Трудный выбор Его Величества
Наступает апрель.
В надежде подышать запахом сирени Король Кристиан выходит в сад, но видит, что бутоны еще скованы холодом и придется немного подождать, чтобы насладиться ароматом настоящей весны.
Если это и раздражает его, если долгая задержка смены времен года из-за ненастья и заставляет его вновь вспомнить о том, что опаснейший из годов его жизни может принести самые неожиданные события, он не позволяет себе над этим задумываться. Он обещал себе впредь не размышлять о том, что его беспокоит, ведь с того дня, как во дворец вернулась Вибеке Крузе, в его душе постоянно растет чувство, которое он может назвать лишь одним словом - счастье.
Король уже так давно не чувствовал себя счастливым, что почти забыл, как должно вести себя в этом состоянии, дабы не выглядеть глупо. Его одолевает искушение отказаться от всех удовольствий, отложить все дела и час за часом, день за днем, ночь за ночью расшнуровывать и зашнуровывать платья Вибеке, щекотать ей ноги, заставляя ее смеяться, кормить ее с ложки сливками и вареньем, позволять ей массировать его ноющие плечи и живот, боли в котором медленно проходят под воздействием целебной воды из Тисвильде.
Король не хочет глупо выглядеть, но не хочет он и вновь оказаться рабом любви, а посему строго дозирует время, проводимое им с Вибеке, и порой предпочитает скорее отказаться от визитов к ней, когда всей душой жаждет ее общества, чем избаловать ее, как избаловал Кирстен, и ограничивается случайными и не особенно ценными подарками.
Его глубоко трогает восторг, с каким Вибеке принимает от него шелковый бант, кружевной платок или маленькую перламутровую шкатулку. Жизнь (как его долгая жизнь с Кирстен) с женщиной, которую никогда ничто не радовало, кроме самых дорогих вещей, ради которых ему приходилось идти на слишком большие жертвы - денежные и моральные, - теперь ему представляется ужасным испытанием. И он еще больше ожесточается против Кирстен, торопится с разводом и, хоть теплая погода еще не наступила, решает вернуться в Росенборг, чтобы там, во дворце, который он построил для Кирстен и который для него всегда был связан с ее именем, Вибеке Крузе могла заменить ее, в качестве его жены.
Король вызывает Йенса Ингерманна и велит ему подготовить оркестр к возвращению в Копенгаген.
Ингерманн отвешивает поклон и спокойно спрашивает:
- Нам опять предстоит играть в погребе. Сир?
- Конечно, в погребе! - грозно отвечает Король. - Где же еще можно добиться такого волшебного звучания?
- Нет. Больше нигде…
- И я желаю, чтобы весна и лето были полны песнями! Начните репетировать вещи приятные и веселые, герр Ингерманн. Никаких грустных арий. Распорядитесь, чтобы Паскье послал во Францию за самыми последними танцами.
- Будет исполнено, Сир.
Ингерманн стареет, отмечает про себя Король. Возможно, в сыром, холодном погребе он заработал ревматизм или катар? Но ничего не поделать. Невидимая музыка при Датском дворе - это источник восхищения для всех прибывающих в Росенборг, а восхищение - вещь преходящая. Ингерманн уже собирается уходить, но Король останавливает его и говорит:
- Еще одно, Musikmeister. Если не ошибаюсь, с Питером Клэром что-то случилось. Временами он бывает очень рассеянным. В чем здесь причина?
Йенс Ингерманн отвечает, что не может сказать, что английские музыканты для него всегда были загадкой, и этот не исключение.
Король собирается послать за Питером Клэром, когда ему подают письмо от его племянника Короля Английского Карла I.
Учтивое и ласковое, письмо это, тем не менее, представляет собой загадочный документ. В нем Королю Кристиану предлагается значительная сумма в сто тысяч фунтов, "дабы помочь Вашему Величеству в длящейся со времен войны бедности", но при одном условии. Король Карл просит "вернуть в Англию в качестве бессрочного займа или аренды нашей особе Вашего превосходного лютниста по имени Питер Клэр". Ни объяснения подобной просьбы, ни принятых в таких случаях любезных фраз в письме нет. В нем просто говорится, что деньги будут отправлены в Данию, "как только я увижу Клэра здесь, в Уайтхолле", и выражается надежда вскоре услышать его "прекрасное соло" на лютне, каковым он так славится.
Король Кристиан незамедлительно посылает за Английским Послом Сэром Марком Лэнгтоном Смитом.
- Посол, - спрашивает он, - каким образом эта идея пришла на ум Его Величеству? Уж не вы ли ее заронили, будучи в Лондоне?
Посол отвечает, что о прекрасной игре лютниста он упомянул лишь невзначай, полагая, что это не суть как важно, и очень удивился, когда Король "загорелся идеей иметь его при себе в Уайтхолле".
Кристиан вздыхает.
- Вы должны понимать, - говорит он, - что я не могу его отпустить. При моем рождении было предсказано, что 1630 год будет самым опасным годом в моей жизни. Я могу не пережить его. Но я верю, что мне следует держать при себе всякого человека, который помогает мне жить в эти дни, а не мешает.
Лэнгтон Смит останавливает на Короле надменный взгляд, утомленный взгляд Английского рационалиста, который отрицает (или делает вид, что отрицает) отдаленные во времени пророчества и нелепые суеверия.
- Осмелюсь предположить, - говорит он, - что крупные суммы денег могут служить вам лучшей защитой, чем одинокий лютнист.
Размышляя над этим замечанием, Король смотрит в окно, за которым небо серо, а бутоны сирени отказываются распускаться, и наконец говорит:
- Мой племянник Карл женат на француженке и расположен к французскому стилю. Почему нам не предложить ему Паскье?
Посол качает головой.
- У меня создалось впечатление, что в сердце ему запал мистер Клэр.
- Тогда мне предстоит сделать трудный выбор, - вздыхает Король.
В тот же вечер он просит Питера Клэра прийти и поиграть для него и Вибеке.
Вибеке все время улыбается, обнажая зубы слоновой кости, и Питер Клэр убеждается, что женщина она далеко не красивая, однако беспокойство Короля в ее присутствии проходит, словно по волшебству.
Он начинает исполнять любовную песнь - первую, на которую осмеливается после отъезда Кирстен, - и замечает, как при звуке ее сентиментальных слов Король кладет руки на пальцы Вибеке.
Когда музыка замолкает и Вибеке удаляется, Питер Клэр тоже собирается уйти, но Король приглашает его сесть рядом с собой. Как всегда внимательно изучает Кристиан лицо Питера Клэра. Через некоторое время Король говорит:
- У вас что-то неладно, мистер Клэр. Может быть, вы скажете, что именно?
Питеру Клэру так надо хоть с кем-нибудь поделиться своими тревогами, хоть кому-нибудь описать внезапную, необъяснимую тишину и страшную боль в ухе, которая возникает без предупреждения и вызывает в нем чувство оторванности не только от будущего, в котором он может быть счастлив, но и от всего мира, и тем не менее решает, что Королю признаваться в этом нельзя. Какой здравомыслящий человек станет платить музыканту, который, возможно, теряет слух?
- Со мной все в порядке, Сир, - говорит он. - Просто…
- Просто?
- Иногда меня преследует мысль… Иногда у меня возникает чувство… что я недостаточно думаю о некоторых людях, которые…
- Вы имеете в виду вашу семью в Англии?
- Да. Но не только…
- Они пишут вам письма, в которых просят вернуться к свадьбе вашей сестры, не так ли?
- Да.
- Я понимаю, что вам хочется поехать в Англию. Почему вы не попросите сестру отложить свадьбу до…
- До, Сир?
- До… до того времени, когда я окончательно удостоверюсь в том, что вы мне больше не нужны.
Питер Клэр уходит, а Кристиан направляется в спальню, где его ждет Вибеке, которая, перекинув тугие косы за плечи, втирает в десны гвоздичное масло.
Расставаясь, и лютнист, и Король размышляют обо всем, что могло быть сказано, но так и осталось невысказанным; и знание того, что часто живет в тишине между словами, не дает им покоя и вызывает изумление перед поразительной сложностью и запутанностью человеческого общения.