- Предание неизвестно мне во всех подробностях, - ответила Эвелина, ценой больших усилий возвращая себе спокойствие, - но рассказывают так: сакс Болдрик, первый владелец этого дома, полюбил красавицу бриттку, среди пращуров которой были друиды, совершавшие, как говорят валлийцы, человеческие жертвоприношения среди камней, образующих круг. Этих камней немало в здешних местах. После двух с липшим лет брачного союза Болдрику так наскучила жена, что он принял жестокое решение предать ее смерти. Одни говорят, будто он усомнился в ее верности; другие - что на этом настаивала Церковь, подозревавшая ее в ереси; третьи - что он хотел избавиться от нее ради брака с более богатой невестой. Известно только, чем все кончилось. Болдрик послал в Болдрингем двух своих слуг, приказав им убить несчастную Ванду, а в доказательство, что приказ исполнен, привезти ему кольцо, которое он надел ей на палец в день свадьбы. Они выполнили это с большой жестокостью; Ванда была удавлена в том самом покое; так как палец у нее распух и снять кольцо не удавалось, они отрубили ей палец. Но еще прежде, чем жестокие убийцы возвратились к своему хозяину, ему предстал призрак Ванды; увидя ее окровавленную руку, он ужаснулся усердию, с каким был выполнен его безжалостный приказ. После этого призрак являлся Болдрику в дни мира и в дни войны, в пустыне, при дворе и в военном лагере, пока он не умер на пути в Святую Землю, отчаявшись от него избавиться. Призрак убитой Ванды наводил ужас на обитателей Болдрингема, и даже помощь святого Дунстана не вполне избавила их от этих посещений. Святой Дунстан изгнал призрак, но во искупление греха Болдрика наложил епитимью на всех женщин из его рода; раз в жизни, прежде чем исполнится ей двадцать пять лет, каждая из них должна в одиночестве провести ночь в покое убитой Ванды, читая молитвы как за упокой ее души, так и за грешную душу ее убийцы. Говорят, будто в такую ночь призрак убитой является той, кто там бодрствует, и предсказывает ей счастье или беду. Если счастье, то Ванда предстает ей улыбаясь и крестит ее своей здоровой рукой; если горе, то показывает руку с отрубленным пальцем и смотрит сурово, словно гневается на родню своего жестокого мужа. Говорят, что иногда она что-то произносит. Все это я давно слышала от одной старой саксонки, матери нашей Марджери. Она прислуживала моей бабушке и оставила Болдрингем, когда та бежала оттуда с моим дедом со стороны отца.
- А она, ваша бабушка, выполнила ли этот обряд? - спросила Роза. - Да простит мне святой Дунстан, но мне кажется, что человек вступает при этом в слишком близкие сношения с созданием неведомой и очень сомнительной природы.
- Именно так думал и мой дед. После свадьбы он не позволил бабушке ни разу побывать в Болдрингеме; отсюда и пошли нелады между ним и его сыном, с одной стороны, и родом Болдрингем - с другой. Свои несчастья, особенно смерть нескольких наследников мужского пола, случившиеся в то время, они приписывали именно пренебрежению моей бабушки к обязательному обряду в честь "баргейста" с окровавленной рукой.
- Да как же могли вы, милая госпожа, - сказала Роза, - принять приглашение леди Эрменгарды, зная, что в ее доме совершается этот мерзкий обряд?
- Едва ли я сумею ответить на твой вопрос, - призналась Эвелина. - Я боялась, что отец мой потому был убит самым презренным из своих врагов (это напророчила ему моя тетка), что однажды обрядом пренебрегли; но вместе с тем я надеялась, что, видя мой ужас перед этим обрядом, меня не станут к нему принуждать из человеколюбия. Ты видела, как моя жестокосердная родственница ухватилась за эту возможность; а мне, раз я ношу имя Беренжеров и надеюсь, что ношу достойно, было невозможно ускользнуть из сети, в которую сама попала.
- Ну, а меня, - сказала Роза, - никакое почтение к имени или рангу не заставило бы остаться там, где даже не появление призрака, а одно лишь ожидание этого могло лишить рассудка, и это было бы мне наказанием за самонадеянность. Но скажите же, ради Бога, что вы увидели во время этой ужасной встречи?
- Я спрашиваю себя, - продолжала Эвелина, прижав руку ко лбу, - как могла я, видя то, что увидела, сохранить власть над своим рассудком? Я прочла положенные молитвы за убийцу и за его жертву, села на постланную мне постель и сняла с себя лишнюю одежду, которая могла помешать моему отдыху; словом, преодолела первое чувство страха, охватившее меня при входе в таинственный покой. Я надеялась, что сон мой будет так же спокоен, как чисты были мои помыслы. Но я была жестоко разочарована. Не знаю, долго ли я спала, прежде чем на грудь мою легла тяжесть, которая, казалось, не даст мне крикнуть, остановит биение моего сердца и дыхание. Подняв глаза, чтобы увидеть, кто душит меня, я разглядела возле своей постели, но словно в тумане, высокую, выше человеческого роста, фигуру женщины. Лицо ее, хотя величественное и прекрасное, выражало злобное и мстительное торжество. Простирая надо мной руку с кровавыми следами учиненного над нею насилия, она перекрестила меня, но так, точно обрекала на гибель, и замогильным голосом произнесла следующие слова.
Обручена, но не жена,
И предала, и предана.
При этом она склонилась надо мной, как бы желая коснуться моего лица окровавленными пальцами. Ужас, сперва лишивший меня сил, в тот миг умножил их. Я громко закричала… окно с треском распахнулось и… Но к чему я это рассказываю тебе, Роза, когда по выражению твоего лица вижу, что ты считаешь все это глупым, ребяческим сном?
- Не гневайтесь, дорогая моя госпожа, - сказала Роза. - Я действительно думаю, что вы имели дело с ведьмой по имени Кошмар. Но врачи считают ее не привидением, а лишь созданием нашего воображения, расстроенного каким-нибудь телесным недомоганием.
- Смотри, какая ученая девица! - несколько раздраженно произнесла Эвелина. - А если я скажу тебе, что на помощь мне пришел ангел-хранитель в человеческом обличии, что при его появлении призрак исчез и что я была на руках вынесена из ужасной опочивальни? Надеюсь, что теперь ты, как христианка, больше поверишь моим словам.
- Не могу, милая госпожа, не могу! - возразила Роза. - Появление ангела-хранителя как раз и заставляет меня считать все случившееся сном. На помощь к вам явился норманнский часовой, которого я сама позвала для этого с его поста. Он разбил окно и, ворвавшись в покой, перенес вас туда, где я приняла вас, бесчувственную, из его рук.
- Как! Норманнский солдат! - Эвелина покраснела до корней волос. - Вот кого ты посмела послать, чтобы он ворвался в мою опочивальню!
- Госпожа, ваши глаза сверкают гневом, но справедлив ли он? Ведь я услышала ваш отчаянный крик. Неужели в такую минуту меня должны были сковывать приличия? Не больше, чем если бы загорелся дом!
- Я снова спрашиваю тебя, Роза, - сказала ее госпожа все еще недовольная, но уже менее чем вначале, - кому ты поручила ворваться в мои покои?
- Право, не знаю, госпожа, - замялась Роза. - Он был закутан в плащ, но если бы я и разглядела его черты, едва ли они оказались бы мне знакомы. Однако найти его можно, и я сейчас же займусь этим, чтобы вручить обещанную награду и велеть ему обо всем молчать.
- Сделай это, - велела Эвелина, - и если в самом деле найдешь его среди сопровождающих нас воинов, я, пожалуй, разделю твое мнение и буду считать, что главную роль в испытанных мною ужасах играло мое воображение.
Роза ударила хлыстиком лошадь и вместе с госпожой подъехала к Филиппу Гуарайну, оруженосцу коннетабля, который командовал их небольшим эскортом.
- Добрый Гуарайн, - сказала она, - вчера ночью я окликнула из окна одного из часовых, и он оказал мне некую услугу, за которую я обещала ему вознаграждение. Не узнаете ли вы, кто это был.
- От меня, прелестная девица, ему тоже кое-что положено. Если он приблизился к дому настолько, что с ним можно было говорить из окна, он нарушил устав часового.
- Ну, какое там! - возразила Роза. - Простите его ради меня. Если бы я позвала вас, доблестный Гуарайн, уверена, что и вы подошли бы к моему окну.
Гуарайн пожал плечами и рассмеялся:
- Верно говорят, что, когда вмешиваются женщины, дисциплине грозит опасность.
Он отъехал, чтобы получить нужные сведения, но, вернувшись, заявил, что солдаты все как один отрицают, что кто-либо из них приближался ночью к дому леди Эрменгарды.
- Вот видишь, Роза. - Эвелина бросила на служанку многозначительный взгляд.
- Бедняги боятся строгого командира, - решила Роза, - и не смеют сказать правду. Думаю, один из них все-таки подойдет потихоньку ко мне за заслуженной наградой.
- Я не прочь бы оказаться на его месте! - усмехнулся Гуарайн. - Не думайте только, что эти молодцы так уж боязливы. Они довольно охотно сознаются в своих проделках, даже менее извинительных. К тому же я пообещал никого не наказывать. Нет ли еще приказаний?
- Никаких, добрый Гуарайн, - ответила Эвелина, - только прими вот этот небольшой дар, чтобы купить солдатам вина. Пусть эта ночь будет у них веселее прошедшей. А теперь, надеюсь, - продолжала она, когда Гуарайн удалился, - ты поняла, что тот, кого ты видела ночью, не был смертным человеком?
- Я должна верить своим ушам и глазам, госпожа, - настаивала Роза.
- Верь, но позволь то же самое и мне, - сказала Эвелина. - Уверяю тебя, что мой спаситель (ибо так я должна его называть) имел черты того, кого не было и не могло быть вблизи Болдрингема. Скажи только одно: что ты думаешь об этом необычайном пророчестве.
Обручена, но не жена,
И предала, и предана.
Скажешь, это тоже плод моего воображения. Но допусти на миг, что это слова истинной пророчицы, и объясни, что они означают?
- Что вас могут предать, милая госпожа, но что предательницей вы никогда не будете, - живо ответила Роза.