Ладно, Арзы-джан, - согласился Хаким-ага после долгого раздумья. - Я доверяю Закиру-ага, он неплохой человек, хотя и прозевал овец своего хозяина моллы Ачилды. Ты во всём его слушайся, а уж он сумеет постоять за себя и за тебя.
Арзы тяжело вздохнул.
Ночью он только и думал о Янгыл. Душа его переполнялась отчаянием, сердце готово было разорваться на части. Она, его любимая, сейчас, в эти минуты, с Лупулла… Он молил аллаха, чтобы скорее приблизился рассвет, чтобы скорее выйти из дому, убежать с этого кургана и услышать спокойный плеск Амударьи! Наконец, на небосклоне засияла звезда Чолпан. Арзы встал, собрался, взвалил на плечи хурджун, распрощался с отцом, матерью и быстро отправился в путь.
V
Вечером того же дня он был на русском пароходе "Обручев". Закир-ага привёл его на палубу и, пока торговцы скупали у туркмен кошмы, шерсть и ковры, показал это "хитрое" по устройству судно. Арзы осмотрел каюты и паровую топку, где во время стоянки никого не было. А когда "Обручев" двинулся снова в сторону Чарджуя, юноша увидел всех, кто жил на этом "неуклюжем каюке".
Закир-ага подвёл Арзы к боцману и, как мог, объяснил ему, что это и ость тот парень, о котором он уже говорил. Боцман придирчиво оглядел юношу, особенна обращая внимание на плечи и мускулы рук. Вроде остался доволен и сказал: "Можно зачислить в команду временно, а там будет видно". Капитан, казалось" вовсе не придал значения появлению нового человека на корабле. Он постоянно находился у руля или же спорил с лоцманом по поводу речных глубин и мелей.
На палубе занимались всяк своим делом человек десять матросов. Тут же прохаживались казаки. Они отправлялись в рейсы в качестве охраны парохода и грузов. Плавать русским судам по Амударье в ту пору было небезопасно.
В памяти были ещё свежи недавние битвы, и о них чистенько велись рассказы. Много раз Арзы слышал, что урусов больше, чем солдат у Соломона мудрого, что они заняли Ташкент, Самарканд и другие города, но как им это удалось - не знал. Здесь, на пароходе, он узнал о падении Ташкента, о том, как кокандский полководец Алимкул дал сражение русским в окрестностях города, потерпел поражение и сам погиб в битве. Тогда эмир бухарский арестовал русское посольство и заявил царю, чтобы солдаты освободили город. Царь не согласился, и эмир двинул свои войска. Опять произошла жестокая битва, Огромное войско эмира было разбито, и русские войска взяли Ходжент, Джизак, Ура-Тюбе… Года через три они вошли в долину Зеравшана, заняли бывшую столицу Тимура - Самарканд и двинулись дальше, на Бухару. Тогда эмир, испугавшись, что потеряет свою власть, пошёл на перемирие и подписал договор, по которому бухарское ханство становилось фактически зависимым от России.
Одновременно русские наступали со стороны Каспия. В 1877 году был взят Кизыл-Арват. Через два года, приблизившись к Геок-Тёпе, войска генерала Лазарева, а затем генерала Ломакина, потерпели поражение и отошли к Каспию. И только через три года генерал Скобелев сумел овладеть этой крепостью и двинуться дальше. Последовательно, без боя и сопротивление были заняты Асхабад, Мерв, Байрам-Али. Русские вошли о Чарджуй и соединились с войсками ташкентского направления. Теперь их разделяла лишь многоводная Амударья. Вскоре для постоянного сношения Ташкента с Красноводском и из выгодных стратегических соображений решено было построить через Амударью железный мост.
В те годы осваивались русскими и речные просторы Амударьи, Начав путь в глубину Средней Азии от Арала, речники казённого пароходства, а точнее Амударьинской флотилии продвинулись к Хиве, а затем к Чарджую и дошли до Термеза. Дальше, в горах, начинались притоки Аму-Вахш, Кафирниган. По ним можно передвигаться только на каюках. Но и туда направили русские свою экспедицию, которая, помимо прочих обязанностей и дел, подтвердила, что судоходство по Аму больших судов возможно лишь до Термеза.
В трюме, на палубе, в каютах "Обручева" было столько разных товаров, что Арзы удивился: ведь в своём ауле кроме кошм, хурджунов и ковров он ничего не видел. А тут штабелями лежали выбеленные кожи, тюки материи, шёлкоткацкие станки "дункан", всевозможная посуда, деревянные и железные бочки, ящики с гвоздями и мотки проволоки…
Закир-ага завёл юношу в тесную каютку. На полу лежал скатанный матрац, в углу - металлический чайник-тунче и несколько пиал.
- Вот здесь будешь жить, Арзы-джан, - сказал Закир-ага. - А тут не так уж плохо, жить можно, если Аму наш каюк не разобьёт, - Закир-ага засмеялся, заметив, что при последних словах юноша испуганно огляделся. - Но ты не бойся, сынок. Хозяин кази или бай скорее твою жизнь разобьют, чем нас наша кормилица Аму. Ложись-ка теперь, отдыхай, сынок… Да скажи мне, что с тобой случилось под глазами у тебя синяки, лицо жёлтое, да и не ешь, не пьёшь ничего?
- Ничего не случилось, Закир-ага, - тяжело вздохнув, сказал Арзы. - Просто надоело коз пасти, вот и решил по-иному жить…
Ночью "Обручев" подошёл к пристани Керки, и боцман поднял амбалов. Полусонные, в темноте, вместе с матросами они тянули чальный канат. Пароход медленно шёл к берегу, наконец ткнулся носом в песок и словно застыл. Грузчики вернулись в каюту.
Среди ночи Закир-ага проснулся оттого, что услышал чей-то голос. Сначала он не мог понять слов, а затем догадался, что это его юный друг разговаривает во сне:
- Янгыл, не надо… Янгыл, уйди от них… Янгыл, Янгыл, Янгыл… - в исступлении произносил Арзы.
Закир-ага, видя, как тяжело Арзы даётся сон, толкнул юношу. Тот вскрикнул, перевернулся на другой бок, затих, но через некоторое время вновь стал звать Янгыл.
Утром, когда пили чай, Закир-ага спросил:
- Я слышал, Ишали-ага продал дочку?
- Откуда вы узнали, Закир-ага? - вздрогнув, спросил Арзы. - Вас же не было в Базар-Тёпе.
- Знаю, сынок, знаю… Болеешь ты из-за неё, тоже знаю. Бредишь ночью, имя её не сходит с твоих губ.
- Эх, Закир-ага, не видать мне теперь Янгыл. А жить без неё я не могу. Как ложусь спать, думаю - пусть аллах возьмёт мою душу, всё равно мне…
- Но, но, парень! - повысил голос Закир-ага. - Ты брось, такие слова говорить. - И, помолчав, добавил с завистью: - У русских совсем по-другому. Калыма за невесту не берут, наоборот, приданое с родителей невесты требуют. Да и не так строго насчёт обычаев. Русские девушки и за татар, и за туркмен могут замуж выйти. За это государство их не судит. А уж о любимом человеке и говорить нечего. Если русская полюбила, то тут хоть земля провались, а всё равно своего добьётся, чтобы её за любимого выдали замуж…
Сверху, с палубы, донёсся свисток боцмана, и грузчики поднялись наверх.
Над Керками алел рассвет. Глинобитные стены домов, башни крепости и тюрьмы, запылённые деревья - всё утопало в утреннем зареве. На берегу толпились десятка два-три горожан с вёдрами, чашами, бидонами. Боцман скомандовал, чтобы грузчики выкатили бочку с керосином.
Закир-ага, а за ним и Арзы, схватив багры, бросились к большой железной бочке. Несколько матросов налаживали трап. Грузчики поддели бочку баграми, и она тяжело подалась к трапу.
- Эй, хожоин! - радостно блеснув глазами, крикнул Закир-ага. - Зачем на землю керосин таскать? Пусть народ сюда идёт. Здесь, на пароходе продай.
- Молчать, стерва! - прогремел боцман. - Ишь, научились по-русски лопотать. Не твоего ума дело. Что тебе приказывают, то и исполняй!
Закир-ага недоумённо и обиженно пожал плечами и навалился на багор. Арзы нахмурился и подумал: "Да, выходит, баи и имущие везде одинаковые - и у нас, туркмен, и у русских".
Бочку скатили на берег. Толпа туркмен обступила её, ожидая приказчика. Наконец он спустился с палубы, позёвывая и потирая руки…
- А ну, подайся назад! - оповестил он своё появление бодрым окриком. Подпоясавшись грязным фартуком и засучив рукава, он снова крикнул: - Налетай, подешевело, расхватали, не берут! - Но первого, старика с большим цинковым ведром, оттолкнул от бочки. - Да куда же ты, мусульман, суёшь мне бухарские деньги? Ты что думаешь, твой эмир век будет сидеть на троне? Провалится он в тар-тарары и его деньгами хоть печку разжигай. Давай серебром, золотом, а ещё лучше натурой.
Керкинцы платили за керосин серебром, но больше - кустарными поделками, коврами и ковриками, всевозможными украшениями. Приказчик за каждую вещицу азартно торговался. Матросня и казаки, как могли, помогали ему, окрутить того или иного покупателя. Если на его голову начинали сыпаться проклятья горожан, он сбавлял тон.
- Ну, ладно, ладно, мусульман, вот тебе в придачу за твою ерундовину, - нагибался и доставал из ящика пригоршню гвоздей. - Возьми, дом себе тесовый построишь. Брёвен нет в следующий раз привезу.
К обеду торги закончились, но "Обручев" не спешил отправляться в путь. Ждали начальника керкинской тюрьмы - Касым-бека. Он приехал на дородном белом скакуне, наряженный в богатый халат и жёлтые, с серебряной отделкой, сапоги. На его голове красовался тельпек. Вслед за Касым-беком к берегу подъехала большеколесая арба с коврами. Приказчик теперь был тих и не торговался, он влез на арбу, пересчитал ковры и велел амбалам и казакам отнести всё это добро в каюту капитана. Капитан "Обручева" взял Касымбека под руку и стал расспрашивать о житье-бытье, здоровье, а затем повёл его к себе в каюту.
Как только бек сошёл с палубы и сел на коня, боцман дал команду отчаливать. Матросы и грузчики бросились к баграм и, упираясь ими в берег, оттолкнула; судно от причала. "Обручев" запыхтел, лениво завращал огромными колёсами и вырулил на фарватер.
Грузчики стояли у борта и смотрели на удаляющийся город.
- Этот Касым-бек - не только начальник тюрьмы, - с усмешкой сказал Закир-ага, - он, оказывается, к тому же и купец.
- Откуда у него столько ковров? - наивно удивился Арзы.