А я даже опоздал на проводы Верочки Роговской - Надиной сестры, приехавшей погостить в Киев к Кочергиным. Какие она письма мне писала! Словно обнажала себя...
Далекое время. И правда, дураками, балбесами мы были. А потом пути наши разошлись. Иных уж нет, а те далече... Вот след Остапа Рыбачука и вовсе затерялся. Говорят, сбежал в Бразилию. Вроде бы в той же Дарнице в годы фашистской оккупации свирепствовал Рыбачук в концлагере, где мучили военнопленных. Неужели и вправду докатился до этого "самостийник" Рыбачук? Впрочем, он шел к этому...
А Филипп?
Блестяще закончив политехнический институт, он остался в Киеве. Родители (отец - ветеринарный врач, мать -машинистка) сняли для него в одном из районов Киева комнатушку- он был еще холостяком. Там и революция застала.
Маловато было тогда образованных специалистов в Киеве, а тут сам Филипп с его "божьей искрой"... Конечно же, был нарасхват. На заводишке, где он трудился, его называли чудодеем на все руки, "магом". Где в районе с техникой заминка - давай "мага"!..
У одного районного начальника был старенький "фордик" - "чихнет", не захочет - убей его, "молчит". Водитель начальника, прямо скажем, в механике был ни гугу. И начальник сказал ему: "Сегодня воскресенье. Пойди и попроси сам знаешь кого".
Филипп был дома, на коммунальной квартире подкачивал примус, готовил завтрак из одной картошки и горсти ячменных зерен -время было тяжкое, голодное.
Давно известно: убогий всегда завистлив, нетерпим он к тем, кто превосходит в чем-то его. Даровитый мастер на все руки не раз уже выручал районного начальника: пошепчет, пошепчет-и колеса непременно завертятся. А приставленного к "автотехнике" неумеху зависть гложет...
- Прошу - зайдите взглянуть, как живу-поживаю. А я тем временем переоденусь, прихвачу кое-какой инструментарий- и в гараж.
Когда вошли в маленькую, скромно обставленную комнатку, Филиппа вдруг почему-то охватило зловещее чувство: будто за ним в его жилище вползла змея. Колючие глазки незадачливого механика обежали стены, потолок, шкафчик, этажерку,- и наконец впились в раму с засиженными мухами, выцветшим портретом Николая Второго. Кто и когда "украсил" комнату царским ликом - Филипп не знал. Да и вообще он просто не обращал никакого внимания на портрет, как он сам потом признался. Как не интересовался тем, кто жил здесь до него...
- Понимаете,- нашептывал потом завистливый водитель,- киевские улицы радостно шумят революцией, а этот че-ловечишка молится Николушке! А? Слыхано?!
И чей-то чужой портрет стал ядом подозрения, которым безо всякой проверки "заинтересовались" своеобразно: к без вины виноватому отовсюду поползла отравляющая отчужденность. Попытки как-то объясниться с районным начальством ни к чему не привели. Клеймо на тебе!
- Есть обиды, которые не забываются и прощаются,- изливал душу Филипп поэту-земляку.- И я эмигрировал... Прошли уже долгие, очень долгие для меня десятилетия, а сердце полно далекой, милой родиной.
Тычина понимающе кивнул и полушутя-полусерьезно заметил:
- Зачем же вы своей обидой смешали уродливо грешное с праведным? Какой-то завистливый дурак, недруг революции, бросил в вас свой камень мщения, а вы вместо того, чтобы тем же камнем дать сдачи, обратились в бегство с обидой вроде бы на революцию! А что революция-то? Она - как полыхающее алым пламенем нескончаемое поле: горят красным светом, манят, возвышают душу маки, розы, гвоздики; куда ни глянь - все красным зовом роднится с солнцем, и окрыляет тебя, поднимает в тебе животворящее могущество. Но под прекрасной листвой, в тени как бы присасываются к корням дивного соцветья сорняковые лопухи... Ах, если бы не лопухи - наша революция от приумноженных умов, талантов черпнула б не такую еще силищу!
Здорово сказал наш земляк!
В Лондоне тогда проходила консультативная встреча выдающихся физиков Европы. Вместе с другими Филипп представлял на этой встрече науку одного из западных государств, а я был аккредитован корреспондентом. Вот тогда мы и встретились с Тычиной.
Никто еще не писал в СССР о том, сколько умственного, созидательного цвета потеряла революция из-за таких вот "лопухов", змей.
Тот же Тычина нам на прощанье сказал:
"Там, где умный находит, дурак теряет.
На свете, однако, как видим, всякое бывает.
Я не оправдываюсь, но размышлять надо и над этим..."
Глава третья. ЖЕЛТО-ГОЛУБАЯ ПАПКА С КРЕСТОМ И ТРЕЗУБЦЕМ
От Надежды Павловны Кочергиной мы узнали, что Найдич вел в газете рубрику "Жизнь эмигрантских организаций". Но никто из сослуживцев не знал, что у него были, по его же выражению, "захалявные" папки: одна - желто-голубого цвета с крестом и трезубцем, другая - черная с крестом и свастикой. И вот они перед нами.
Однажды, вспоминает Надежда Павловна, он прислал эти папки по почте, а в коротеньком письме сделал приписку: "Раскрыть после моей смерти". Чего он боялся?
Листаем страницу за страницей. Документы - подлинные и ксерокопии, письма, дневники, записи бесед, воспоминания о встречах, документы из пражского архива ОУН... Досье журналиста.
Мы мало знаем об этом человеке. Но эти папки в какой-то мере проливают свет на его духовное становление.
Думал ли когда-нибудь Найдич опубликовать материалы этих папок?
Раскроем их, прочитаем некоторые документы, пойдем по их следам.
1
- Я, Бернардо Винченцо, гражданин Италии, католический священник, служу в католической миссии для итальянских рабочих в городе Инголыытадт, Федеративная Республика Германия,-читаем в папке расшифровку выступления на пресс-конференции пассажира черного "мерседеса", задержанного советскими таможенниками на одном из контрольно-пропускних пунктов близ Львова. Ехал он в СССР под видом туриста. Ехал не в первый раз.-В первый раз я провез контрабандным путем три коробки с вещами и две тысячи рублей, во второй - две коробки и три тысячи рублей... Так и теперь,-продолжал священник,-я хотел приехать во Львов под видом туриста. Повторяю, это был только повод. Фактически же я по заданию священника Ивана Ортинского из города Розенхайма должен был доставить во Львов контрабандным путем деньги бывшим униатским священникам, а также собрать данные, интересующие кардинала Слипого, главу униатской церкви за рубежом.
Мы представляем, как крутятся кассеты магнитофона, записывают слова позднего раскаяния:
- Я не только не одобряю антисоветских действий Ортинского и Слипого, я понял теперь свое падение: ведь меня использовали для осуществления такого гнусного дела - контрабанду перевозить, в том числе контрабанду политическую. Я не контрабандист, я священник. На преступный путь меня толкнули... Деньги, которые передавались через меня, предназначались для бывших монахов греко-католических орденов редемитористов и василиан и родственникам Ортинского, поддерживающим контакты с бывшими униатскими священниками... Перед отъездом в СССР Ортинский, ссылаясь на указания кардинала Слипого, поручил мне также собрать сведения о положении якобы действующих на Украине остатков униатского духовенства и монахов...
Миссия разведчика в рясе позорно провалилась. Он полностью признался в своей вине, заявил о своем раскаянии.
- Теперь мне понятно,- говорил Винченцо,- что украинские буржуазные националисты, осевшие в Федеративной Республике Германии и других странах Запада, убежали туда от справедливого гнева народного. Ненависть к вашему строю толкает их на разные, даже самые грязные, действия против своего народа. Я убедился, что националисты и униатские иерархи действуют сообща...
Компетентные советские органы сочли возможным ограничиться выдворением Винченцо. Он поблагодарил за проявленную к нему гуманность...
После этой записи шли строки - размышления Кости Найдича, эмигрантского журналиста.
"Но кто же толкал его на преступление? Кто такие Ортинский, Слипый? Наконец, кто такой сам Бернардо Винченцо?
К нему проявили милосердие, его простили. Куда же, однако, девать не одну "крещенную" им ложь?
Человек с крестом на груди. Из глубин памяти ко мне тревожно, жутко приходят воспоминания, связанные с разными крестами. Не могу удержаться, чтобы не рассказать об одном из таких "видений".
Начало Октябрьской революции, ею бурляще жил уже и юг Украины, где я надеялся переждать лучшие времена у родителей Филиппа.
Люди вокруг - теперь я понимаю - всей душой отдавались новому. Не дремала, однако, и всякая, как там говорили, контра, пытаясь революцию задушить. На помощь контре "своей" торопилась и контра чужая - немецкие, вильгельмов-ские головорезы, воспользовавшиеся для интервенции тяжелым для России Брестским миром.
Через эти места проходил отряд "выручателей"... Он появился, когда в церкви как раз закончилось богослужение и из-за ограды "божьего дома" показался священник с огромным крестом, висевшим у него почти до пояса. "Чем больше крест, тем больше святости". К нашей "святости", когда она важно шествовала из церковки, и поторопилось несколько старших с "толмачом" из отряда. Знакомство банды оккупантов и "святости" у самого "божьего дома" было довольно коротким и, по всему судя, лицеприятным, так как через минуту-две отряд взял "кругом" и двинулся за попом к его особняку, равного которому не было во всем селе. Там и расквартировались вооруженные иноязыкие. До поздней ночи не гас свет в особняке, пьяно шумели в нем, взрывались хохотом. "Крест" почему-то не переставал подходить к огромному освещенному окну, посматривая сюда-туда,-никто не подкрадывается ли, не подслушивает ли?
Отряд вступил в село, чтобы "прочистить" его от "всякой революционной заразы". Услуги "креста" в "прочистке" наутро стали совершенно очевидными.