Воцарилась полная тишина. Близился рассвет, слабый ветерок прошелестел по веткам яблонь и урючин в ближайших к базару дворах. На горе, у гробницы халифа Али, теплился слабый костер. Где-то на околице перекликались дозорные. А осажденные в чайхане молчали.
Истекали минуты за минутой… Но вот в чайхане как будто заговорили, заспорили разом человек десять. Громче, громче… Слышно даже в полусотне шагов. Наконец - окрик, хриплый, неуверенный:
- Э-эй, начальник кзыл-аскеров! Слушай, с тобой будет говорить курбаши Нормат-дадха. Ответь, слышишь ли ты?
- Давай, говорите. Командир Гельдыев слушает.
- Командир Гельдыев, я Нормат-дадха! - тотчас разнесся другой голос, властный, низкий. - Мы принимаем твои условия. Но сперва хотим убедиться, что ты тот, кем себя называешь.
- Хорошо! - Нобат опустил руку с маузером, непроизвольно шагнул вперед, Серафим поспешил удержать его за плечо. - Пусть трое ваших людей идут навстречу мне, с белым флагом, без оружия. И я тоже пойду навстречу им, с двумя бойцами, без оружия. Согласны?
Минуты две в чайхане молчали. Затем первый голос прокричал:
- Мы согласны! Сейчас курбаши сам выйдет навстречу красному начальнику. Не стреляйте больше… - голос дрогнул, осекся. - Мы тоже не станем стрелять. Слышишь ли нас, начальник кизыл-аскеров?
- Слышим! Выходите! - Нобат обернулся к Иванихину. - Серафим, нужно устроить какое-нибудь освещение. Факел или еще что…
- Сейчас придумаем! - Иванихин скрылся в темноте.
Нобат, Ишбай и красноармеец второго взвода отдали каждый свое оружие Ишанкулову. Затем Гельдыев со своими двинулся вперед. Еще мгновение - и по бокам вспыхнуло два факела. Двое бойцов, каждый в десятке шагов от командира, держали в руках шесты, на концах которых пылало, потрескивая, какое-то тряпье, смоченное, должно быть, в керосине. Тусклым красноватым светом озарились голые, деревья над шумящим потоком, убогие мазанки, лавки базара, стены чайханы.
- Товарищ командир, идут! - подал голос Ишбай.
В самом деле, совсем близко показались одна за одной три фигуры в халатах, островерхих киргизских шапках. В руках у головного - палка с белою тряпицей. Оружия ни на ком не видать.
- Командир экскадрона Гельдыев! - громко назвал себя Нобат, когда обе группы парламентеров сблизились на расстояние десятка шагов.
- Я курбаши Нормат-дадха, - нетвердым голосом проговорил один из идущих навстречу. Теперь было видно, что он ранен, повязка на шее побурела от крови.
- Ну, вы убедились, кто я? Сдаетесь? - Нобат вышел вперед.
- Да… Но помни, начальник, наш уговор…
- Уговор не нарушим. Пусть ваши люди выходят к свету, оружие кладут на айване, чтоб мы видели.
…Утро застало Шахимардан притихшим, умиротворенным. Спали измученные боями красноармейцы, исключая дозорных. Спал их неутомимый командир. У полупотухшего костра бодрствовал лишь комиссар Иванихин, время от времени отпивая из пиалы остывший чай. Спали пленные басмачи вместе со своим незадачливым вожаком. И уже где-то робко скрипнула калитка, тявкнула собака - жители, успокоенные тишиной, давали знать о себе, принимаясь за привычные хлопоты.
На следующее утро эскадрон покидал затерянный в горах Шахимардан. Прощальный траурный залп прогремел возле свежей могилы на вершине скалы, вблизи усыпальницы Али. На временном деревянном обелиске со звездой - имена павших: Хасан Омаров… Степан Иванов… Сабирджан Ходжаев… Петр Морозов… Абдулла Вахидов… Вечная вам память и посмертная слава, герои, отдавшие жизни за счастье узбекской земли!
За эту операцию Нобат Гельдыев, комиссар Иванихин и еще полтора десятка бойцов и командиров - были удостоены благодарности командующего фронтом. А в Вуадиле работник штаба опергруппы доверительно намекнул Нобату: он представлен к ордену, наградные документы только что отправили в Ташкент… Обещал вскоре порадовать доброй вестью.
Но миновали два дня короткого отдыха - и эскадрон снова ушел в горы, на юг, к Исфаре. Потрепанная в недавнем бою банда басмачей устремилась в низину, чтобы сделать попытку рассеяться в кишлаках. Но активисты, сторонники Советов, зорко следили за врагом, вовремя дали знать красному командованию о путях ее движения.
Эскадрон Гельдыева стал в засаду у выхода из ущелья. Басмачи двигались на конях беспорядочной толпой. Их подпустили ближе и встретили дружным залпом. Враг бежал, теряя убитых; многие рассеялись по горным тропам, спасаясь в одиночку. Но были среди них и опытные, бывалые вояки. Имитировали небольшой кучкой отступление - и внезапно залегли, открыли беглый прицельный огонь. Нобат, который вел своих цепью, перегородившей ущелье, не успел укрыться - пуля ударила в бедро.
Пришел в себя - горы будто в кровавом тумане. Шевельнуться нет сил: бедро туго стянуто бинтами, и вся нога точно в огне.
- Лежи, товарищ командир. Очнулся, вот и хорошо, - Ишбай наклонился над ним, скуластое лицо, бурое от солнца и пыли, светилось улыбкой. Нобат прислушался: где-то вдалеке ухали выстрелы.
- Что… наши? - едва шевельнул пересохшими губами.
- Преследуем. Разбежались, гады, по горам, сразу всех не выловишь… На-ка попей, товарищ командир, - вестовой поднес к губам Нобата флягу. Ключевая вода, холодная, чистая! От первого же глотка сразу посвежело в груди.
День спустя в Вуадиле старичок-врач в золотых очках долго разглядывал рану Нобата.
- М-да, милейший… - бубнил он себе под нос. - М-да-а… Госпитализировать немедля! Иначе беда, лишитесь ноги, молодой человек. Да-с!
- Как же, товарищ доктор? - Нобат, встревоженный, приподнял голову. - А… эскадрон?
- Понимаю вас, понимаю, да! - он положил сухую, горячую руку Нобату на плечо. - Боевой командир, война не окончена и вдруг - в тыл… Милейший, поймите: или операция максимум через двое суток, или больше вам в седле не бывать. Послушайте старого полкового эскулапа!
"Какая неудача!" - билось в сознании Нобата. Он в душе горько сетовал на немилосердную судьбу. Но постепенно рассудок одерживал верх. Ничего не поделаешь, нужно подчиниться. Операция, госпиталь… Пусть, только скорее бы. Скорее снова в строй!
- Так-то, ребята, - час спустя прощался он со своими, когда они гурьбой явились проводить командира в дальний путь. - Поверьте, умел бы плакать, расплакался бы, до того расставаться с вами тяжко. И басмачей не добили… Ну, не беда, вернусь! Ждите, не унывайте. Надеюсь, услышу и в Ташкенте про ваши дела.
- Да уж не уроним славы бухарского эскадрона! - взводный Ишанкулов осторожно тронул Нобата за руку. - Только скорее возвращайтесь! С вами начали, с вами тут и доведем дело до конца.
- Верно, - вставил Мустафакул, старый товарищ Нобата по вылазке в логово басмаческих главарей Лебаба. - А потом домой… Там тоже не мешает кое-кому вправить мозги. Только бы с вами, товарищ командир!
Крепкое оно, боевое братство. Уже не впервые Нобат убеж-"ьался в этом. Потеплело в груди. Да, тяжело ему будет вдали от боевых друзей. - Они - его семья.
- До свиданья, товарищи, родные! - он каждому крепко жал руку. В горле запершило - неужели слезы? - Ишбай, до свидания, друг!.. Серафим, ты погоди немного…
Бойцы и командиры один за другим, пожав Нобату руку, выходили из лазаретной палатки. Остался один Иванихин.
- Коля, - он сел у изголовья друга, - в самом деле скоро вернешься? Врач обещает?
- Операция меня ждет, Серафим. Результат предвидеть трудно. Я тут втихомолку фельдшера одного расспросил…
- Так…. - Иванихин задумался. Поднял голову, глянул, прямо в карие выпуклые глаза друга. - Значит… Возможно, надолго, а может, и навсегда?
- Война, Серафим, - подавляя вздох, выговорил Нобат. - И впереди тоже война. Басмачей добьем, это уже близко. Но - отсталость тысячелетняя, косность… Да тебе ли говорить! В общем, мы солдаты, видать, до конца дней своих. А солдату наперед не загадывать…
- Подожди! - Серафим перебросил на колени свою полевую сумку, торопливо раскрыл, вытащил тетрадь в клеенчатом переплете, вырвал листок, карандашом набросал, несколько слов. Если что… Вот адрес: Токмак Верненского уезда, Семиреченская область… Мама там и сестричка. Отец-то помер еще в пятнадцатом…
- Ага, верно! - оживился Нобат. - Давай сюда. И адрес моих тоже запиши. До Керки почта стала ходить, а дальше отыщут…
Серафим записал продиктованный другом адрес, листок положил себе в сумку, а Нобату такой же листок сунул в расстегнутый карман его гимнастерки. Помолчали. Снаружи, от коновязей, слышалось лошадиное фырканье, топот. Сейчас санитарные фуры повезут раненых на вокзал, а там в вагоны и - в Ташкент.
- Пора! - Иванихин медленно встал. Наклонился к Нобату, осторожно тронул за плечи. - До свиданья, дружище! Поднимайся на ноги живее, и к нам…
- Ребят наших береги. Золотые люди, новую жизнь с ними строить… Ну, сам знаешь. До встречи, комиссар! Пусть победа тебе сопутствует.
У него снова запершило в горле. Серафим крепко сжимал ему руку. Последняя минута прощанья истекла…