Больше ничего не спросив, Иван развернул коня и помчал в Зарядье. Раздумий не было. Вбежав в избу, поманил своих новых есаулов - Никиту Монаха, Ермилу Молота и Федьку Рогатого.
- Не хотите со мной ранним утречком до Воскресенска прокатиться?
Вопросов не последовало: Каин зря не позовет, посему его просьбы есаулы выполняли неукоснительно, чем и радовали Ивана.
- На конях?
- Туда, Ермила, на конях, обратно на бричке.
Иван прикинул: до Воскресенска где-то около пятидесяти верст, поэтому, если выехать в доранье, города можно к вечеру достигнуть. Так и сделали.
Иван уезжал из Москвы, даже не сказавшись Сыскному приказу, что лишний раз подчеркивало его безраздельную независимость.
Июльские дни длинны, а посему прибыли в Воскресенск еще до заката солнца. Разыскать дом рейтара Нелидова в небольшом городе трудностей не составило.
Рейтар без мундира, в одной посконной рубахе возился на грядках огорода, а супруга с двумя малолетками срывала с гряды в лубяной кузовок спелую клубнику.
"Полная идиллия. Вот она жизнь, о коей он порой мечтал. Может, когда-нибудь с Авелинкой получится?"
- Аришка! - окликнул Иван.
Молодая женка вздрогнула от знакомого голоса и повернулась к Каину.
- Иван!.. Какими судьбами?
- Птичка-невеличка весточку принесла. Вот и пришлось тебя навестить.
- Заходи в избу, Иван.
Аришку, казалось, и вовсе не тронули годы. Все такая же румяная, статная, с задорными глазами, лишь густые соломенные волосы теперь забраны под платок.
Рейтар насторожился. Высокий, крутоплечий, подошел к незнакомцу и сердито спросил:
- Кто такой?
- Да ты не серчай, Матвеюшка. Бывший дворовый человек купца Петра Филатьева Мы с ним когда-то у него ютились.
- Ванька Каин, что ли, о коем ты рассказывала?
- Он самый.
По лицу Нелидова пробежала тень. Каин! Чего только не говорят о нем в Воскресенске. Был разбойником, даже бывшего своего хозяина Филатьева ограбил, а ныне, чу, в Сыскном приказе служит. Чудеса!
- Какое у тебя дело к моей жене?
- Не сверкай глазами, Нелидов. Дело касается моей новой службы. В избе расскажу.
Иван ничего не утаивал, лишь в одном месте приврал:
- Прикипел сердцем к одной девице, она же пока согласия не дает, и даже родителей не хочет слушать. Гордая! А тут еще, как златошвейка, в сговор с фальшивомонетчиком вошла. Теперь сидит Авелинка в тюрьме.
- А супруга моя причем?
- Все дело в том, Матвей, что Авелинка не верит мне, что я другим человеком стал. Ее может уговорить только женщина, которая меня с детства знает. Вот я и прибыл к Арише. Если Авелинка согласится выйти за меня замуж, она будет выпущена на волю.
Ротмистр хоть и был спокойного нрава, но тут взбунтовался:
- И не подумаю, Каин, супругу в Москву отпускать, да еще в Сыскной приказ. Не поедет!
- Матвеюшка, что ты? Надо же Ивану помочь. Дело-то полюбовное.
- Я уже сказал свое слово. И где это видано, чтобы жены мужьям перечили?
Аришка опечалилась, а Иван примирительно сказал:
- Вынужден смириться. Слово мужа - закон… Ночь надвигается. Может, дозволишь, Матвей, у тебя с моими друзьями заночевать?
- Места хватит. Ночуйте с Богом. Мы здесь в комнате, Ариша с детыми в горнице,
- А вначале вечерять будем. Дорога была дальняя, небось, голодны? Ты, Матвеюшка, не против?
- Какой разговор? Гостей голодными спать не укладывают.
- Тогда принеси, Матвеюшка, из погреба капусты, пока я стол накрываю.
Нелидов вышел, а супруга тотчас обернулась к Каину:
- Жаль мне тебя, Ванечка (сказала ласково, как и раньше). Увези меня утром, как будто силком.
- Так и помышлял, Аришка. Но супруг-то вместе с нами будет ночевать.
- Не беда. Рано утром он спит, как пропойца мертвецким сном.
- Надо у кого-то для тебя бричку похитить. Укажи где, и мы своруем.
- Не надо бричку, Ванечка. И своего коня я не выведу. Матвей сразу догадается, что я добровольно съехала. Я ж к тебе сяду - и вези хоть на край света. А Матвей поверит, он сверх меры доверчив.
- Спасибо тебе, Аришка.
… Ранним утром все трое тихонько встали (Неледов даже не шелохнулся) и вышли на крыльцо. Аришка уже поджидала на улице.
- Никита, сними кафтан и гашник из штанов вытяни.
То же самое сделал и Иван. Он свернул два кафтана вчетверо, уложил их позади своего седла, стянул сдвоенным гашником поклажу, связал концы гашников под брюхом коня и подкинул Аришку на своеобразное седло.
- Все мягче будет, Ариша. Крепче держись за луку. С Богом, братки.
Где-то на середине пути лесную дорогу перегородили человек двадцать лихих людей - с дубинами, кистенями, а четверо даже с ружьями.
- Слезай с коней и выкладывай кошельки! - гаркнул вожак, направив ружье на Каина.
Иван потянулся к рукояти пистоля, но вожак предварил:
- Не балуй, выстрелю!
И он бы выстрелил, если бы Иван не рыкнул:
- На кого пасть раскрыл, мазурик. У самого Каина намерен шакалить ?! Сунул в ружье рыжики и думаешь Каина свалить? Да я тебя, шобла, повенчаю с твоей марухой при всей шараге!
Вожак захлопал глазами и опустил ружье.
- Выходит, на самого Каина напоролись. Прости нас, дуболобов. Мы ведь к тебе, под твою защиту поперлись.
- Бог простит. Ступайте, куда шли, а там погляжу, кого за порог пустить, а кому и пинка под гузно дать, чтоб знали на кого руку поднимать.
- Ну, ты, Ваня, и шумнул. Даже я перепугалась. Какая же в тебе силища! - сказала Аришка.
- Иначе бы нас перестреляли. Где водкой, а где и глоткой.
- Песни-то поешь?
- Не забыла, Ариша? Вот встанем на привал - и спою.
* * *
Демид Акимыч, возмущенный арестом дочери, норовил поднять Трубную площадь.
- И что это делается, православные! Дочку мою средь бела дня под караулом в Стукалов монастырь увели. Будто она воровские деньги Андрюхе Скоробогатому делать помогала. Да она у меня святая, чиста перед Богом. Все это - козни Ивана Каина, коему Авелинка отлуп дала. Не захотела она идти замуж за бывшего разбойника. Помогите, православные, дочь мою из Сыскного вызволить. Айда всем скопом к приказу и пожалуемся Кропоткину! Христом Богом вас прошу!
Но Трубная площадь яростным криком не откликнулась, отделываясь отдельными возгласами:
- Тебя, Акимыч, ведаем. Толковый мастер, но дочь твою, почитай, в глаза не видели.
- Да как ее увидишь, коль она целыми днями в светелке сидит. Чисто ангел, православные!
- В чистом омуте черти водятся. Чу, она у тебя златошвейка. А вдруг потихоньку Андрюхе канитель носит. Вот и спелись.
- Чушь! Типун тебе на язык! Моя дочь ткани для храмов вышивает, богоугодным делом занимается.
- А что, православные? Может, невинное дите в Сыскной упекли? Сходить бы надо к приказу.
- Сходить! Им бы лишь схватить, нечестивцам. Пусть Каин ответит, где истина! Он, коль простолюдинка ни в чем не виновата, поспособствует, чтоб девку выпустить. Он, чу, все может.
Площадь раскололась, но к приказу двинулось всего человек десять.
… Аришка, уж на что была отважна, но когда очутилась в Пыточной Еленинской башне, перепугалась. Хрипы, стоны, жуткие, душераздирающие крики. Как раз на дыбе пытали одного из преступников.
Иван показал Аришке на Авелинку и пошел прочь из башни.
От девушки только что отошел лекарь, который смазал ее раны, но боль в спине не проходила, поэтому она тихо стонала. Авелинка по-прежнему сидела в оковах, глаза ее были закрыты, но жуткие возгласы истязуемого настолько разрывали ее сердце, что она заткнула уши пальцами, но и это мало помогало.
И тогда она принялась вслух молиться Пресвятой Богородице. И молитва дошла до Заступницы ибо безжизненное тело узника сняли с дыбы и бросили в темный угол башни.
Вот тогда и подошла к девушке Аришка, села рядом и достала из кузовка бутылочку с "монастырским" квасом.
- Выпей, милая голубушка.
- Кто ты?
- Ты сначала выпей, а потом и разговор поведем.
Авелинка отпила несколько больших глотков и спросила:
- Ты почему без оков? И летник на тебе катами не тронутый.
- Не дивись, милая девица. Меня Иван Каин к тебе прислал.
- Каин?! Злодей Каин?
Авелинка с таким ожесточением произнесла ненавистное имя, что Аришка вздохнула: разговор будет нелегким.
- Он не злодей. Он к тебе всем сердцем тянется.
- Вот его сердце, - повела рукой по мрачному узилищу Авелинка. - Уходи! Я не хочу с тобой, женщина, разговаривать.