- Благодарствуйте, любезная Евдокия Семеновна, - галантно - поклонился Каин. - Зайду непременно-с.
Каин возвращался в Ямскую слободу в самом добром расположении духа. Во-первых, он был благодарен судьбе, что несколько лет вращался в купеческом доме и нередко, когда его вызывал по тому или иному делу Филатьев, он не торопился входить в его кабинет, дверь которого зачастую была приоткрытой и всегда прислушивался к разговорам господ, среди которых были не только знакомые купцы, и господа офицеры, но, случалось, и дамы, а именно вдовы, прибывшие к именитому Филатьеву с какой-нибудь просьбой. Все эти беседы и разговоры Каин впитывал в себя, как губку, сам еще не зная, насколько они ему пригодятся, как и многолетние уроки Ипатыча. И они изрядно пригодились, ибо первую серьезную победу он одержал в Ярославле.
Во-вторых, он с полной уверенностью мог сказать, что дамочка клюнула. Ее негодование относительно "похабной" истории, было откровенно фальшивым.
В-третьих: приглашение "мило поболтать" - открытый намек на то, что "пошлая" история про бедную купчиху ее явно заинтересовала.
Очередной хитроумной задумке суждено было сбыться, но для ее осуществления необходимо обломать заводчика Савелия Зызикина.
Разговор с Зызикиным состоялся лишь через два дня: Ивану не захотелось добиваться встречи с Савелием Григорьевичем на его заводе, ибо сие предприятие не входило в планы Каина, а посему он дождался воскресного дня и направился к двухэтажному каменному дому, возведенному на реке Кашинке.
Савелий Григорьевич уже знал о прибытии в город московских купцов, а посему принял Каина без волокиты.
Опустим для читателя ничего не значащий разговор и приступим к деловой части беседы.
- Не желаете, Савелий Григорьевич, на два месяца продать мне источники?
- С какой стати, ваше степенство? - поднял на Каина удивленные ореховые глаза под жесткими ершистыми бровями заводчик. - Вы должны знать, что оные источники принадлежат государственной казне.
- Я говорю всего лишь о сборе пошлины, из которой пятая часть идет в казну Тверской губернии.
- Вы недурно осведомлены. И все же, Василий Егорович, зачем вам это понадобилось?
- Два месяца я буду приходить на источники, и лечить свой желудок. Я не сторонник, кто закупает целебную воду ведерными бутылями, ибо уже на другой день вода заметно утрачивает свою целебную силу, если ее не освятить в церкви. Пить надо сразу от источника и не более трех кружек в день.
- Не понимаю, господин Корчагин, кто же вам мешает выполнять необходимую вам процедуру?
- Недужные люди. Кто только не ходит на источники! А мне нужен покой. Выпить, отдохнуть на гамаке, подышать свежим воздухом, поразмыслить о торговых делах. А тут лошади, брички, тарантасы, непотребный говор пьяных мужиков. И такие люди приходят. Какая уж там спокойная процедура?
Зызыкин выслушал чудаковатого купца с нескрываемой усмешкой.
- Да вы, голубчик, в своем уме? Вы хотите лежать кверху чревом на гамаке и никого не допускать к минеральным водам? Вы несете сущую белиберду.
- Ничего подобного, господин Зызыкин. Я займу всего лишь один источник и готов заплатить за него двойную цену за весь период.
- А два остальных? - многозначительно хмыкнул заводчик.
- Под моей опекой. Позвольте мне два месяца побыть хозяином пошлинной кружки. Назовите цену сбора за названный период?
- Любопытный вы, однако, человек, господин Корчагин. Да я вам назову такую цену, что вы тотчас выскочите из моего кабинета.
- Смело называйте, я не стеснен в средствах.
- Ну что ж… попробую потешиться над вами. Десять золотых червонцев!
- Благодарствую, господин Зызикин. Конечно, вы заломили бешеную цену, которую вы и за год не собираете. Но, как говорится, здоровье дороже денег. Я вам даю пятнадцать червонцев. Без договора и векселей. Наличными!
Савелий опешил. Этот купец либо, в самом деле, сумасшедший, либо сказочно богат.
- Получите, господин заводчик. По рукам?
- Однако, господин Корчагин, - все еще пребывая в некоторой растерянности, проговорил хозяин винного завода. - Не ожидал-с… И все же нам необходимо скрепить своими подписями договор. Порядок-с требует.
- Я к вашим услугам.
Через несколько минут подписали бумагу и ударили по рукам.
Глава 25
Новые причуды Каина
В тот же день Иван сказал братве:
- На два месяца я выкупил источники… Не хлопай глазами, Зуб. Оправдаю с лихвой, а чтобы увеличить наши капиталы, прошу всех ежедневно ходить на воды и примечать особенно богатых людей и незамедлительно докладывать мне. Разумеется, кроме местных толстосумов.
- Чтобы грабануть? - оживился Зуб.
- Не грабануть, Вася. О том и речи не может быть. Сами на тарелочке с голубой каемочкой выложат, да еще нижайше попросят, чтоб никто об этом подношении и слыхом не слыхивал.
Теперь уже вся братва пришла в недоумение. Даже Камчатка сотворил вопросительное лицо.
- Какие-то чудеса говоришь, Иван. Поясни.
Иван поделился со своей очередным планом, на что Кувай сказал:
- Все, казалось бы, солидно измышлено, и все же комар носом подточит.
- Что не так, Кувай?
- Богатый чужак может каким-то образом и узнать, что купчиха Ложкина ходит вдовушкой, а посему неожиданное появление "мужа" окажется проколом, и ничуть не устрашит чужака. И вся твоя затея, Иван, лопнет как мыльный пузырь.
- Правильно мыслишь, Кувай, но я учитывал такой поворот, и чтобы казуса не случилось, именно тебе, Кувай, надлежит изящно поработать с намеченной жертвой. Надеюсь на твой живой ум, умение познакомиться с любителем красивых женщин. Понимаю, дело не из простых, но ты, Кувай, насколько я знаю, бывший сын московского купца, владеешь развитым языком, а посему у тебя все получится, тем более за чаркой вина.
Прежде Кувай был Романом Салазкиным, сыном лесопромышленника Игнатия Салазкина. У Романа было трое маленьких сестер, к которым отец приставил гувернантку, которые входили в моду и в богатых купеческих семьях.
Девятнадцатилетнему Роману приглянулась молодая девушка, да так, что он признался ей в любви. Ответила взаимностью и привлекательная гувернантка. Но их любовь оказалась скоротечной.
Отец, любитель прекрасного пола, после своих именин поднялся в спальню служанки и попытался ее обесчестить. Та стала сопротивляться, закричала; шум услышал Роман, он прибежал в комнату гувернантки, норовил отбросить с постели отца, но тот, когда хмель затмевает разум, ожесточился на сына и стукнул его по голове подсвечником. На некоторое время Роман потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что отец продолжает свое гнусное дело. Роман, собравшись с силами, оторвал отца от возлюбленной, а затем в слепой необузданной ярости так ударил батюшку по голове, что тот отлетел к стене, на котором был вбит металлический колок. Он-то и стал причиной смерти Игнатия Салазкина. На шум прибежали проснувшиеся гости. Мать закричала на Романа, что тот убил родного тятеньку, на что сын в запале ответил, что отцу не надо было насиловать служанку.
Гости закричали, что следует Романа сдать в полицию, и что за смертоубийство родителя ему грозит смертная казнь.
Роман, услышав такой разговор, сбежал из дома, долго скрывался в укромных местах, и, в конце концов, оказался в ватаге Камчатки…
- Ну, допустим, я подыщу нужного человека, а купчиха не подведет? У баб семь пятниц на неделе.
- Скажу откровенно, братцы, полной уверенности у меня нет и все же надо сделать попытку. Уж больно дело занимательное. Коль удастся, наши кошельки могут изрядно потяжелеть. У других же получается. Не зря же я источники скупил. Честно скажу, не мной сия причуда вымышлена, попробуем и мы на ржавый крючок золотую рыбку поймать.
Иван не спешил появляться у Евдокии Семеновны. Дамочка должна созреть, и он не ошибся в своих ожиданиях.
Купчиха явно заждалась молодого московского купца. На сей раз она встретила его обворожительной улыбкой и в облегающем кашемировом платье, которое отменно подчеркнуло все прелести ее молодого гибкого тела. Дамочка даже корсет на себя не надела.
Был и хороший обед: Евдокия потратила на яства и вина довольно приличную сумму денег.
Не ударил себя в грязь и гость: он явился в лучшем своем платье и с богатым подарком. Когда Евдокия открыла небольшую шкатулку, то в ней оказались золотые сережки, жемчужное ожерелье и широкое золотое запястье, украшенное изумрудами.
У Евдокии аж глаза заблестели, но слова ее (ох уж эти лукавые женщины!) оказались укоризненными:
- Ну, как же вы могли, любезный Василий Егорович? Вы же не нареченный жених. Вы меня ставите в неловкое положение, совершенно не соблюдая правила приличия. Я… я не могу принять подарок. Что скажут в свете?
- Помилосердствуйте, любезная Евдокия Семеновна. Какой свет?! Где вы его видели в захолустной Кашире? Любой уважающий себя господин, посещая с визитом даму, обязан оказать ей знаки внимания. Не отклоняйте мой скромный подарок. Я ж - от всего сердца. Ну, ради Бога, Евдокия Семеновна!
- Какой же вы право настойчивый, Василий Егорович… Ну Бог с вами, пощажу вас, но больше никогда этого не делайте, иначе я не смогу вас больше принять.
- Хорошо, Евдокия Семеновна, но мне будет очень сложно выполнить вашу просьбу.