Потом и Зульфикар Шаши тоже понял, что спорить с Худододбеком бесполезно. Л поначалу он затеял было спор с сыном устада, но Заврак незаметно сделал ему знак, призывая "спуститься на землю".
- Держите себя в руках, друг Шаши, - сказал Заврак, когда они остались одни, - все равно его вы не переубедите, такова уж его философия. И не только его, но и военачальников и солдафонов. Да и государь наш придерживается, полагаю, такого же мнения, - так зачем же спорить и доказывать?
Но Зульфикар горячился: