- Как монеты позвякивают. Уши-то давно не чистил? А все оттого, что молоточком дни и ночи, как дятел, по золоту постукиваешь. Завидно нам, Яшка. Может, поделишься, тогда снова по лесу будешь птичек слушать. Лепота!
- Буде побасенки вякать. Я ни в чем Бога не гневил.
- Гляньте, ребятушки, какой праведник перед нами сидит. Чисто ангел. Ну, коль лесных птичек не хочешь слушать, послушаешь песнь пыточных соловьев, когда на дыбе будешь висеть.
- На какой еще дыбе?
- Дурака-то не валяй… В чуланах чисто, ребятушки? Тогда в подполье мышей пересчитаем по царскому повеленью, ибо мышиные шкурки ныне на корабельную обшивку ходом идут. Полезай, ребятушки.
Яшка переменился в лице - и побледнел, и потом покрылся, да и его сыновья были не в лучшем виде.
Вскоре вся оснастка "мастеров" и едва ли не целая котомка воровских монет, которые могли свободно сбываться на любых торгах (поразительное сходство с деньгами Монетного двора), оказались на широком столе избы.
- Ведь добром уговаривал, Яшка. Мог бы и дальше жить да птичек слушать.
Хозяин избы бухнулся на колени.
- Бес попутал, Каин. Пощади! Забирай котомку, служивых одари - и никто знать ничего не будет.
- Поздно, Яшка. Каин - верный царев слуга, а посему все до последней полушки окажутся в Сыскном приказе.
- Пощади! Ребят моих малых пожалей!
- Это этих, что матицу подпирают? Не смеши Яшка. И умолкни, иначе кляпом твой корявый рот заткну… А теперь, братцы, надо воровские деньги пересчитать. Чтобы Яшка в приказе не отпирался, будете очевидцами.
Среди монет, осторожно высыпанных из котомы, оказались не только полушки и алтыны, но и рубли с червонцами.
- Ого! - воскликнул Катушкин. - Да на эти деньги можно палаты каменные поставить, да и то еще много останется. Ай да Яшка!
Каин уловил в глазах Катушкина хищный блеск, да и остальные солдаты смотрели на деньги с вожделением.
- Считайте неторопливо и складывайте в кучки. Алтын к алтыну, рубль к рублю, червонец к червонцу, а затем я всё в опись занесу. Ты, Катушкин, веди подсчет за мелкой монетой.
Добрый час подсчитывали. Иван зорко следил за руками каждого солдата, а затем, когда на столе оказались три золотые кучки, Каин спросил Катушкина:
- Сколь мелкой монеты, Василий?
- Двести пятьдесят семь, Иван Осипович.
- А если перевести в рубли?
Василий почесал загривок.
- Сие для меня невыполнимо. Я ж не в Казенном приказе служу.
- Худо, Катушкин. Как же я в опись буду записывать? Да и число монет не соответствует. Надо пересчитать.
Катушкин губы надул, но Иван его успокоил.
- Ничего, Вася. Будет тебе и всем остальным от Сыскного приказа хорошая награда. Давай-ка вновь со всем тщанием, братцы.
Пересчет затянулся, а тут один из солдат, ухмыльнувшись, сказал:
- Когда в подполье лазил, бутыль сивухи видел, а к ней грибки да огурчики в кадушках. Может, оприходуем, Иван Осипович, а то все кишки ссохлись. Да и у всех моих ребят маковой росинки во рту не было. Хозяину все равно уже больше винца не пить.
- Я твоим солдатам, Василий не хозяин. Вы сами, без моего дозволения, сюда пробились. Так что, вначале дело надо завершить, все на бумагу записать, а уж потом, как мы воровских мастеров уведем, мое дело сторона. То, что вы тут станете творить, знать не хочу.
- И на том спасибо, Иван Осипович.
Когда, наконец, было все завершено, Иван глянул на молчаливо сидевшего мрачного хозяина.
- Не ошиблись мы в подсчете, Яшка? Столько денег?
- А твое, какое собачье дело? - огрызнулся Зуев.
- А такое, Яшка, что на дыбе до полушки все расскажешь. А коль сразу судье ответишь, кости ломать не будут. Выбирай, что лучше.
- Столько, - буркнул Зуев.
- Вот и ладненько. Слышали очевидцы?
- Слышали, Иван Осипович, - заявили служилые, удивляясь на бескорыстие Каина. Мог бы и вовсе деньги не подсчитывать. Взял бы себе половину, и никто бы не узнал. И с Яшкой мог бы договориться, чтоб ему в Сыскном приказе послабь дали. Каин, чу, на все горазд, он чуть ли не всем приказом командует. А здесь даже при подсчете денег всех солдат в очевидцы взял.
- Собирайтесь в золотую клетку, Зуевы. Еды можете не брать: сокамерники отберут.
После того, как воровских дел мастеров вывели во двор, Иван вернулся в избу к солдатам Волкова и дал по три рубля из личного кошеля.
- В Сыскном могут и пожадничать.
- Спасибо, Иван Осипович. Век не забудем твою щедрость!
- Советую забыть о ней. И еще раз повторю: к Зуеву я вас не звал, сами нагрянули. Это вы крепко запомните.
… Вечером, накинув на покатые плечи епанчу, Иван явился не в приказ, а в дом князя Кропоткина, куда его теперь без промедления пропускали.
- Что на сей раз, голубчик?
Иван выложил стол котому.
- Здесь двенадцать тысяч триста двадцать шесть рублей воровских денег Яшки Зуева, которого я взял под караул и сдал в приказ и которые вполне можно сбывать на торгах. Передаю вам и опись изъятых монет.
- Опись произведена при свидетелях?
- Разумеется, ваше сиятельство.
- А подтвердит ли фальшивомонетчик данную сумму денег на дыбе?
- Непременно, ваше сиятельство, ибо лишних пыток он не захочет.
- Недурно, голубчик, весьма недурно. Значит, копеечка в копеечку?
- Можете не сомневаться, ваше сиятельство. Очевидцы вам назовут ту же сумму.
- Почему ты не принес деньги в приказ?
- Прошу прощения, ваше сиятельство, но в приказе данная котома могла значительно усохнуть. Слишком много развелось мышей, прямо по бумагам бегают, а продырявить сию котому им большого труда не составит. Зная, что в вашем доме мышей не водится, принял решение оставить сей капитал у вас, как в самом надежном месте.
- Хитер же ты, голубчик. Ох, хитер.
Кропоткин одетый в домашний атласный халат, вынул из поставца темно-зеленый графин с анисовой водкой, наполнил хрустальные рюмки и, подойдя к Ивану, произнес:
- А ты у меня молодцом. Благодарю за честную службу, голубчик. Выпьем по рюмашке.
- Благодарствуйте, ваше сиятельство. Из вашей руки - большая честь для меня.
- Да полно тебе, голубчик. Кстати, как закончилась история с твоей пассией? Живет ли в ладу со своим супругом?
- Премного вам благодарен, ваше сиятельство, Все благополучно. Мечтаю о сыне. Хорошо бы троих родила, ибо один сын - не сын, два сына - полсына, три - сын.
- Истинные слова, голубчик. Рад за тебя. Как-нибудь пожалую в твой дом, на жену-красавицу гляну.
- Богу за вас буду молиться, ваше сиятельство.
- Молись, голубчик… От меня какая-нибудь помощь нужна? Смело говори, ни в чем отказа не будет.
- Пока, кажись, справляюсь. Правда, есть одна мелочишка, но о ней и говорит не стоит. Не смею беспокоить пустяками, ваше сиятельство.
- Нет уж говори, голубчик. У такого ценного сыщика, как ты, не должно быть даже мелких проблем.
- В дом, что на Варварке, ко мне всякая шелупонь да посадская голь приходит, что горбушке хлеба рады. Полицейские бранятся, гоняют, того гляди перестанут на Москве Каина уважать. А народ тихий, мухи не обидит.
- Какая глупость. Я всенепременно переговорю с полицмейстером Татищевым. Он к тебе благоволит. А вот его подчиненные дурака валяют. Дойдем с генералом до градоначальника и все трое вновь напишем письмо в Сенат о твоей добросовестной службе. Считай, что с завтрашнего дня к твоему дому ни один полицейский и на версту не подойдет.
- Постараюсь, ваше сиятельство, за вашу милость почаще заходить лично к вам по делам купцов и мастеров воровских денег, если только дозволите.
- Дозволю, всенепременно дозволю, голубчик.
Глава 11
Генерал воков
Староверы благополучно дошли до дому Ивана. Их хорошо покормили, поднесли, было, по чарке, но старообрядцы бесповоротно отказались.
- Зеленого змия не употребляем, то - бесовское зелье, - сказал Захарыч.
Все староверы были облачены в крашенинные однорядки с лежачим ожерельем из деревянных бус и сермяжные зипуны со стоячим клееным козырем красного сукна. Бородатые лица строгие, иконописные.
Захарыч, по приходу в избу, тепло поблагодарил Ивана за приют, на что тот сказал:
- Живите, сколь душа пожелает. Здесь вас никто не тронет. Здесь и молитесь. На улицу же пока выходить не советую.
- Понимаем, Иван Осипович. Раскольничья контора, поди с ног сбилась.
Захарыч не ошибся.
Генерал Семен Аркадьевич Головин, наделенный большими полномочиями Сената, узнав о бегстве раскольников, пришел в бешенство, ибо обладал он безжалостным нравам, особенно к тем, кто расшатывал государство, к раскольникам же - в первую очередь. Вот перед ним ответ одного из староверов, пытаемого в Еленинской башне, записанный на бумагу: