X
После того, как привезли Янгыл из ущелья, Байрам Сопи закрыл её на замок и не открывал до следующего полудня. Потом свекровь принесла ей кусок чёрствого чурека и тёплой воды в окара, чтобы невестка не умерла с голоду.
Вечером, едва стемнело, на соседнем дворе разразилась ссора между Гызлархан-Шетте и её мужем. Было слышно, как, приговаривая, плакала навзрыд женщина и как Хамза поносил её самыми скверными словами. Затем, когда плач постепенно прекратился, возле дверей Янгыл появился Хамза и постучал, не таясь, кулаком:
- Хов, гелин-джан, открой-ка, свой пришёл!
Янгыл, как бывало и раньше, когда Хамза пытался вломиться к ней, затаилась и не ответила ни слова. Тогда Хамза начал выкрикивать угрозы, и Янгыл, не выдержав, крикнула из-за двери, чтобы он убирался прочь. Хамза несколько раз дёрнул дверь, но, видя, что это бесполезно - удалился.
На другой день снова явилась свекровь и сначала принялась уговаривать Янгыл подчиниться Хамзе и не гневить бога, но, видя молчаливое сопротивление, не сдержалась и ударила её палкой по спине. Дело дошло до моллы Ачилды. Тот, величественный и строгий, вошёл во двор своего бывшего ученика и велел оставить его с вероотступницей.
- Знаешь ли ты, женщина, - спросил он вежливо, - чему учит шариат?
Янгыл упорно молчала. Непрерывные домогательства измучили её. Она думала теперь только о том, чтобы поскорее ушёл этот важный человек. А кази однотонно, слащаво и в тоже время повелительно наставлял её: "Неповиновение женщины перед мужем своим - тягчайший грех и карается аллахом". И прежде чем удалиться, он предупредил Янгыл, что отныне её законным супругом является старший брат его умершего любимого ученика - Хамза. Янгыл всхлипнула и закрыла за ним дверь, так и не сказав ни слова.
Прошёл, ещё день. Янгыл никто не беспокоил, видимо, дали возможность освоиться с новым положением, понять, что теперь она принадлежит Хамзе. И только Гызлархан-Шетте, на этот раз не очень смело, чтобы не слышал её слов кто-либо другой, сказала Янгыл у тамдыра:
- Не пускай его к себе, Янгыл-джан. Не ты ему нужна, ему нужен от тебя ребёнок. Он считает меня бесплодной, хотя это ещё неизвестно, кто из нас лишён плоти… Не пускай, не ты ему нужна…
- И не пущу, - отвечала твёрдо Янгыл.
- Вот, вот, Янгыл-джан, этого я от тебя и хотела услышать. Я знала, что ты пожалеешь меня, несчастную, - Гызлархан-Шетте всхлипнула и отёрла рукавом халата-пуренджика глаза.
Янгыл ушла от неё повеселевшей, почувствовав вдруг, что она и впрямь стала смелее и увереннее. "Пусть только сунется!" - думала она и сжимала кулаки.
Неожиданно днём, когда дверь в кибитку была открытой, Хамза переступил порог перед изумлённой Янгыл, которая занималась по хозяйству и даже не слышала приближающихся шагов.
- Разве так встречают мужа? - со злой усмешкой спросил он.
Янгыл молчала, ожидая, что же будет дальше, что ещё скажет Хамза?
- Когда муж заходит в собственный дом, - продолжал он, - жена должна… - и вдруг сорвавшись, грозно крикнул: - принеси хотя бы чай и приготовь обед!
Янгыл только и ждала этого сигнала и слишком поспешно рванулась к двери, чтобы убежать и спрятаться от него, но Хамза, уловив её скрытое намерение и спохватившись, что жертва может ускользнуть, грубо схватил её за руку и притянул к себе.
Янгыл рванулась, чтобы высвободиться из его цепких рук, но силы были слишком неравные, и она, задохнувшись в беспомощном крике, словно соломинка, подломилась и рухнула почти в бессознательном состоянии у его ног.
После этого чёрного дня, после его ненавистных ласк, Янгыл пыталась не подчиниться ему, но Хамза жестоко избил её и после уже не стал спрашивать её, любит она его или нет, а приходил к ней когда вздумается и обращался с ней, как с собственностью, вещью.
В первые дни Янгыл не находила в себе сил, чтобы показаться открыто на глаза Гызлархан-Шетте. И когда они случайно, сошлись у тамдыра, первая жена Хамзы зло прошипела:
- Бесстыдница. Не ты ли говорила, что не дашься ему в руки: "Лицо исцарапаю, руки искусаю", - передразнила она. - Но, видно, по вкусу пришёлся мой муж? Если бы он был ненавистен тебе, ты давно бы убежала в горы, бросилась с утёса в пропасть. Но ты не спешишь туда, гелин… Ну, погоди, проклятая, я отомщу тебе, - и Гызлархан-Шетте в бешенстве сжимала свои кулаки и потрясала ими. Янгыл, словно ошпаренная кипятком, сорвалась с места и, вбежав в кибитку, упала на кошму и залилась слезами.
Вечером Хамза стал выяснять - по какому поводу поссорились жёны? И вскоре на дворе Гызлархан-Шетте послышались женские вопли и мужская ругань. Видно, Хамза благоволил к молодой жене.
Янгыл, отчаявшись, терпела всё это, словно покорная овца. Сначала она надеялась, что приедет Арзы и тогда появится какая-то надежда. Но слухов о его приезде не было. Янгыл иногда спрашивала о нём у своей подружки Джемал, которая теперь уже не разделяла её смелых взглядов на любовь и искренне восклицала:
- О боже, Янгыл, да опомнись! - с некоторый страхом и возмущением говорила Джемал. - О любви ли думать на твоём месте?
Янгыл не обижалась, только вздыхала и горько сетовала:
- Ты думаешь, Джемал, что любовь - это только ласки? Нет, дорогая, любовь - это муки души и терзания сердца, любовь-это то, с чем нельзя справиться по собственному желанию. Я пыталась забыть Арзы, видя безвыходность нашего положения… Но я не смогла и не могу до сих пор. Я не мыслю свою жизнь без него. Поверь мне!..
- Так ты сойдёшь с ума, - испуганно говорила Джемал и торопливо покидала Янгыл, сделав печальный вид, будто прощалась с покойником.
Янгыл постепенно теряла веру в смысл своего существования. И уже злобные слова Гызлархан-Шетте - убежать в горы и броситься в пропасть - не казались ей просто злобными. Она всё чаще и чаще думала, что это самый лучший выход из её положения. Теперь она трезво стала обдумывать - каким образом незаметно выйти из дому и добраться до вершины, а там… И вот в один из таких мрачных дней Янгыл почувствовала, что под сердцем у неё бьётся живое существо. Оно напомнило ей о себе и подсказало, чтобы мать подумала и о его участи. Янгыл всплакнула. Всесильный инстинкт материнства победил. Янгыл осталась жить, если можно было назвать это жизнью. Она была настолько равнодушной ко всему, что казалась совершенно отрешённой от всего: молча и безучастно она принимала заботу мужа, также не трогала её больше злобная ругань Гызлархан-Шетте, и она не считала нужным вступать с ней в перебранку, просто не замечала её, что ещё больше выводило из себя гордую и самолюбивую женщину.
Подошло время, и у Янгыл родился сын. Радости её не было предела, тем более что все окружающие сочли роды преждевременными, а она-то знала, что это не так - ведь это был сын Арзы, её любимого и незабываемого Арзы, которому она отдалась со всей страстью любящей женщины незадолго до того, как стала женой ненавистного Хамзы. Она была убеждена в этом, так как хорошо помнила не только месяц и день, но даже часы, проведённые с Арзы. Да, это был его сын! Она уже смирилась с мыслью, что ей больше никогда не увидеть любимого, но сознание того, что это крохотное существо - его кровь и плоть давали ей сила жить.
Янгыл заглядывала мальчонке в глаза и про себя шептала: "Это Арзы". Ощупывала его маленькие пухлые ручонки и думала: "Это Арзы". О, какое счастье внесло это маленькое создание в её жизнь! Янгыл расцвела и похорошела.
Но "преждевременные" роды у Янгыл насторожили всех: и Байрама Сопи, и старуху-свекровь, и, конечно, Гызлархан-Шетте. Они догадывались о причине этих преждевременных родов, но по молчаливому согласию скрывали эту тайну от Хамзы.
Янгыл изо дня в день только и ждала, когда свекровь, наконец-то, объявит сыну о недоноске. Но старуха упорно молчала. Сначала думала о содеянном грехе Янгыл, а потом убедила себя в том, что та родила раньше оттого, что с ней плохо обходились. Гызлархан-Шетте была не из тех, кто упустит момент затеять скандал, тем более, что это было ей наруку. И она первой объявила мужу о недоноске и причинах. Хамза потемнел и, сверкнув глазами, помчался к матери. Мать подтвердила, что роды преждевременны, но старалась разубедить сына, чтобы не думал ничего плохого - такое с женщинами случается от тяжёлой работы, от слабого здоровья. Хамза поверил матери, но, несмотря на это, червь сомнения поселился в нём и начал подтачивать его. От Янгыл он не скрывал своего сомнения и, бывая у неё, цедил сквозь зубы:
- А может быть, это не мой ребёнок? Может, у тебя было что-нибудь с тем ублюдком? Вспомни-ка хорошенько, - издевался он.
Янгыл упорно отмалчивалась, хотя муж продолжал допытываться и кончал обычно угрозой: "Сгоришь в геенне огненной, если солгала. Аллах такое не прощает…"
Когда ребёнку исполнился месяц, прочистились его замутнённые глазки, появилась улыбка, а вместе с ней и резче обозначились черты лица - лица Арзы - начались для Янгыл другие истязания. Скандал разжигала старшая жена Хамзы - Гызлархан-Шетте. Она теперь не кричала и не плакала, как прежде, а зло смеялась над мужем:
- Хов, муженёк, да ты посмотри лучше на своего птенчика, ну чем не Арзы: и рот, и глаза его, - и если было не пронять этим мужа, и он не приходил в бешенство от её слов, она, прекращая смех, глубокомысленно заканчивала: - Видит и чует аллах - от него и пахнет не нашим, а их племенем.
Хамза не выдерживал и разъярённый приходил к Янгыл и начинал избивать её. Побои сопровождались допросами и угрозами. Гызлархан-Шетте издали наблюдала за издевательством и злорадствовала про себя: пришла пора вовсе отучить мужа от этой женщины.