Тем временем в кабинете появились Клара Хэй с двумя дочерьми, и Адамс засиял, как сиял всегда в обществе молодых женщин, Лодж сделался еще более учтивым, а сестрица Анна блистала остроумием. Трое из Пятерки червей в одной комнате - Хэй был доволен. Но его довольству пришел конец во время десерта - мороженого, знаменитого шедевра Клары Хэй. Хотя повара в доме появлялись и исчезали, Клара, которая, как принято говорить, воды вскипятить не умела, тем не менее хранила тайны многих необыкновенных блюд, шедевром среди которых было мороженое - трепещущее, нежное, с кофейным ароматом и тонким привкусом сливок, украшенное филигранью из карамели; перед этим шедевром, всегда повторял Хэй, невозможно устоять.
Хэй приготовился вонзить ложку в это совершенное изделие, когда в дверях возник дворецкий и объявил:
- Президент, сэр. Он приглашает вас к себе.
Все замолчали. Темные глаза Лоджа посверкивали, его шмелиные ноздри словно почуяли пыльцу. Адамс мрачно смотрел на друга. Клара проявила твердость:
- Он может подождать, пока мы кончим обедать.
Хэй изобрел новый и почти безболезненный способ расставаться с креслом, опираясь на относительно сильную правую руку и не перенося всю тяжесть тела на ослабевшие колени. Он с силой оттолкнулся от ручек кресла и, почти не ощутив боли, выпрямился.
- Генри, я поручаю тебе роль хозяина. Я вернусь… когда вернусь.
- Представить себе не могу, - сказала Клара, - чем в такой час занимается Майор. Они ведь ложатся спать даже не с петухами - с цыплятами.
- В этом курятнике хозяйничает лисица, - сказал Лодж.
У подножья внушительной лестницы стояли Эйди и посыльный из Белого дома. Хэй спускался медленно и осторожно: ковровая дорожка таила серьезную опасность.
- Что случилось, Эйди?
- Не знаю, мистер секретарь.
- Я тоже не знаю, сэр, - сказал посыльный.
- Мне известно только одно, сэр: он ждет вас как можно скорее.
- Я не доел мороженое, - печально пробормотал Хэй, когда дворецкий помогал ему облачиться в меховое пальто.
Февраль выдался ужасно холодный, снег еще не выпал, и трое мужчин легко перешли на другую сторону улицы, где стоял Белый дом; кабинеты в его восточной части зловеще светились, первый этаж был погружен во мрак.
Немец-привратник в полутьме подъезда приветствовал Хэя и сказал нечто удивительное:
- Президент ждет вас в оранжереях. - Еще один швейцар возник из темноты, чтобы проводить Хэя. В тусклом свете единственной лампы ширма от Тиффани казалась несообразно византийской.
В линкольновские времена оранжереи были скромные, теперь они занимали акры. Одна из них была целиком отдана орхидеям, другая - розам, еще одна - экзотическим фруктовым деревьям. Во время вечерних приемов оркестр морской пехоты играл в розовом саду, и молодые парочки бродили в поисках укромных уголков. Но с того дня, когда был пущен на дно "Мэн", таких приемов не устраивалось.
Президент был в гвоздичной оранжерее, он сидел в кресле, курил сигару, на коленях у него лежали бумаги; Хэя буквально ошеломил цветочный аромат, не говоря уже о влажном тепле, резко контрастировавшем с ледяным холодом ночи за стеклянными стенами, превратившимися теперь в бесчисленные черные зеркала, отражавшие искусственные краски гвоздик. Электрические лампы превращали зимнюю ночь в летний день.
- Я прихожу сюда, когда хочу скрыться от всех. - Майор хотел встать, но Хэй, положив ему руку на плечо, остановил его. Хэй сел напротив, они оказались в центре расходящихся в разные стороны бесконечных рядов гвоздик, расставленных на столах в соответствии с окраской. Те, что стояли поблизости, были бледно-розового цвета, Хэй их не любил, а Майор предпочитал всем другим. - Весь этот вечер я тружусь над речью, с которой должен выступить в Клубе внутреннего рынка в Бостоне. Речь назначена на шестнадцатое. Я хочу раз и навсегда недвусмысленно высказаться за аннексию. Просмотрите, пожалуйста, текст. Что хотите добавляйте и сокращайте. Чтобы все было как следует. Для такой речи лучшего редактора мне не найти.
Хэй подумал, уж не сошел ли президент с ума: вызвать его с обеда в столь поздний час, пригласить в душную оранжерею для обсуждения речи, которую он собирается произнести через две недели.
- Это у вас текст?
- Это? - Маккинли поднял листки, что лежали у него на коленях; громадный живот, обтянутый жилеткой, примял края документов. - Нет, мистер Хэй. Об этом мы и должны поговорить. Сообщение корреспондента "Нью-Йорк сан" из Манилы. Завтра оно появится в газетах.
Пока Хэй читал телеграмму, президент возбужденно крутил очки, держа их за шелковый шнурок, сначала по часовой стрелке, затем в обратном направлении. На острове Лусон стрелки Агинальдо обстреляли американские войска. Хэй протянул телеграмму президенту.
- Я не удивлен, - сказал он. - Это был лишь вопрос времени и тактики.
- Вторая война свалилась на наши плечи сразу вслед за первой. - Майор вздохнул. - Со мной так всегда - вечно происходит что-то неожиданное. Я надеялся, что мое правление будет мирным, отданным здоровому бизнесу, здоровым финансам. Вместо этого события ввергают меня в одну войну за другой…
- Линкольн любил говорить: действую не я, действуют мною. Моя политика - не иметь политики.
- В этом мы с ним едины. - Маккинли внезапно встряхнул в руке телеграмму, словно непослушного ребенка, которого следовало призвать к порядку. - Как глупы эти люди! Не понимают, что этим они обеспечивают ратификацию договора! Теперь он пройдет как по маслу.
Хэй кивнул, хотя его начали одолевать подозрения.
- Знаем ли мы, кто первый открыл огонь?
- Мы знаем лишь то, что вы сейчас прочитали. Похоже, что они стреляли первыми либо спровоцировали нас открыть огонь. Я телеграфировал генералу Отису и жду его доклада. На днях он сказал, что ему потребуется еще тридцать тысяч солдат, чтобы справиться с ситуацией. Я ему отказал. Наша оккупационная армия насчитывает сейчас двадцать тысяч, и все они… хотят вернуться домой.
Массивная голова совершенной яйцеобразной формы, если бы не раздвоенный подбородок, словно выточенная из слоновой кости, кивнула, а круглые лучистые глаза внезапно закрылись.
- Теперь, когда Испания капитулировала, мы обязаны вернуть войска домой как можно скорее. Они не нанимались завоевывать Филиппины, как напомнил мне полковник Брайан.
- Получается, что они, я имею в виду Агинальдо, в самом деле оказали нам большую услугу. Мы не можем отозвать войска, пока там бурлит восстание. - Хэй начал излагать позицию администрации, но он не имел ясного представления, ради какой цели собирались они осуществить вмешательство. Ведь слово "восстание" подразумевает, что правительство Соединенных Штатов является законным правительством Филиппин; но это не так, они были освободители, а так называемое восстание являлось не чем иным, как войной за независимость от иностранных освободителей, превратившихся в завоевателей, причем Агинальдо выступал в роли Вашингтона, а Маккинли - в роли Георга III. Хэй начал плести новую языковую ткань, появилось слово "попечители", проскользнуло и еще одно - "временные". Внезапно он замолчал, поняв, что президент его не слушает. Глаза Маккинли были закрыты, он глубоко дышал. Не заснул ли он? Или впал в транс? Может быть, президент, как и его жена, эпилептик? - мелькнула дикая мысль. Но в этот момент Маккинли откашлялся и открыл глаза.
- Я молился, - сказал он тихо. - Вы часто молитесь, мистер Хэй?
- Да нет, не очень. - Хэй вспомнил иезуитское поучение: мудрый никогда не лжет, хотя сам давно постиг иную мудрость: не следует говорить всю правду. Он был праведным безбожником.
- Мне кажется, что Бог ответил вчера ночью на мои молитвы. - Маккинли взял цветок и поднес его к носу. - Я встал на колени, что было не так-то легко. - Он улыбнулся, указав на свой необъятный живот, закрывавший половину грудной клетки. - И попросил наставить меня. Это было в Овальной библиотеке. Айда уже легла, я был один. Я сказал Богу, что никогда не желал этой войны и не стремился завладеть этими островами. Но война пришла, и Филиппины в наших руках. Что мне надлежит делать? Во-первых, сказал я Богу, я могу вернуть острова Испании. Но это будет жестоко по отношению к туземцам, которые ненавидят Испанию. Во-вторых, я могу позволить Франции или Германии завладеть ими. Но с коммерческой точки зрения это будет очень невыгодная сделка…
- Уверен, что Бог проникся вашей мудростью, - не смог удержаться Хэй. К счастью, Маккинли был слишком поглощен мыслями о своем неземном собеседнике, чтобы уловить богохульство Хэя.