– Вылезайте, живо!
Взгляд Александры остановился на лице Вацлава. Насколько она могла понять, он был так же испуган, как и она.
– Вы не слышали? Проклятый сброд!
Губы Александры беззвучно обозначили полную паники фразу:
– Кто это?
Вацлав пожал плечами.
– Черт, да что же это… – произнес второй голос. – Наше дежурство уже закончилось. Какая разница, кто тут шатается.
– Стража, – сделал вывод Вацлав.
– Должно быть, они торчат внизу, в подвале, – предположил первый голос. Александра вздрогнула.
Они услышали, как к выходу из подвала приближаются шаги. Александра чувствовала, что паника грозит взять над ней верх. Вопрос, что произойдет в самом худшем случае, если их обнаружат здесь (конфликт с матерью), не пришел ей в голову; совершенно особенная атмосфера подвала вызывала в ней чувство, что они ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки охраны.
Вацлав схватил ее за руку и потащил за собой. Она не сопротивлялась. Он прижал ее спиной к стене и, встав рядом, прижался сам. Он не отпускал ее руку, и она не делала попыток ее отнять. Тени были слишком плотными, чтобы кто-то, заглянувший сюда снаружи, мог их обнаружить. Она смотрела на него, л он на нее. Холод стены у нее за спиной пробирал до костей.
– Перестань, – произнес второй голос. – Они уже достаточно наказали себя тем, что пробрались в этот подвал.
– Выходите! – закричал первый голос. – Черт побери, если я до вас доберусь, то помилуй вас бог!
– Ну что с тобой сегодня? Разве я не стоял десять раз на стреме, когда ты в каком-то углу трахался со своей красоткой? Один раз даже на службе, если я правильно припоминаю. Дай им тоже получить свое удовольствие.
Александра увидела, как Вацлав поднял брови. Она отвела от него взгляд. Такие осложнения в том удручающем положении, в котором они находились, – это уже слишком.
– Моя красотка сейчас – моя старуха, поэтому не говори так.
– Подожди, пока опять потеплеет, а потом приведи ее сюда. Может, тогда она снова станет твоей красоткой.
– Что…
Александра увидела прямо перед собой, как первый стражник раздраженно повернул голову к своему товарищу, а затем опять попытался проникнуть взглядом в мрак подвала.
– Черт побери, вон отсюда, я сказал! – закричал он и вновь обратился к товарищу: – А что тебя, собственно, не устраивает?
– А я и на стреме с удовольствием постою, – произнес второй стражник и добродушно засмеялся.
Первый стражник сделал несколько шагов вниз по лестнице и остановился.
– Ну хорошо, – сказал его напарник. – Старая карга, которую мы встретили по пути, сказала, будто здесь спрятались парень и девчонка. Эта баба наверняка завидует, потому что в это время года никто не шляется по этим чертовым развалинам, чтобы вставить ей разок. Так что подумай, что случится, если мы действительно кого-то здесь найдем.
Шаги на лестнице затихли. Александра не могла сдержаться и не посмотреть на Вацлава. На его лице отразилось ее собственное удивление.
– А знаешь, что произошло, когда Блажей и старый Люмир в прошлом году наткнулись под мостом на племянника графа Мартиница, когда тот торчал в заднице дьякона церкви Святого Фомы? Они ведь не брали взятки, а их обоих засадили в кутузку за содомию…
Вацлав широко открыл глаза, и его губы задрожали. Александра вспотела – не только от страха, но и потому, что внезапно вытянувшееся лицо Вацлава вызвало у нее смех, который с трудом удалось подавить.
– О боже! – воскликнул стражник.
– Наш обход окончен, – сказал напарник, – смываемся.
Мужчина на лестнице не двигался. Потом он проворчал что-то нечленораздельное и, тяжело ступая, стал наконец подниматься по ступеням. Вскоре стража ушла. Александра будто оцепенела и стояла, по-прежнему прислонившись к стене.
– Так-так, – произнес Вацлав после долгого молчания. – Племянник графа Мартиница. Кто бы мог подумать?
Александра истерически рассмеялась и успокоилась только тогда, когда Вацлав наконец отпустил ее руку. Она вытерла слезы с глаз и глубоко вдохнула. Вацлав снова поставил оторванные доски на место и, ни слова не говоря, вышел на открытый воздух. Александра последовала за ним. Интерес к дальнейшему изучению подвала у обоих куда-то пропал.
Когда они оказались наверху, их опять охватило прежнее смущение. После довольно продолжительной паузы Вацлав прервал молчание.
– Ты что-нибудь видела? – спросил он. – Я почти ничего не мог различить, только что-то вроде тени. Там было что-нибудь?
Александра покачала головой. Она изумилась тому, как спокойно звучал ее голос.
– Нет. Все, что я видела, это груда осыпавшихся камней В середине прохода. Может быть, когда-то стража обратила внимание на то, что в подвале опасно находиться, и забаррикадировала его.
– Н-да… – Вацлав замялся и поднял плечи. – Ну, тогда… до скорого.
– Да, до скорого, – ответила Александра. Они разошлись, будто следуя тайному знаку, каждый в своем направлении. Александра решила не оглядываться, но потом все-таки обернулась. Вацлав тоже обернулся. Он помахал ей. Она опустила голову и зашагала дальше, в переулок Кенигсгассе, где в нескольких десятках шагов отсюда находился ее дом. Впоследствии ей казалось непостижимым, как близко он находился от старых развалин, где она чувствовала себя так, будто побывала на расстоянии сотни миль от дома.
Александра задавалась вопросом, почему она не сказала Вацлаву правду. Может, это объяснялось ее неуверенностью в том, что она, собственно, увидела? Что в какую-то секунду ей показалось, будто притаившаяся тень не была грудой камней? Что там, в глубине прохода, стоял большой тяжелый сундук, обмотанный цепями, словно в нем было заперто чудовище, которое никогда-никогда не должно выйти наружу?…
3
Андрей давно уже влюбился в Брюн. Впрочем, почему это произошло, он не знал. Возможно, причина заключалась в том, что город самоуверенно поднимался к отвесному замковому холму и, казалось, не столько униженно приникал к его стопам, сколько намеревался покорить его. Или же в том, что город постоянно предлагал желанное разнообразие, откуда бы ни приходил путник: с юга, из Вены, с севера или из Праги. Если путник отправлялся из Вены, монотонная равнина, протянувшаяся между городом Габсбургов и непоседливым моравским центром торговли, заканчивалась цепями холмов на севере от Брюна. Если же путник прибывал из Праги, то цепь холмов переходила в равнину, которая расстилалась перед его глазами, вот уже два дня не видевшими ничего, кроме узких долов, темных лесов над отвесными обрывами и глухих деревенек, и проливала бальзам на его истерзанную душу.
А может, причина симпатии Андрея к Брюну заключалась в том, что здесь (и почти во всем маркграфстве Моравия) решили подольше отгораживаться от безумия войны между Реформацией и Контрреформацией и каждый старался ежедневно напоминать себе, что вера должна помогать людям жить, а не убивать друг друга. Вот уже много лет он с радостью ожидал первой поездки в году, когда свежий воздух пахнет влажной землей, когда в затененных лесами уголках полей на северной дороге еще остаются покрытые снегом участки, а прохлада последнего дыхания зимы соперничает с теплым летним ветерком, обдувающим лицо. И, отправляясь в путешествие, Андрей заранее знал, что его обратный путь будет непременно пролегать через Брюн.
Андрей разочарованно думал о том, что любовь, если человек еще не сумел окончательно уничтожить ее в себе, постоянно ищет себе объект. В его случае этим объектом любовь избрала не женщину. Похоже, все, что он когда-то мог испытывать к женщине, умерло вместе с Иолантой. Он любил Вацлава горячей любовью отца к своему единственному сыну, но с годами в его сердце расцвело более глубокое, более нежное чувство, направленное на жителей Моравийской возвышенности.
Что касается последнего, то в этот день у него появились сомнения: а не окажется ли он в роли разочарованного любовника?
– Прошу, – произнес Вилем Влах. – Мы рассчитываем на вас.
– Кто такие "мы"? – не понял его Андрей.
– Прошу, – повторил Вилем, на мгновение задержался у порога ратуши Брюна и сделал приглашающий жест рукой. Андрей оставался стоять перед ратушей, всем своим видом показывая, что он ни в коем случае не желает принять приглашение. – Бургомистр, городской судья и глава правительства земли, Карл из Жеротина.
– Полагаю, эти люди обладают достаточной компетентностью, – сказал Андрей и широко улыбнулся Вилему. – Не говоря уже о вас, мой дорогой Влах.