Визит
Вибеке Крузе начала худеть.
Жир на ее талии и животе, на бедрах и руках словно по волшебству стал таять с того самого времени, как в Боллер приехали Кирстен и Эмилия. Потеря первых нескольких фунтов наконец вдохновила Вибеке принести жертвы, на которых настаивала Эллен Марсвин: отказаться от столь любимых ею пирогов, пирожных и пудингов, не ставить возле кровати корзиночки с засахаренными сливами и пропитанным коньяком изюмом, бороться с искушением полакомиться среди ночи.
Теперь она снова позволяет себе мечты о роскошных платьях, которые ей никогда не приходилось носить, но которые ждут ее под чехлами в гардеробной Фру Марсвин. Можно часто увидеть, как она тайком проскальзывает в эту гардеробную, снимает чехлы и любуется прекрасными нарядами. Она гладит пальцами вышивку, ощупывает бархатные банты. Как бы ей хотелось держать платья в своей комнате, чтобы всякий раз, когда в предутренние часы у нее возникает необоримое желание насладиться их красотой, она могла бы встать и полизать языком плотный шелк пышного рукава, пенистое кружево манжет.
Но Вибеке успокаивает себя тем, что недалек день, когда она наденет на себя эти чудеса. И сердце подсказывает ей, что после этого дня случится что-то еще. Эллен Марсвин ни словом не обмолвилась про это "еще", но Вибеке знает, что оно приближается. Есть какой-то план.
Проходят дни, опадают листья, и Вибеке Крузе замечает, что яркость осени отражается на ее лице, в ее прекрасных глазах; что же до Эмилии Тилсен, то ее, напротив, не оставляет чувство, что краски ее лица гаснут и тускнеют.
Смотрясь в зеркало, она с трудом узнает свое лицо, это не то лицо, которое она видела в Росенборге; ее губы - не те губы, которые когда-то целовал Питер Клэр; ее глаза - не те глаза, в которые он смотрел. Она начинает проклинать судьбу, приведшую ее обратно в Ютландию. Эмилия уже не сомневается, что только при жизни Карен она могла быть счастлива в этом ландшафте. Теперь же само небо гнетет ее, сам аромат леса, сам шум ветра.
Из Копенгагена нет ни одного письма.
Чтобы хоть как-то утешиться, она пытается представить себе, сколько времени письмо может идти сюда, в это отдаленное место. Ей видится медленно бредущая усталая лошадь или мул, намокшая от дождя почтовая сумка. Ей хочется верить, что, прежде чем написанные в Росенборге слова дойдут до нее, могут пройти недели, даже месяцы. И когда Кирстен с дразнящей улыбкой спрашивает ее: "Что слышно от английского лютниста? Какие песни он тебе присылает?" - она отвечает, что никаких песен пока нет.
- Пока? - спрашивает Кирстен. - Моя дорогая Эмилия, что значит это "пока"? Разве в нем нет надежды, ожидания?
- Нет, - отвечает Эмилия. - Думаю, что нет.
Она верит, очень верит, что хоть что-нибудь получит. Как знает Вибеке Крузе, что жизнь готовит ей некие чудеса, так и Эмилия Тилсен знает - то, что началось в погребе Росенборга под куриное кудахтанье и продолжилось в вольере с птицами, не закончилось, не может закончиться и постепенно слиться с тишиной. Просто, говорит она себе, бывают в жизни минуты, когда терпение должно стать единственным спутником нашего духа. Если иногда, лежа в постели и слушая долетающее из леса уханье белых сов, она сочиняет письма Питеру Клэру, то знает, что никогда их не напишет, а если и напишет, то не отошлет. Вот и все. Она станет ждать, чтобы Питер Клэр исполнил свои обещания.
Тем временем Кирстен объявляет ей, что пришло время для их визита к Йоханну и Магдалене.
- Мы незадолго, примерно за день, предупредим их, как того требует вежливость, - говорит Кирстен. - Так, чтобы они не успели что-нибудь изменить в доме или спрятать от нас то, что им хотелось бы спрятать. Итак, Эмилия, совсем скоро ты вновь соединишься с Маркусом, и мы все вместе будем играть с его котенком Отто.
Выбранный Кирстен день оказался очень холодным.
Под затянутым серыми тучами небом выезжают они в лучшей карете Эллен Марсвин, взяв в качестве подарков вишневое варенье в уродливом фламандском горшке для Магдалены и клубок красной шерсти для котенка Маркуса.
Эмилия оделась во все черное. На ее шее медальон с портретом Карен. На лбу заметны легкие морщинки беспокойства и страдания, которые пробуждают заботливое участие Кирстен. В карете Кирстен (которая в зеленом парчовом платье и с огромным, как колокол, животом выглядит весьма величественно) берет маленькую ручку Эмилии и прижимает ее к своей напудренной щеке.
- Мы одержим над ними победу, Эмилия, - говорит она. - Я все еще жена Короля. Они должны исполнить все, о чем я попрошу.
Итак, мимо фруктовых садов, где фрукты уже собраны и свезены, а листва заметно пожелтела, карета едет все вперед и вперед и наконец сворачивает на подъездную аллею к дому Тилсенов. Эмилия молчит. И слышит тишину, тишину прошедших лет, не оставивших по себе никаких голосов.
Когда они входят в дом, Эмилия держится за спиной Кирстен, словно думает, что ей удастся остаться невидимой, смотреть и слушать, ничего не говоря, не чувствуя ледяного поцелуя отца в щеку, не улавливая духа тела Магдалены, не слыша молочно-кислого запаха младенца.
В холле, как всегда, темно, и в знакомом полусвете Эмилия видит, как все они стоят, выстроившись в ряд: Йоханн и Магдалена, Ингмар и Вильхельм, Борис и Матти, а рядом с Матти маленькая Улла в колыбели.
Она смотрит и сразу замечает, что братья стали крупнее, чем когда она видела их последний раз, что Ингмар уже перерос отца. Но где Маркус? Эмилия переводит взгляд на дубовую скамью, за которой он обычно прятался, когда в дом приходили посторонние. Не там ли он, спрашивает она себя. Ей хочется позвать его, сказать ему, что она наконец приехала, что ему нечего бояться. Однако она знает, что во время этого трудного визита ей следует сдерживать себя, ни лицом, ни словами не должна она выдать своих чувств. "Ты должна быть абсолютно невозмутимой, - предупредила ее Кирстен при входе в дом. - Ты понимаешь, что я имею в виду?"
Эмилия понимает. Кирстен имеет в виду, что желает пустить в ход свою давно опробованную дипломатию, что Эмилия должна держать себя так, словно у них нет никаких тайных замыслов - высказанных или невысказанных. Кирстен обещала ей, что к концу дня, когда они поедут обратно, в карете с ними будет Маркус. Он и котенок Отто. Он и механическая птица. И его пони будет бежать рядом, нарушая тишину сумерек музыкальным звоном своих колокольчиков…
Но перед ними лишь плотный ряд Тилсенов, которые отвешивают поклоны Кирстен и приседают перед ней в реверансе. Йоханн улыбается, братья краснеют. Магдалена приседает так низко, что едва не запутывается в своих красных юбках, и Йоханну приходится взять ее за плечо и поставить на ноги. Кирстен медленно двигается вдоль ряда, при этом держится очень прямо и на известном расстоянии от всех, отчего в этой холодной комнате кажется Эмилии более величественной, чем в Росенборге или в Боллере. Вдали от Короля, вдали от своей матери она выглядит истинной королевой, женщиной, достойной поклонения. И Эмилия видит, как все ее семейство проникается священным трепетом, как все глаза следуют за Кирстен, переходящей от одного к другому, как Магдалена начинает задыхаться от недостатка воздуха.
Затем Кирстен быстро оборачивается.
- В карете, - говорит она, - лежат небольшие подарки для вас, но при мне подарок, который, я уверена, вы оцените особенно высоко: я привезла Эмилию.
Теперь они вынуждены обратить на нее внимание. Эмилия знает, что им тоже хотелось бы сделать вид, будто ее здесь нет - призрака Карен, от которого они так жаждут избавиться, - но перед Кирстен им приходится выказать ей некоторую любезность. Йоханн неуклюже привлекает ее к себе и слегка касается ее щеки губами, сухими от волнения, вызванного присутствием Кирстен.
- Ты хорошо выглядишь, Эмилия, - говорит он.
Но это все. Все, что он находит сказать дочери, которая ему больше не нужна, которая до самого недавнего времени была достаточно далеко, чтобы он мог надеяться никогда больше ее не видеть.
- Благодарю вас, отец, - говорит Эмилия. На несколько мгновений она задерживает на нем взгляд. Его волосы немного поредели, и она замечает, что у него дрожат руки.
Она подходит к Магдалене. И, против воли оказавшись в угловатых объятиях мачехи, чуть не задыхается, вспомнив, что в запахе Магдалены всегда было нечто тошнотворное, нечто такое, от чего ей хотелось бежать. Магдалена тоже отпускает комплимент по поводу ее внешности, и Эмилия, едва слыша собственный голос, поздравляет Магдалену с рождением Уллы.
Потом она подходит к Ингмару, который кланяется ей, словно посторонней, и целует ей руку. Остальные братья следуют его примеру - поклоны, целование руки, будто они вообразили, что Эмилия вовсе не их сестра, а высокородная дама из свиты Кирстен, которой в свое время они дадут обет верности.
Кирстен наблюдает за ними, после чего громко восклицает:
- Ах, Боже Мой, вам вовсе ни к чему скрывать радость! Держите себя с Эмилией так, будто меня здесь нет. Почему бы вам не обнять ее, мальчики? Герр Тилсен, почему вы не принимаете ее в свои объятия?
Она ждет достаточно долго для того, чтобы увидеть неловкость в глазах Йоханна, и ровно столько, чтобы заметить тень смущения на лице Магдалены, после чего, не дав никому двинуться с места, говорит:
- Ах, разумеется, тому виной естественная скромность, она вам к лицу, и мне не следовало вмешиваться со своими замечаниями! Король всегда говорил, что я слишком неожиданна в своих высказываниях, и он прав! Вы обнимете Эмилию, когда сочтете это удобным.