- Если верить отцу, они, скорее всего, к этому непричастны. Однако интерпретация события стала важнее самого события. А Блэз оказался в самой гуще событий. Он рвется к власти. Этого только слепой не заметит.
- А ты?
- Я для этого слишком легкомыслен. Я предпочитаю жениться и быть счастливым в браке. Как отец.
- Но ведь посол всегда участвовал… в форсированных маршах на заре.
- Поднимались с зарей и уходили в поход другие, - засмеялся Дел. - Отец писал книгу.
- Если говорить точно, книгу в десяти томах. - Каролина еще не встречала человека, который осилил бы десятитомное жизнеописание Авраама Линкольна, написанное Джоном Хэем и другим секретарем президента, Джоном Г. Николэем. Сама Каролина даже не предприняла попытки. Гражданская война не вызывала у нее интереса, а сам Линкольн казался таким же далеким, как королева Елизавета, и еще менее интересным. Она ведь воспитывалась на Сен-Симоне; на страницах его блистательных книг не было места святошам в цилиндрах, изрекающим нравоучительные сентенции со ссылкой на Всемогущего; там был только король, совершенно справедливо уподобляемый солнцу, - как в постели, так и вне ее.
В дверях террасы появилась миссис Камерон.
- Дел! - позвала она. - Тебя ждет отец. Он в библиотеке.
- А кто такие Пять червей? - спросила Каролина, когда они шли к дому.
- Откуда ты узнала?
- Я видела бумагу для писем. Спросила миссис Камерон. Она держалась загадочно и ничего не объяснила.
- Пожалуйста, никогда не упоминай об этом при мистере Адамсе.
- Он один из них?
- Все в прошлом. - Так Дел ничего ей и не рассказал.
Каролина поднялась к себе переодеться к обеду. Она приехала в Кент без служанки; старая Маргарита отправилась в Виши на воды. Раньше Каролина всегда путешествовала с мадемуазель, полуслужанкой-полугувернанткой. Теперь, осиротевшая в двадцать один год, она могла поступать, как ей хотелось. Пока не решится проблема с наследством, ее положение неопределенно. Каролина решила провести август с Делом и его семьей в "летней резиденции посла", снятой Камеронами и Дикобразом ангелоподобным, как они прозвали Генри Адамса; он действительно был колюч, как дикобраз, а вот ангела напоминал лишь время от времени.
К счастью, сейчас Адамс пребывал в блаженном расположении духа; таким он, по крайней мере, показался Каролине, когда она увидела его в одиночестве в желтой гостиной, названной так потому, что потертый зеленый дамаст на стенах выцвел от времени и стал ядовито-желтым и казался еще более ядовитым по контрасту с тяжелой позолотой, украшавшей пыльную мебель. Наверное, пыль - это своего рода эмблема английского августа, но, может быть, это замечает только она?
Генри Адамс был ниже Каролины ростом, а она была отнюдь не амазонка. Шестидесятилетний Адамс (внук и правнук двух президентов, как его неизменно представляли) носил густую, тщательно подстриженную клинообразную бороду и пышные усы; у него была розовая поблескивающая лысина - родимое пятно Адамсов, как он любил говорить, и полноватое брюшко, которое он всегда немного выпячивал, чтобы уравновесить маленькое круглое тело, чья единственная функция заключалась, по-видимому, в том, чтобы служить опорой большой круглой напичканной разнообразными идеями голове великого американского историка, остроумца и меланхолика, а также любовника Лиззи Камерон. Неужели они и в самом деле любовники, подумала Каролина, она знала, что страна ее отца не похожа на ту, где она родилась и воспитывалась. В качестве же летописца Адамс ничуть не похож на Сен-Симона, он не писал о мошенниках и незаконнорожденных, хотя такие типы и существовали в американской истории, они были припрятаны от посторонних глаз, например, ее дедушка Чарльз Скермерхорн Скайлер был незаконным отпрыском загадочного сына американской республики, Аарона Бэрра, чей сокрушительный крах вызывал в памяти падение самого Люцифера.
- Милая мисс Сэнфорд. - В ясных стариковских глазах сквозила настороженность, а улыбка была чересчур робкой для столь почтенной особы. - Вы озаряете своим сиянием лето одинокого шестидесятилетнего старца. - Он говорил с английским акцентом. Но ведь Адамс вырос в Англии, он служил секретарем у своего отца, когда этот холодный и суровый государственный муж занимал в годы Гражданской войны пост посланника президента Линкольна в Лондоне. Как и многие полностью англизированные американцы, Адамс делал вид, что презирает англичан. "Они непроходимо тупы", - любил повторять он, испытывая особую радость от любого нового проявления британского тугодумия.
- Мистер Адамс, - Каролина присела в шутливом реверансе, - вы довольны исходом войны?
- Я доволен, что она кончилась. За эти два года я настолько озверел от кубинских дел, что меня впору было упрятать в вашингтонский зоологический сад. Я по-волчьи выл на луну, стоило мне услышать крик "Cuba libre". - Адамс оскалил зубы и действительно напомнил Каролине волка. - Я всегда теряю голову, когда все вокруг спокойны. Когда все теряют голову, спокоен я. Когда началась война, я был спокоен. Я знал, что избранник судьбы находится на своем месте.
- Коммодор Дьюи?
- О, дитя! Коммодоры в военное время - не более чем пешки.
- Но он захватил Манилу, разгромил испанский флот, и теперь все, особенно англичане, хотят, чтобы мы остались на Филиппинах.
Маленькой розовой рукой, показавшейся Каролине рукой ребенка, а не старца, Адамс потеребил кончик острой бородки и склонил голову набок.
- Нас, историков, людей, конечно, скучных, интересует прежде всего, кто двинул эту шахматную фигуру - адмирала - в дальневосточные воды; уверен, что скоро их будут называть дальнезападными, потому что настоящий Запад - то, что лежит к западу от нас.
- Мой брат Блэз называет Теодора Рузвельта из военно-морского министерства. Блэз говорит, что Рузвельт действовал без ведома руководства.
- Вот это уже ближе к истине, - кивнул Адамс. - Нашему самоуверенному молодому другу Теодору, студенту моего самоуверенного младшего брата Брукса, принадлежит большая заслуга, чем, если пользоваться шахматным термином, ладье-адмиралу. Но чья рука направляла нашего ферзя - Теодора?
Ватага детей, предводительствуемых Мартой, заполнила комнату. Девочки окружили дядюшку Дорди (этим прозвищем Генри Адамса наградила Марта Камерон), его карманы, как обычно, оказались набиты леденцами, которые немедленно и безжалостно отобрала миссис Камерон.
- Ни в коем случае до обеда, Дорди! - объявила она, конфискуя конфеты из плотно сжатых детских кулачков.
Другие гости входили в гостиную без объявления дворецким, что весьма огорчало последнего. Но слово миссис Камерон было в летней резиденции посла непререкаемым. Разрешалось объявлять прибытие только официальных лиц. Остальные входили как бог на душу положит.
К удивлению Каролины, Адамс повернулся к ней и возобновил прерванный разговор.
- Во всех событиях, когда внезапно смещается мировой баланс сил, должен быть главный игрок, который рассчитывает ходы. Этот игрок направляет Теодора в военно-морское министерство, чтобы тот мог послать адмирала в Манилу, затем он отвечает на потопление "Мэна" серией ходов, которые приводят к почти бескровной войне, закату Испании как игрока мирового класса и рождению Соединенных Штатов как азиатской державы…
- Я заинтригована, мистер Адамс! Кто же этот главный игрок?
- Наш первый избранник судьбы после Линкольна - президент, кто же еще? Майор собственной персоной. Мистер Маккинли. Не смейтесь! - Адамс мрачно насупился. - Я знаю, что его считают креатурой Марка Ханны и других боссов, но мне-то ясно, что дело обстоит совсем наоборот. Они собирают для него деньги - полезное занятие, - чтобы он создал для нас империю. Именно это он и сделал. А какой тонкий выбор момента! Ослабленная Англия выпускает мир из своих рук, Германия, Россия и Япония сцепились в схватке за место, которое занимала Англия, а Майор опережает их всех - и вот Тихий океан принадлежит нам! Или скоро будет принадлежать, и новыми силовыми полюсами станут Россия на Восточном континенте и Соединенные Штаты на Западном, и разделять их будет наконец-то зависимая от нас Англия! О, мисс Сэнфорд, быть молодым, как вы, и лицезреть наступление новой эпохи - нашего века Августа!
- Вы когда-то сказали мне в Париже, мистер Адамс, что вы извечный пессимист.
- То было на земле. А сейчас я в небесах, дорогая мисс Сэнфорд. Мой пессимизм выдохся, как, впрочем, и вся моя земная жизнь. - Кончики его усов загнулись кверху. Какой он маленький, подумала Каролина, этакая помесь ангела и дьяволенка.