Внушительных габаритов гостиная была оклеена веселенькими обоями, с радующими глаз полевыми цветами, и была обставлена мебелью красного дерева, обитым зеленоватым репсом с желтыми разводами.
Все комнаты, устланные мягкими восточными коврами, были светлыми и уютными, и каждая с нарядными обоями. Бросались в глаза потолки, которые всюду были расписаны пестрыми узорами.
В спальне стояла большая кровать красного дерева с серебряными украшениями, увенчанная пологом из персидской шелковой материи. Окна спальни, выходящие на солнечную сторону, были задрапированы легкими воздушными материями небесного цвета, отчего комната была светлой и солнечной.
Столовая купца Мякушкина, так же как и гостиная, была внушительных размеров, и вся мебель была подделана под дуб и украшена резными украшениями: стены, массивный стол с львиными лапами вместо ножек, шкафы и поставцы, широкий вместительный буфет, начиненный золотой, серебряной посудой, дорогим китайским фарфором, хрусталем тончайшего венецианского стекла и саксонским сервизом; стулья с витыми ножками были обиты аксамитной тканью.
Дом Мякушкина прямо-таки дышал роскошью: старинные картины в тяжелых золотых рамках, иконы древнего письма в золотых и серебряных ризах, малахитовые вазы на мраморных столиках, бронзовые канделябры, массивные и небольших размеров часы, покрытые серебром, зеркала, обрамленные багетовыми рамками с золотым покрытием… Но все это выпирающее наружу богатство было расставлено и развешено, так безыскусно и аляповато, будто вся эта роскошь выставлена напоказ, как в антикварной лавке.
- У нас даже в Москве такие дома редкость. Красно, весьма красно! Аж завидки берут, Елизар Никитич.
- Обставляем помаленьку, - с немалым довольством, произнес Мякушкин.
Гостя же для беседы хозяин принял в своем рабочем кабинете, где окна выходили на сад. С почтительной, располагающей улыбкой купец усадил Ивана в дубовое кресло, обитое малиновым сукном.
- Всегда рад поговорить с московским купцом. У вас ведь все на особинку, Василь Егорович. Как говорится, Москва бьет с носка, любит чужаков одурачить.
"На губах улыбка, а глаза хитрющие".
- Не мне, конечно, судить, любезный Елизар Никитич, но сие воззрение о Москве кто-то измыслил со времен царя Гороха и до сей поры этим пользуются. Что же касается купеческих дел, то они всюду одинаковы. Ярославль - второй город после Москвы, но цены здесь ни чуть не ниже, чем в Первопрестольной, а кое-какие и нос Москве утрут.
- Вот те на! А мы-то местные торговые людишки, ходим по торгу, грызя семечки, и не ведаем того. Это что же за товар, уважаемый Василь Егорыч?
- Кожа из юфти, лен, рыба, мыло, замки, ткани. Чу, целые полотняные фабрики открыли.
- Так ить, мастерством берем. Ярославский мужичок испокон веков в умельцах ходил. Вот и приходится на иной товар копеечку накидывать, - сохраняя улыбку на лице, высказал Мякушкин.
Иван заметил на столе, заваленным конторскими книгами, дорогой малахитовый прибор, в котором были искусно вделаны две чернильницы, песочница и гусиные перья. Из нижнего отверстия прибора выходила белым концом английская бумага.
- Любуетесь прибором? - перехватил взгляд Каина Мякушкин.
- Добрая вещь для рабочего кабинета.
- Подарок воеводы, - не без гордости высказал купец.
- Неужели самого воеводы? - с удивлением покрутил головой Каин. - Это же редкость. Купцов, почитай, в Ярославле десятки, но едва ли кто похвастается, что удосужился даром первого лица города. Никак на именины? В другой-то день воевода и не вспомнит, что есть такой купец Мякушкин.
- Ошибаетесь, милейший Василь Егорыч. В обычный день. Пришел как-то воевода отобедать - и наше вам - прибор в коробочке. Больше скажу: Семен Борисыч Лапин, почитай, кажинную неделю у меня столуется, а иже с ним полицмейстер Григорий Сергеич Рябушкин и…убью вас на повал, - сам герцог курляндский Эрнст Бирон.
Каин действительно сотворил ошарашенное лицо.
- Однако, любезный Елизар Никитич. Какой же вы именитый человек! Скажи кому - не поверят. Изумлен, весьма изумлен.
Мякушкин купался в лучах славы, а Каин, пользуясь случаем, не торопился переходить к разговору о своих "каменных лавках".
- Сам Бирон?! Никогда в глаза его не видел и вдруг он где-то совсем рядом, в Ярославле.
- Не где-то, милейший Василь Егорыч, а живет в моем доме. Воевода посчитал, что лучшего места герцогу в городе не подобрать, - самодовольно произнес Мякушкин.
"Не зря Светешников говорил, что Елизар похвастать любит, и это непременно надо использовать".
И вновь оглушенное лицо.
- Бирон в вашем доме? Бывший регент Русского государства?! Вы меня изумили, Елизар Никитич. Какая честь!
- Честь, конечно, немалая, но и ответственность для меня выше головы. Покойная Анна Иоанновна, царство ей небесное, всяк знает, слаба была, как государыня, императором-то практически Бирон был. И вдруг он в доме Елизара Мякушкина. О том веками будут писать.
- Да уж! Случай поистине исторический. Обедать с таким великим человеком, слушать его речи, ходить с ним на прогулки. Это же… Не могу даже слов подобрать.
Мякушкин и вовсе размяк от льстивых речей московского купца.
- А вы полагаете, милейший Василь Егорыч, что не зря мне воевода в обыденные дни дары преподносит?
- Теперь и удивляться нечему, Елизар Никитич. Сколь забот легло на ваши плечи! Одно столование влезает в копеечку.
- И в какую копеечку! Такие убытки несу, любезный Василь Егорыч, что едва концы с концами свожу.
"Ну, это уж ты загнул, Мякушкин. Весь постой и столование, никак, городской казной оплачивается. Такой скряга ни за чтобы не согласился Бирона без всякой платы в свой дом впустить".
- Сочувствую, Елизар Никитич. На Москве непременно расскажу, что Бирон у бессребреника жил. Ох, редкий же вы человек!
Каин лил и лил бальзам на душу Мякушкина.
- Забот, забот. Герцог никак прогулками вас замучил. У вас своих дел невпроворот, а тут надо высокого гостя прогуливать. Чай, и утром и вечером приходиться от всякой коммерции отвлекаться?
- Вы угадали, любезный Василь Егорыч. Дня не пропускает, даже в дождливый день выходит. Все больше любит по липовой аллее прохаживаться.
- И даже без слуг?
- Слуги ему на прогулке мешают. Иногда выходит с пастором, и все о чем-то лопочут на своем языке. Я, конечно, ни бельмеса не понимаю, иногда же господин герцог предпочитает один прогуливаться, и почему-то непременно по четвергам. Что за особый день?
- Может, что-то замышляет, не приведи Господи.
Мякушкин развел плечами.
- Одному Богу известно, но пусть этим граф Орлов занимается.
- Простите великодушно, Елизар Никитич, но из стольного града мысли опального Бирона не изведаешь?
- Вы совсем не осведомленный человек, Василь Егорыч, - с какой-то загадочной улыбкой высказал Мякушкин. - Только три дня назад их сиятельство навестил мой дом и весьма долго беседовал с герцогом.
Каин округлил глаза.
- У меня нет слов. Ваш дом притягивает к себе самых влиятельных людей. На Москве я слышал, что граф близок ко Двору императрицы. Боже мой, какие особы наведываются в ваш дивный дом. Боже мой! Сам граф Орлов!
С купцом Мякушкиным граф Орлов лишь коротко поздоровался, вкратце расспросил о герцоге, от приглашения на обед отказался и тотчас прошел во флигель. О цели же своего приезда к Бирону, на вопрос любопытного Мякушкина, ответил сухо:
- Есть дело, о коем не имею чести распространяться.
Но московскому купцу Елизар Никитич расписал в красках совсем другую встречу:
- Их сиятельство был в высшей степени приветлив. Восторгался домом, кухней и моей благосклонностью к Бирону. Обещал бывать.
- Видимо приехал надолго?
- Полагаю, он еще не раз посетит мой дом… Через полчасика ко мне придет приказчик с бумагами, а мы тут заболтались. Значит, две каменные лавки изволите продать, Василь Егорыч? Но с чего это вдруг?
Каин, конечно, догадывался, что Мякушкин задаст такой вопрос, поэтому он был готов к ответу:
- Государыня, следуя своему великому отцу, соизволит отправить в немецкие земли некоторых молодых купцов на три года. Лавки будут пустовать, а какому торговому человеку нужен убыток?
- Так, так, - крякнул Елизар. - Значит, по Европам ударитесь. Веселенькое дельце… А что на Москве купить некому?
- На Москве состоятельные купцы свои лавки имеют, а те, что победнее, втридешева стараются купить. Вот я и нагрянул в Ярославль. Купец Светешников, у коего я остановился, рекомендовал вас, милейший Елизар Никитич.
- А что сам-то, Терентий Нифонтыч?
- Он за недвижимостью не гонится, на Москву, почитай, не ездит, одними ярославскими лавками обходится, а денежки на святые храмы копит.
- Да ведаю, ведаю сего купца. Это у него от породы Светешниковых. Дед-то его, Надей, церковь Николы возвел. Но я так скажу: если только на храмы всю коммерцию пускать, то недалеко и в бедность впасть. У Терентия даже путной тройки нет.
- Истинно, Елизар Никитич. Бог-то Бог, да сам будь не плох.
- Вот и я про то… А скажи, мил человек, по какой цене лавки будешь сбывать?
- По московской. Не выше, не ниже. Лавки-то на самом бойком месте, товар никогда не залеживался.
- Мы московские цены не ведаем. В рубликах скажи.
Каин назвал цену червонцах, которая примерно равнялась цене ярославских каменных лавок.
Но Елизар ахнул:
- Да ты, мил человек, из оглобли дугу делаешь. Даже вдвое убавишь, никто из ярославцев и мошной не тряхнет.