- Верно говоришь, друг, верно, - у Нобата вырвался невольный вздох. Он вспомнил рассказ матери и жены, как они по всему аулу искали грамотея, чтобы прочесть письмо всего-то в несколько строк. К Бекмураду тогда не заглянули, - должно быть, не решались беспокоить человека, "близкого к властям". Проговорил, сощурив глаза, устремленные на огонек керосиновой коптилки: - Уже думаем в округе, как этому горю помочь. На бюро Владимир Александрович поставил вопрос о школах. Решили просить учителей из центра.
- А, Владимир-ага! - Бекмурад светло улыбнулся. - Правда, человек замечательный? Говорят, с Лениным знаком? Вы вместе работаете? Ну-ка, расскажи!
Нобат рассказал немного. Засиделись допоздна.
Шагая темными, кривыми улицами родного аула, Нобат размышлял обо всем, что услышал за день. Глубже всего засел в памяти вопрос о грамоте, о школах. Вот и Донди тоже… Будь в ауле школа, тогда и она, совсем еще молодая женщина, могла бы выучиться. Не только грамоте, но и какому-нибудь полезному делу. Скажем, медицине. И работать медсестрой - ведь и в Бешире со временем откроют медицинский пункт, не век же людям у табибов лечиться, вернее - калечиться! Женщина-туркменка - и работает наравне с мужчинами. Такого пока что не бывало. Нобату вспомнилась Маша Введенская. Пришло на память многое, о чем мечталось в дни, когда лечился в госпитале. Придет ли культура сюда, на Лебаб? Теперь уже можно с уверенностью сказать: придет, непременно! Только… еще немало тяжких испытаний впереди.
Не заметил, как подошел к дому.
Собирался поговорить с Донди о том, что волновало, - о будущем, об учебе. Но разговор получился совсем иной. Радостно смущенная, пряча лицо в ладонях, Донди объявила: у них будет ребенок.
Чуть ли не до утра Нобат не сомкнул глаз. Сколько новых забот, тревог и хлопот, до сих пор неведомых.
Возвращаясь в Керки, по обыкновению верхом, в одиночку, вооруженный только маузером, Нобат завернул в Бурдалык. Направился прямо в крепость. Теперь там разместился отряд самообороны. Нобата остановил скрытый дозор. Молодцы, бдительность у них на высоте! Командир отряда Гельды Нури, он же секретарь местной ячейки коммунистов, был Нобату знаком со времен боев у Самсоново и Керкичи. Тогда этот парень, низенький, пухлый, но проворный и смышленый, работал на пароме. Он указал красным отрядам тропы в тугаях у берега Амударьи, чтобы зайти врагу в тыл. Теперь старые друзья встретились радостно. Побеседовали за чаем, нехитрым угощением. Здесь, в Бурдалыке, дела шли не лучше и не хуже, чем в других крупных аулах округа. Но главное успокаивало: тут имеются люди надежные, стойкие. Глядят в оба, врагу провести себя не дадут. С этим чувством уверенности Нобат наутро следующего дня отправился дальше.
В Керки возвратился под вечер. Сразу - в чека. Дежурный сообщил: Ефимов тут, у себя.
Беседа вышла короткой, но содержательной. Владимир Александрович - утомленный, но виду не подает, как обычно, похвалил своего молодого помощника. С пользой съездил! Не откладывая, оба тут же наметили, кому на чем сосредоточить главное внимание.
Простившись, Нобат поспешил опять не домой, а к себе в кабинет. Отомкнул сейф, достал груду папок. Дела о калтаманах, об их вожаках. Вот то, что нужно!
На одном из листков блокнота, недавно заведенного, Нобат крупными буквами вывел: "Азиз-Махсум". Подумал - и приписал слева жирный восклицательный знак.
В то время в кабинетах окрчека были установлены телефоны. Небольшой коммутатор - доску с контактными штифтами и проводами, с рычажками-переключателями и контрольными лампочками - установили в комнатке дежурного, который осуществлял телефонную связь между кабинетами.
Однажды утром, не успел Нобат расположиться у себя за столом и снова углубиться в документы, связанные с личностью Азиз-Махсума, - дело было дней через пять после выезда в аулы, - в кабинете раздался телефонный звонок.
- Слушаю, Гельдыев, - проговорил он, сняв трубку.
- Один человек просит пропустить его к вам, - сообщил дежурный.
- Кто, откуда?
- Говорит, земляк ваш, из Бешира. Давно, говорит, не виделись… Можно пропустить?
- Можно.
Через минуту в дверь постучали, и сразу же она отворилась, вошел невысокий человек в одежде дайханина - тельпек, старенький халат, стоптанные чарыки. Худощавое лицо обрамляла бородка, наполовину седая. Глаза в морщинах, сверкают радостно:
- Нобат-джан! Или не узнаешь?
- Погодите, погодите… Сапар-ага? Неужели?
Вместо ответа вошедший заключил Нобата в объятья.
- Ну, конечно же, я! Узнал все-таки… Салам, салам, дорогой!
Отпустив Нобата, он отступил и протянул обе ладони для приветствия, долго тискал и тряс руку старого знакомца.
- Садитесь, Сапар-ага, - наконец пригласил Нобат и сам прошел на свое место. Сапар осторожно опустился на краешек стула, - видно было, такое положение для него непривычно и до крайности неудобно.
- Как здоровье, как живете? С чем пожаловали? Очень рад вас видеть в добром здравии. Как семейство чувствует себя?
- Все слава творцу… Ты, Нобат, здоров ли? Жена, матушка? Как ты женился, с той поры ведь не видал я тебя. И в Бешире не бывал… Только вот недавно услыхал, что ты здесь, на базаре люди толковали. Дай, думаю, зайду…
- Правильно сделали. Ну, теперь расскажите, как живется.
Нобат позвонил дежурному, попросил, чтобы принесли чаю для гостя. За чаем Сапар принялся рассказывать. Живут неплохо с молодой супругой Язбиби, а матушка ее скончалась минувшей зимою. У них с женой уже и дочурка появилась, вскорости ожидается еще наследник. Бедновато живут, если правду сказать… Аул маленький, вдали от Аму, на самом краю песков. И душа болит у Сапара: столько он натерпелся от эмирской безжалостной власти, принял участие в войне за свободу, - а вот теперь забился в дальний угол, только и знает семью, свой меллек, скотину. За саксаулом в пески съездить, землю кетменем взрыхлить, навоз в поле вывезти… А жизнь сворачивает на новое, это даже у них в глуши заметно. Только он, Сапар, в стороне…
- Так, так, - подбодрял рассказчика Нобат, слушая его с возрастающим интересом, неприметно вглядываясь в лицо Сапара. Видно от души говорит человек, взволнован и огорчен не на шутку. - Это хорошо, что вы осознаете перемены в жизни. Правильно, наступает новое, и очень скоро не узнать будет наш древний Лебаб…
Конечно, мы простые дайхане, темные, - тотчас отозвался Сапар. - Как будет впереди, вообразить не умеем. Одно знаем твердо: к прежнему возврата нет! Эх, если б не мешали злодеи разные! Баи притаились, из тех, что поддерживали эмирских, когда шла война. Калтаманы многие с баями заодно.
- Погодите, Сапар-ага, - во все время беседы Нобата беспокоила мысль, которую он все не мог уяснить для себя. И вот теперь, наконец, уяснил. - Я вижу, вы всей душой опять хотели бы послужить народу, новой власти. Как в двадцатом, когда шла война… Вам известно, какую работу ведет вот это учреждение, где я служу и где мы с вами сейчас сидим?
- Да. Чека - это чтобы врагов революции выследить и уничтожить.
- В общем верно. Так вот, вам мы доверяем. И я от имени окружной чека предлагаю: в своем ауле зорко следить, что замышляют баи с их прихвостнями против власти. Подумайте. Это серьезное дело, ответственное, да и опасное.
- Нобат-джан, зачем обижаешь? - Сапар даже насупился, глаза покраснели. - Мне ли страшиться, былому пленнику зиндана? Нет, меня не запугают баи, пускай хоть со всего Лебаба сойдутся!.. Отвечу тебе просто: все готов сделать для народа, для новой власти. Как и прежде, аскером революции считай Сапара! Все сделаю, только растолкуй, где как ступить…
- Спасибо, друг! - Нобат поднялся, протянул руку, Сапар, тоже вскочив со стула, снова взял ее обеими руками. - От имени народной власти и партии большевиков спасибо вам, Сапар-ага!
Как действовать, научим, конечно. Для начала расскажите про свой аул. Кто у вас сторонник новой власти? Как баи держатся? Калтаманы не тревожат ли дайхан?
- Э, Нобат, что проку - стану я тебе называть того, другого из наших аульчан, ты их не видел, ничего про них не слышал… Приезжай к нам в аул! Там я тебе живо все растолкую, и своими глазами увидишь.
- Пожалуй, верно, - на секунду Нобат задумался. - Погодите. Вы ведь сейчас с левого берега, так? Что слышно у вас про такого каракумского главаря калтаманов… Азиз-Махсум его имя, знаете?
- Хо! - Сапар сперва так и просиял, но тотчас спохватился, даже рот ладонью прикрыл, - вспомнил, должно быть, с кем и в каком месте разговаривает. - Как же я не знаю? С его братом родным в зиндане вонючем сидел.
Внезапно Сапар ссутулился, голову на грудь уронил, плечи затряслись от беззвучных рыданий. Он закрыл ладонями лицо:
- Сапар-ага, что с вами? - встревоженный Нобат вскочил на ноги, с наполненной чаем пиалой подошел к гостью. - Успокойтесь… Ну, о чем вы? Право, не стоит…
- Хых!.. - вырвалось у Сапара, он так и не отрывал ладони от глаз. - Братец Нобат, не осуди… Сам знаешь, что довелось мне пережить. Теперь как вспомню… Сил нет сдержаться… Проклятые баи, душу мне ранили насмерть! Рапа от железа - она заживет, а если честь твою затопчут в грязь, не забыть вовек!..
Нобат отступил, потрясенный, взволнованный. Да, человек долгие годы провел в зиндане, на краю смерти, лишенный всего, даже имени. Вспомнилось Нобату, как при взятии Бухары его бойцы освободили узников эмирского зиндана, среди них Сапара. Был он тогда все равно что не человек - помутился рассудком от всего пережитого. Видать, такое бесследно не проходит…
Но почему Сапара взволновало упоминание имени Азиз-Махсума?