Как раз незадолго до начала избирательной кампании на правом берегу, южнее Керкичи, появилась доселе неведомая в здешних местах банда калтаманов. Вскоре выяснилось: она прорвалась из-за рубежа, скрытно" переплыв Амударью. Банда грабила местное население. Покарать нежданных "гостей" выступил с отрядом сам Розы Аннаев, командир дивизиона милиции. Банду выследил, окружил и разбил в пух и прах - лишь разрозненным одиночкам, без коней и винтовок, удалось кое-как спастись, попрятаться где попало. Но при этом и сам командир, отважный и не в меру горячий, был тяжело ранен в левое плечо. Снова оказался Розы-Анна в уже знакомом ему керкинском лазарете. Лечили его старательно, однако полностью восстановить его здоровье не удалось - левая рука утратила былую подвижность. С таким дефектом на службу в народную милицию рядовыми джигитами не брали совсем; на командных должностях служить также не рекомендовалось: ведь и командиру нужно владеть конем, в стычках то и дело браться за шашку и карабин.
Ефимов, верный своему обыкновению заботиться о подчиненных, оказавшихся в беде, внимательно следил за тем, как лечат в лазарете Розы Аннаева. И первым узнал от главного врача: операция не дала ожидаемых результатов, левая рука у пациента будет функционировать лишь частично.
Из центра запрашивали о состоянии дел в окружном дивизионе милиции - там знали о ранении Розы-Анна. Председатель чека вынужден был поставить нового командира дивизиона.
В разгар предвыборной кампании обнаружилось, что в Бешире баи подговаривают своих сторонников продвигать всеми способами в председатели исполкома аульного Совета Давуд-бая, который был заместителем у Шихи, первого председателя ревкома. Давуд, моложе своего "хозяина" и поживее умом, значительную долю имущества сумел пораздать - на время - родственникам и стал таким образом фигурой, как будто приемлемой для занятий выборной должности. Нобат, узнав о выходе Розы-Анна из госпиталя и о том, что командиром дивизиона милиции ему не быть, подумал: вот подходящая кандидатура на пост предисполкома в Бешире.
Долго он уговаривал Розы-Анна. Человек мягкий и приветливый в обхождении, бывший окружной начмил обладал несговорчивым нравом. Кроме того, по натуре это был воин, и капитулировать перед безжалостною судьбой ему отнюдь не хотелось.
После нескольких дней отдыха в Бешире в доме у родственников Розы-Анна по вызову секретаря райкома Гельдыева отправился в Ходжамбас. В тесный кабинет Нобата, где единственным украшением был портрет Ленина в красной деревянной рамке, он вошел утром.
- Привет, дорогой Розы! - поднялся ему навстречу Нобат. Они пожали друг другу руки. - Садись. С нетерпением тебя поджидаю. Ну, как чувствуешь себя?
- Рад тебя видеть! Благодарение судьбе, все у меня как будто хорошо, - Розы-Анна сел на краешек стула, левую - искалеченную - руку неловко примостил на стуле, поморщился, должно быть от боли, но сразу улыбнулся, как бы оправдываясь: - Вот только рука…
- Выглядишь ты молодцом, - Нобат поудобнее уселся за столом, давая понять, что разговор предстоит серьезный. - Но служба в строю отныне уже не для тебя. Так сказали врачи, так и в бумагах твоих написано. Ты ведь знаешь об этом?
- Нобат, друг! - Розыкул подался к нему. - Все знаю, но слушать не хочу! Как это - негоден?! Я же не рядовой джигит! Калтаманов еще не всех выловили, видишь, так и лезут, проклятые, из-за кордона… Кому доверить дивизион, отряды самообороны в аулах? У меня же опыт! Ну, пусть заместителя дадут, сам не стану ходить в рейды…
- Товарищ Розы Аннаев, тебе следует уяснить: по состоянию здоровья ты вообще не можешь служить в органах чека или милиции. Решение врачей - закон. Ты знаешь, наверное, меня с эскадроном разлучили вот точно так же. А я с ребятами столько месяцев плечо к плечу, сперва на Лебабе, потом в Фергане… Думаешь, не тяжко было расставаться? Тяжко, брат, поверь. И тебя я понимаю очень хорошо. Но… На основе медицинского заключения бюро окружкома уже решило: откомандировать тебя к нам в район для использования на административной работе. Вот, пока ты дома отдыхал, пришла бумага, смотри сам.
Нобат раскрыл одну из папок на столе, достал лист бумаги, с грифом и печатью окружкома партии, протянул Розы. Но тот лишь отмахнулся правой рукой:
- Не согласен, что хочешь говори! Война не закончилась, а мне, бойцу, - в кабинете сидеть?! Буду жаловаться в ЦК!
- Жаловаться - твое право, конечно. Только, друг, послушай меня и вдумайся, - Нобат встал, подошел к нему, руку положил на плечо. Розы-Анна сразу остыл, теперь он глядел с надеждой. Нобат продолжал: - Война не окончена, в этом ты прав. Но ты не учитываешь: война сейчас будет вестись иными средствами. Оружие против нас, если и поднимут, то разве самые безрассудные, то есть единицы. А врагов у народной власти - сам знаешь сколько. Эксплуататоров, баев и торгашей мы пока вынуждены терпеть, но они друзьями нам не сделаются… Вот. Сейчас близятся выборы… Кто станет во главе аульных Советов - важнейший вопрос для всей нашей внутренней политики. Баи же не дремлют - своих пытаются протолкнуть в кандидаты. Чем не поле битвы? Ну, может, я не то говорю, ты скажи, не стесняйся.
- Что тут возразишь? Баям в Советы нельзя ходу давать… - выдохнул опечалено Розы.
- Правильно. Нам в Советах нужны люди стойкие, проверенные, настоящие бойцы за дело народа. Все это мы взвесили… и решили, дорогой Розы, выдвинуть тебя кандидатом на пост председателя в Бешире. Подумай до завтра, мне нужно знать твой ответ.
- Председателем, вот как? - он вскинул удивленные глаза. - Подумать, и верно, как будто: словно на передовую линию фронта… Но такая должность! Ведь я сирота, бедняк из бедняков, а буду - вроде бекча в старое время… Погоди, а думаешь, изберут меня?
- Организованно провести выборы - первейшая наша задача, всех коммунистов. Начинаем ее с надеждой на успех, иначе нельзя. В общем… это наша забота. Слово за тобой.
- Ну что ж… - Розы подавил вздох. - До завтра ждать незачем. Так и быть, - он встал. - Согласен! Если выберут, в помощи не откажешь, верно?
- Какой может быть разговор! - У Нобата отлегло от сердца, он вернулся на свое место. - Молодец, товарищ Розы, вижу, ты настоящий боец партии! Давай пока отдохни еще денек-другой. А там окружной исполком пришлет в Бешир инструктора готовить выборы. В тот день, когда их назначат, я сам заеду.
В назначенный день на широком дворе - между зданием исполкома и складом сельхозинвентаря, бывшим зинданом - над дощатым помостом, наподобие трибуны, взвился алый флаг. В это же время проворные джарчи в разных концах аула громко призывали граждан: "Все на выборы, хов! Собирайтесь к исполкому!.. Не говорите, что не слышали, хо-ов!.."
Пока джарчи бегали из конца в конец аула и дайхане запоясывали халаты, собирались не спеша отправиться на собрание, в одной из комнат исполкома заседала избирательная комиссия - пять человек. Во главе - председатель, Сейтек-уста, то есть мастер, известный в Бешире кузнец. А среди членов - Молла-Аннакер, этот грамотей за секретаря, еще Джумакулчи Бабаев, председатель ширкета, дайханин Язмурад - когда-то он калтаманам угодил в лапы вместе с другими караванщиками, пятым - Аллак-Дяли, вожак комсомольцев, против которого с особой яростью выступили аульные богатеи.
В последний раз проверили список избирателей, а также небольшой перечень кандидатов в члены аульного Совета. Тут двадцать семь имен, а избрать следует лишь девятнадцать, сообразно числу жителей Бешира и законной норме представительства.
Сдержанный гул во дворе перед трибуной дал знать членам комиссии: люди собрались.
- Пора, друзья, - проговорил Сейтек. Все поднялись. Молла-Аннакер собрал бумаги в ковровую сумку на ремне, которую повесил через плечо. Все пятеро вышли на порог. При их появлении собравшиеся приумолкли.
Когда избирательная комиссия направилась к трибуне, из другой комнаты исполкома появились и зашагали в том же направлении еще четверо. Это - прежняя власть: Шихи-бай, Давуд-бай, их щуплый секретарь Халмирза. Вместе с ними Гулам Эргашев, присланный в Бешир уполномоченным по проведению выборов.
Он и открыл собрание. Встав у края трибуны, возгласил:
- Товарищи и граждане! Сегодня большой праздник на вашей земле - первые свободные выборы народной власти! - Он на минуту смолк, лицо озарилось улыбкой. Тотчас комсомольцы, устроившиеся возле самой трибуны, захлопали в ладоши, закричали: "Яшасын! Ура!" Иные вскакивали на ноги, потрясали в воздухе кулаками. Остальная масса людей отозвалась одобрительным гулом, сдержанным говором. Эргашев поднял руку. - Сейчас, как требует закон, предоставим слово председателю исполкома Мамедахун-оглы-Шихи. Пожалуйста.
- Граждане аула Бешир, - неуверенно начал Шихи-бай, вид у него был удрученный. - Объявляю, исполком прежнего состава отныне слагает свои полномочия… У кого есть вопросы либо претензии - прошу сейчас высказать.
Собрание молчало, только в задних рядах прокатился гул, люди задвигались.
- Если же нет к нам вопросов, - опять заговорил Шихи-бай, - то позвольте считать нас освобожденными от обязанностей. А бумаги и печать исполкома товарищ Халмирза передаст новому секретарю.
- Я думаю, граждане, - опять поднял руку Эргашев, - мы отпустим с миром прежнего председателя исполкома и его помощников, выразим благодарность за службу. Все ли согласны?
- Согласны! Благодарим! - вяло отозвались в разных концах двора, двое-трое захлопали в ладоши. А кто-то из молодежи выкрикнул: - Пусть проваливают, пока целы!
Шихи-бай, за ним Давуд и Халмирза, сгорбленные, сошли с трибуны и растворились среди сидящих. На трибуне остались Эргашев, Сейтек-уста и члены комиссии.
- Продолжим, граждане, - заговорил вновь Гулам. - Слово председателю избирательной комиссии Эсенкули-оглы Сейтеку.