Между тем многие в то время смекнули, сколь выгодно торговать с Афганистаном в условиях, когда граница охраняется - да и то кое-как - лишь с одной стороны. Вози, продавай и покупай, что душа пожелает, а силу имеешь - сам бери "дань" с торговцев. Этим и занялся Абдурахман, при эмире носивший офицерский чин караулбеги, сын Шихи-бая, председателя ревкома в Беши-ре. Несколько месяцев сам Абдурахман, участвовавший в боях на стороне эмира, скрывался в Афганистане; когда все поутихло, пользуясь поддержкой отца, вернулся на родину. Двоюродный брат этого Абдурахмана, Молла-Анна, был к тому же секретарем ревкома. Как говорится, своя рука - владыка… Однажды Абдурахман отправил со своим младшим братом Разаком человека в Гузар, чтобы встретиться с афганскими торговцами. Встреча состоялась, и сделкой все остались довольны. Но на обратном пути - неудача: Салыр-непромах с десятком своих джигитов перехватил караван. А под Разаком - конь саврасый, полудикой породы, на котором хозяин не один раз брал призы на скачках. Увидел Салыр коня - вспыхнули глаза.
- Слазь! - командует Разаку, сам рукой берясь за ремень карабина.
Делать нечего, тот спешился.
- Взять коня! - Салыр обернулся к одному из джигитов, Разаку бросил: - Ну, а вам счастливого пути!
И, завернув коней, весь отряд умчался в степь. Двое путников, всего с одной навьюченной лошадью, долго брели к родному аулу. В Бешире Абдурахман тотчас к отцу: направь, дескать, к этому разбойнику кого-нибудь с приказом от имени ревкома возвратить коня. Шихи-бай внял просьбе старшего сына. Посланец очень скоро возвратился ни с чем, лишь на словах велели ему передать: мол, Абдурахман-караулбеги пусть не воображает, будто в степи волен делать что угодно, раз отец у него возле власти. Мы - дозор на караванных путях, и нам обязамы платить пошлину все проезжие. Потому коня Абдурахмана мы в виде пошлины оставляем себе.
Гневом переполнилось сердце Абдурахмана. Саврасый конь, его гордость, его достояние! Столько славы принес своему хозяину! На белый свет не хотелось глядеть, руки опускались, кусок не шел в горло… Утешали приближенные гордого караулбеги, но ничего не помогало. "Мстить наглецу", - только эта мысль владела теперь сознанием Абдурахмана.
Между тем в кишлаке Камачи, что ближе к Карши, председателем ревкома стал Мамедша, человек не очень состоятельный, но авторитетный, энергичный и осмотрительный. Он немного занимался торговлей, а в былые времена служил у каршинского бека мирахуром, повздорил с одним важным муфтием и был от службы отстранен. Мирахуром, однако, люди его называли и доныне. Как никто, понимал проницательный Мамедша таких людей, как Салыр, - своенравных, бесшабашных, с застарелой обидой на сердце. Потому-то у них с Салыром издавна сложились вполне дружеские отношения, - чего, правда, пред-ревкома в Камачи не выказывал открыто.
И вскоре Салыр сделался известен далеко за пределами округа, прилегающего к Беширу. Его теперь хорошо знали не только в Камачи, но и в Кесби, Чандыре, Ковчуне. "Подать" с проезжих торговцев брал по-прежнему, но теперь не слишком в ней нуждался, потому что местные дайхане снабжали его отряд продовольствием за то, что он отвадил головорезов грабить мирных жителей в аулах. При этом Салыр заважничал, возомнил о себе - если прежде в трудную минуту спрашивал совета у дотошного Мамедши, щедро добычей с ним делился, то теперь чаще действовал на собственный страх и риск.
Когда слабеют тиски власти, люди становятся самонадеянными, да и жадность острее дает себя знать. Мамедша-мирахур на что уж был осторожен, а не сдержался, дал волю раздражению. Тайком отправил к Салыру надежного человека, на словах, - грамоты степной разбойник, понятное дело, не знал, - велел передать свое недовольство. Но этим необдуманным поступком лишь ухудшил положение: Салыр понял, председатель ревкома в Камачи - для него отнюдь не бескорыстный друг и советчик. Посовещались они с верным Одели-пальваном и решили, что, пожалуй, теперь обойдутся без поддержки расчетливого Мамедши. Посланцу дали ответ холодный и высокомерный.
Мамедша затаил злобу против недавнего единомышленника.
Обо всем этом удалось проведать Абдурахману-караулбеги. Тот сразу понял: размолвкой можно воспользоваться, чтобы отомстить Салыру. Пока обдумывал, что предпринять, события разворачивались в его пользу.
Окружной ревком в Керки решил усилить борьбу с бандитизмом, обезопасить караванные пути. Выполнить такое решение в полной мере - у ревкома сил недоставало. Но "сверху" требовали, и предревкома, благочестивый Моман-сопи, вместе со своими помощниками, счел уместным проявить усердие. Начальник отрядов самообороны Молла-Джума Сурхи, разослав циркуляры командирам отрядов по аулам, дни и ночи проводил в седле, раскидав своих джигитов группами на подступах к городу Керки, пристани Керкичи, станции Самсоново - на обоих берегах Аму. В Камачи небольшую группу возглавлял сам Мамедша. Он решил не слишком утруждать себя, однако и перед начальством не грех выслужиться. Схватить Салыра живым - таков был его замысел. Для его исполнения Мамедша и направил одного из своих джигитов по имени Шерипча, бывшего лутчека, бекского стражника, в отряд Салыра. Шерипча пришел к ним совсем недавно, Салыр его как будто не знал. С тремя спутниками Шерипча выехал в Кизылкумы, все четверо были вооружены только кольтами и ножами. Им предстояло заманить Салыра и увезти обманом - подобные дела в прошлом Шерипче удавались.
Не учли одного: Салыр, прирожденный степняк, потомственный следопыт, не сидел сиднем у себя в юрте возле колодцев Кыран, волком рыскал по тропам, ему одному известным. За много верст его зоркие глаза различали в песках не только человека на коне, но даже лисицу или волка. И четверых незнакомых всадников заметил сам Салыр, как только с дюжиной джигитов приблизился к караванной тропе на Бешкент. Встревожился: что за люди? С полчаса незаметно преследовал их, двигаясь барханами. Чуяло сердце, не с добром пожаловали гости. "Остановить!" - решил наконец атаман. Без слов, одними жестами приказал своим джигитам разделиться. Половину отослал перерезать незнакомцам путь отхода, сам неожиданно выскочил из-за барханов прямо у них перед носом.
Хитер, коварен был Шерипча - а тут сплоховал. Струсил. Вмиг забыл, что ему следует прикидываться другом Салыра, - выхватил кольт. Двое его спутников и того хуже - с перепугу завернули коней да наутек… Все сразу понял Салыр. Карабин рванул из-за спины, двумя выстрелами, почти не целясь, свалил одного, под другим застрелил коня. Спешенного взяли в плен. Самому Шерипче с одним из спутников удалось улизнуть.
От пленного узнали о замыслах Мамедши. Все это живо проведал Абдурахман-караулбеги. И надежда на скорое отмщение согрела ему душу, угнетенную позором, в который вверг его этот худородный - головорез Салыр.
В Камачи разведать обстановку Абдурахман направил торговца по имени Чагатай, своего давнего приверженца. Тот заодно решил поторговать - день предстоял базарный. Как говорится, и дядюшку навещу, и жеребенка под седлом ходить научу. Захватил чаю, крашеной пряжи три десятка мотков и в путь. Наутро на базаре кое-кого расспросил насчет дружбы между Мамедшой и Салыром. В чайхане к разговорам прислушался. Все оказалось правильно: дружба врозь, теперь оба меж собой смертельные враги.
У кого общий враг, тем следует подружиться. Как говорят, обопремся один на другого - нас и не повалишь. Необходимо скорее наладить связь с Мамедша-мирахуром. К такому выводу пришел Абдурахман, выслушав Чагатая после его возвращения.
В Камачи Абдурахман прибыл незаметно - верхом на сером ишачке, одетый, словно поденщик, скитающийся в поисках работы. Вот и высокий дувал, крепкие ворота двора председателя ревкома. Хозяин славился гостеприимством - заходи кто угодно, будь ты богат или беден, знатен или никому неведом. Для каждого найдется чайник чаю, миска похлебки, дерюга в сарае либо мягкая постель в доме… Абдурахман попросил, чтобы хозяин принял его немедля.
Далеко не сразу в убогом путнике признал Мамедша недавнего офицера эмирской армии. Гость тоже не спешил открыться, вежливо, односложно отвечал на приветливые разглагольствования хозяина. Наконец, видя, что тот начал обо всем догадываться, представился:
- Я Абдурахман-караулбеги, сын Шихи-бая.
После этого они быстро нашли общий язык. Салыр обоим не давал покоя. И большевики в Бухаре и Ташкенте, видать, утвердились надолго. А раз так - близок конец их "ревкомам" во главе с баями здесь, в глухом углу Лебаба… Надо сколачивать свои силы, а пока необходимо убрать несговорчивых. Салыр - первый на очереди. На него следует направить отряд, из Бешира во главе с Аллакули. Оба сообщника назначили день и час совместного выхода в пески.
Участники всех этих событий даже не подозревали, что об их планах осведомлен один человек, неприметный дайханин аула Бешир, занятый, как будто, лишь тем, чтобы прокормить семейство. Этот дайханин - Бекмурад Сары, один из первых большевиков Лебаба, секретарь партийной ячейки в Бешире. Именно с ним, дольше, чем с прочими активистами, беседовали накануне отъезда Гельдыев и комиссар Иванихин. Замечать все, знать обо всем, не выпускать из поля зрения особенно тех, кто может стать поперек дороги новой власти. И еще, самое главное, выявлять ее сторонников, сплачивать их. Таков наказ.