В Варне, едва сойдя на берег, они услышали о врангелевском заговоре, раскрытом болгарской контрразведкой. Газеты писали, что у заговорщиков конфискованы планы всех софийских казарм, складов оружия, почты, телеграфа, мостов, мобилизационный план армии Врангеля...
В порту, где Кочергин устроился подработать на первое время, все оурлило. Болгарские докеры наотрез отказались разгружать очередной врангелевский транспорт. Капитан судна бросился к казакам. Казаки митинговали. Как волна за волной, накатывались голоса:
- Врангель добивается восстановления в России тирании царя и помещиков...
- Не будем воевать с Россией!
- Навоевались!
Чем ближе узнавал Кочергин эмиграцию в Болгарии, тем больше убеждался в правильности своего решения. В том же порту болгарские докеры-коммунисты предложили отчислять часть заработка в пользу голодающих в России. Кочергин согласился первый. Врангелевские офицеры, теперь такие же грузчики, обрушились на него с бранью. Кто-то рванул и скомкал подписной лист. Вспыхнула драка.
- Господа! Господа! - надрывался Кочергин.-Мы же русские, мы даже в Галлиполи...
Ему не дали договорить, оттолкнули...
Через несколько дней Софию потряс выстрел. Подручный генерала Покровского, известного тем, что даже вешателя Шкуро считал либералом, выстрелил в упор в Агеева, одного из тех белых офицеров, кто открыто разошелся с белогвардей-щиной. Он возглавлял "Общеказачий земледельческий союз", добивался присылки делегации Красного Креста, которая занялась бы отправкой людей в Советскую Россию. Сам поехал в Москву. И вот - расправа, уже не первая.
Сотни эмигрантов провожали по софийским улицам гроб, покрытый красным флагом РСФСР. Хор казаков Гундоровско-го полка, отвергая запрещение начальства, отпевал покойного.
Через три дня после похорон казаки-земледельцы собрались на съезд. Над сценой они повесили портреты Ленина, Калинина и Буденного...
Встревоженные, смятенные ехали Кочергины в Прагу, куда им выхлопотал визы Константин Найдич. Он единственный и встречал их на старом вокзале с высоким расписным куполом.
Они спустились мимо чахлого скверика к трамвайной линии, поставили чемоданы... От шума большого города - лязга сцепленных по три трамвайных вагонов, грохочущих автомобилей, цоканья пролеток - у Нади даже голова закружилась.
- Я себя чувствую совершенной провинциалкой, впервые попавшей в столицу.
- Привыкнешь,- успокоил Кочергин, стесняясь признаться в таких же чувствах.
За "малый" билет они проехали одну остановку и вышли, чтобы пересесть на одиннадцатый маршрут, идущий в Стражнице, далекую по тем временам окраину Праги, облюбованную из-за дешевизны квартир эмигрантами и небогатыми студентами.
Ожидая, пока подойдет трамвай, Найдич тоном заправского экскурсовода знакомил Кочергиных с Прагой:
- Справа вверху - Национальный музей. Вниз за нами идет Вацлавская площадь - там мы еще погуляем...
- А коня кто это оседлал? - спросил Кочергин.
- Вацлав IV,-коротко ответил Костя, а Дмитрий подумал, что в любой столице встретишь каменного всадника.
Подошел трамвай, и они, купив на этот раз "длинные" билеты-это для тех, кто ехал больше трех перегонов,-двинулись к своему новому дому.
Среди других в те годы в Стражнице снимал квартиру и Юлиус Фучик, перебравшийся в столицу из Пльзеня. Он начинал писать для рабочей печати, внимательно присматривался ко всему окружающему. В неспешном и протяженном одиннадцатом маршруте на улицах Праги он наверняка встречал русских эмигрантов. Одна из таких встреч, правда, попозже, подсказала ему тему репортажа "Солдат барона Врангеля". Они встретились случайно в кафе на Вацлавской площади. За окнами падал мягкий пражский снег, быстро темнело. Пытаясь спрятаться от пронизывающего ветра, к витрине прижимался нищий.
Белогвардейский недобиток, прихлебывая кофе, поучал: "Лучше повесить тысячу нищих, чем допустить, чтобы они своими загребущими руками уничтожали порядок..." Вспоминал: "На площади был телеграфный столб, так удачно поставленный, словно бы предвидели, как он будет использоваться. Каждое утро он получал свою порцию. Всегда троих". Сожалел: "Но видите, господин, слишком поздно мы начали. Не могли уже уберечь Россию. И России уже нет. Есть советская пустыня, и в ней хозяйничают те, кто не должен был миновать виселицы..."
Шел 1930 год. На Урале уже был заложен камень в основание Магнитки. Днепровская плотина перепоясала порожистый Славутич. Тракторы распахивали межи у Каховки и Спасска, у Касторной и Лбищенска. А в пражском кафе, у окна на вечернюю Вацлавскую площадь, сидел ничему не научившийся человек с черно-белым крестом на лацкане пиджака и сокрушался, что так мало успел повесить.
- Простите, не успел представиться: Ефим Семенов, Винограды, торговля граммофонами. Если вам когда-нибудь понадобится...
Но это было позже. Пока же 11-й трамвай, громыхая, тащится вверх по проспекту Винограды, мимо роскошной гостиницы "Флора", где вскоре начнет свою карьеру провокатора человек с бесцветными глазами, будущий следователь пражского гестапо Бем, мимо Ольшанского кладбища, мимо серых бараков...
- Надо бы дрожки взять,- вздыхает Надя.
- Дорого,- отвечает Костя, подсчитывая мысленно расход: "За четверть часа - две кроны двадцать геллеров, за полчаса-три кроны. За каждые следующие полчаса -еще крону... Да умножить на троих седоков..." Такой роскоши его бюджет не выдержит. Куда уж автомобиль, там на метры считают - за первых 500 метров езды -крона, а потом за каждые 250 метров...
С утра Кочергины решили заняться устройством. Прежде всего им следовало получить вид на жительство в министерстве внутренних дел. Чиновник протянул анкету с множеством вопросов. Где и когда родился? В какой армии служил? Когда и почему оставил Россию?..
"В октябре 1920 года, эвакуируясь с армией ген. Врангеля из Крыма",- коротко написал Дмитрий, и точно так же, слово в слово, повторила Надя.
Позади них в очереди стояла эффектная молодая пара: есаул в папахе и бурке и его спутница, вся в лисах. Познакомились. Есаул окончил Михайловское артиллерийское училище, воевал на южном фронте, но вспоминать войну явно не хотел.
- Это такая неприятная вещь - гражданская война.
- Простите, а вы не из наших краев? - заторопилась сгладить неловкость мужа Клеопатра Ивановна.-Очень знакомая фамилия.
- Нет,- сухо отозвался Кочергин.- Я киевлянин.- Он огляделся, прислушался к разговорам. "Кто же ожидает вид на будущее?" Выпускник 1-й мужской гимназии из Самары, преодолевший путь до Владивостока и оттуда через Америку до
Праги. Петлюровский вояка, уроженец какой-то Лисьей Балки. Молодая женщина с крошечной дочерью на руках. "Она у меня в Галлиполи родилась,-то ли гордясь, то ли жалуясь, говорила она,-23 апреля двадцать первого года". Украинский крестьянин не мог расписаться, а чиновник не соглашался на "крестик" в аккуратно заполненной книге,- и тогда помог Ко-чергин. Расписался вместо малограмотного уроженца села Грушки, бежавшего с белой армией: Захар Матрачук. Далеко тянулась очередь: следом за крестьянином стояли в ней кадровый офицер, инженер, прислуга...
"Тебя-то что понесло?" - хотел было спросить Кочергин, но сдержался: уж больно жалко выглядела старуха в своих круглых железных очках, делающих ее похожей на сову, в жалких лохмотьях.
- Время и место рождения? - строго спрашивал чиновник.
- 1855 год, а месяц запамятовала, батюшка,-отвечала старуха.
- Место рождения?
- Село Кормовое Тульской губернии.
- Когда оставили свою родину и почему? - продолжался опрос.
- Вместе с господами-то. Я, батюшка, прислуга.
- Где с того времени были и чем занимались за рубежом?
- За рубежом я не была, батюшка,- отозвалась старуха.- Я с господами все время. Служила дальше в Сербии. А нонче сама без господ переехала в Прагу. Хочу отседова вернуться в Рассею. - Она поправила свой черный платок и повторила:-В Рассею хочу вернуться. Домой.
Есаул легонько отодвинул ее.
- Тебе все одно, где помирать, старая, не задерживай.-И протянул свои документы.-Вот мое направление на факультет дорожного строительства.- И повернулся к Кочергиным: - Это вечная профессия, не правда ли, господа?
- Вечно только добро,- отозвалась Надя с обидой за старуху, беспомощно топтавшуюся у дверей.-Видно, война вас ничему не научила.
Прошлое висело над ними, и нужна была только искра, чтобы вспыхнул затяжной, беспредметный, нудный спор о виновниках поражения. Замелькали имена: Колчак, Деникин, Врангель...
- Что погубило Колчака? - горячился худощавый офицер в английском френче и считал, загибая пальцы:-Первое -огромные расстояния. Второе -его гуманное отношение к пленным красноармейцам и коммунистам...
Кто-то прыснул в кулак: "Нашел гуманиста!" Капитан, не обращая внимания на реплику, продолжал:
- Третье - заговорщическая деятельность эсеров. И, наконец, четвертое - предательство союзников.
- А на южном фронте? - язвительно спросил Кочергин.
- Все те же причины плюс еврейская спекуляция,- самоуверенно отвечал френч,- расстройство транспорта и взяточничество железнодорожников, предательство казачьих самостийников и англичан, сыпной тиф. И вот так мы потеряли родину.
- Надо было соединяться с армией адмирала Колчака и создавать единый фронт,- решил высказаться есаул.-Только так мы спасли бы родину.
- Ах, оставьте вы, наконец, родину! - вскипел Кочергин.- Сколько можно склонять ее - оскомину набило.
Кочергин опять прислонился к стене. Все это он слышал, читал, передумал... Родина, Россия, патриотизм... Разве они не считали себя патриотами?
А капитан все разглагольствовал: