- Не знаю. Телеграф в деревне сломан или закрыт. Они там жалуются, что у них никогда еще не было столько работы. Мистер Уайт сейчас едет сюда из Лондона. Он и привезет последние новости.
Эдди вышел из комнаты, оставив Каролину и Дела; Каролина оперлась на руку молодого человека, и они спустились на каменную террасу, откуда открывался потрясающий вид на Кентский Уильд. Хотя Каролина не знала точно, что такое Уильд, она знала, что это понятие заключает в себе зеленые леса и далекие холмы; именно такая панорама открылась их взору. Они спрятались в тени гигантского шишковатого, вероятно больного, дуба. По мере того как предполуденное солнце прожигало дырку в небе, мягкая зелень сельской Англии озарялась бликами; небо от палящего зноя из светло-голубого стало совсем белесым.
- Ты могла бы проявить больший интерес к нашей войне, - поддразнивал ее Дел, пока они чинно прогуливались и гравий похрустывал под их ногами. На зеленом газоне красовался павлин, распустивший свой неестественно пышный хвост. На неряшливых запущенных клумбах виднелись яркие, но уже отцветающие и покрытые пылью розы. Уход за домом и садом был неизменной обязанностью Каролины. "Она будет прекрасной хозяйкой дома какого-нибудь утонченного лорда", - сказала о ней одна из отцовских "переводчиц", мисс Ферлоп из Гааги. "Скорее уж утонченного капиталиста, - злорадно усмехнулся Блэз, - или фабричного босса". Но у Каролины еще и в мыслях не было становиться хозяйкой дома, женой, хотя в понятии "фабричный босс" заключалось нечто любопытное. Конечно, ее не прельщала и перспектива оставаться вечно дочерью или сводной сестрой. До сих пор она покорно выполняла обязанности хозяйки дома и постепенно взрослела; что касается Блэза, то отношения с ним были приятельские, он и был ей приятен - хотя бы тем, что не присвоил пока ее долю наследства.
- Ты полагаешь, он способен на это? - Дел остановился под громадным и тоже пыльным рододендроном. На лице его было написано изумление, впрочем, на лице Каролины тоже: она не отдавала себе отчета в том, что мыслит вслух. Что это, безумие? Эксцентричность, чтобы не сказать более резкого слова, в семье Сэнфордов была обычным делом, так это и называлось в кругу семьи, хотя к некоторым, в первую очередь к отцу, прилип домашний эпитет "чокнутый".
- Что я сейчас сказала? - Каролина преисполнилась решимости холодно проанализировать ситуацию: если ей суждено быть такой, как остальные Сэнфорды, она хотела по крайней мере выяснить все стадии своего падения, как это сделал бы доктор Мартэн Шарко.
- Ты сказала, что тебе безразлично, вспомнит ли кто-нибудь "Мэн"…
- Правильно. А потом?
- Ты сказала, что Херст и Блэз скорее всего сами его потопили.
- О боже! Хорошо, хоть в бреду я говорю правду.
- Ты нездорова?
- Нет, нет. Пока, во всяком случае. Насколько я могу судить. Как же я перескочила от "Мэна" к отцовскому завещанию?
- Ты сказала… Но ты смеешься надо мной? - маленькие серые глаза на широком лице светились добротой, они скорее поглощали, чем отражали нестерпимо яркое августовское солнце.
- О, Дел… - Каролина редко называла его по имени. Ее родным языком был французский с его изощренными и тщательно отмеренными местоимениями второго лица. Интимное "ты" и формальное "вы" разделяла ничтожная дистанция, на которой, однако, зиждилась целая цивилизация. Каролина еще не была влюблена (если не считать увлечения одним из учителей в Алленсвуде, когда ей было четырнадцать), какой любовь должна быть, она знала по книгам, театру, разговорам старых дам, она воображала себя Федрой, сгорающей от страсти к равнодушному пасынку; в худшем же случае - любящей женой милого человека вроде Адельберта Хэя, чей отец, знаменитый Джон Хэй, был некогда личным секретарем Авраама Линкольна, а сейчас является американским послом при Сент-Джеймсском дворе. Джон Хэй не только человек цивилизованный, насколько цивилизованным может быть коренной американец (Каролина всегда спрашивала себя, можно ли считать подлинным культурный лоск любого из ее соплеменников), но и богатый в результате женитьбы на Кларе Стоун, кливлендской наследнице, которая родила ему двух сыновей и двух дочерей. Судьбе было угодно, чтобы старший из сыновей учился в Йельском университете вместе со сводным братом Каролины, Блэзом Делакроу Сэнфордом; Каролина дважды встречала молодого мистера Хэя в Нью-Хейвене и один раз в Париже; теперь она гостит вместе с ним в Кенте, раздумывая над вопросом, который она позволила себе задать, не сознавая, что мыслит вслух, а это не поощрялось вне стен Академии синих чулков знаменитой мадемуазель Сувестр: "Не попытается ли Блэз заграбастать все мои деньги теперь, когда он потопил "Мэн"?"
Каролина изо всех сил постаралась изобразить все так, будто она пошутила, - если не о корабле "Мэн", то о деньгах, и тем самым доказала Делу, что вовсе не шутит. Он зажмурился. Две крошечные полоски образовали ложбинку между его бровями: сыновний вариант глубоких морщин посла.
- Блэз очень злой, - сказал Дел. Словно в знак согласия резко прокричал павлин. - Но он джентльмен. - Дел открыл глаза: с его точки зрения, проблема была исчерпана.
- Ты имеешь в виду, что он учился в Йеле? - У Каролины было чисто французское, скептическое отношение к англо-американскому слову "джентльмен", не говоря уже о заключенном в нем романтическом оттенке.
- Университет он, конечно, бросил. И все же…
- Он наполовину джентльмен. И только наполовину мой брат. Я бы хотела быть мужчиной. Мужчиной, - повторила она, - а не джентльменом.
- Но ты была бы и тем, и другим. Почему надо выбирать что-нибудь одно? - Дел сел на скамейку, вырубленную из унылого местного камня. Каролина пристроилась рядом на уголке. Как рады были бы Сэнфорды и Хэи, - подумала она, - увидеть неизбежное слияние этих двух ртутных шариков в чистое фамильное серебро. Дел в один прекрасный день станет таким же толстым (зачем искать другое слово?), как его мать Клара. Но Каролина знала, что и она может стать столь же необъятной, как полковник, который в последние годы перестал бывать в театре, потому что не мог поместиться ни в каком кресле и отказывался просить для себя в ложу особое кресло, как это делал один из его бывших друзей, еще более тучный принц Уэльский.
- Мы могли бы толстеть вместе, - пробормотала Каролина, размышляя над тем, не выдала ли она себя невнятной репликой. А может быть, голос ее звучал нормально? Нормально, решила она, когда слегка озадаченный Дел ее переспросил.
- Что ты о моем братце думаешь?
- Не знаю, что и сказать. Я не видел его с тех пор, как он бросил университет и поступил в "Морнинг джорнел".
- Но все равно, вы же вместе учились. Ты знаешь его лучше меня. Я лишь сводная сестра из далекого Парижа. А ты живешь с ним рядом, в Америке.
- Мне кажется, Блэз не такой, как мы. Он торопится жить. Вот и все. Он всегда очень спешил.
- Куда? - Брат начинал вызывать в ней настоящее любопытство.
- Все испробовать, наверное.
- А ты не спешишь?
Дел улыбнулся, обнажив редкие жемчужины, похожие на молочные зубы ребенка; сходство с младенцем дополняли ямочки на щеках и вздернутый нос.
- Для этого я чересчур ленив. Отец тоже считает себя лентяем, но это не так. Я до сих пор еще не решил, что мне с собой делать. А вот Блэз знает, чего хочет.
- В прошлом году, - изумилась Каролина, - он хотел изучать право. Затем бросил Йель и нанялся - подумать только! - в газету! И в какую газету! - Каролина пока еще не слышала доброго слова ни о "Джорнел", ни о ее владельце, богатом калифорнийце Уильяме Рэндолфе Херсте, мать которого недавно унаследовала состояние своего полуграмотного мужа, сенатора Джорджа Херста, грубого золотоискателя и владельца серебряных рудников на Западе. Этот сенатор и ввел своего единственного обожаемого сыночка во владение сначала сан-францисской "Дейли икзэминер", а затем нью-йоркской "Морнинг джорнел"; эта последняя принесла молодому Херсту изрядный успех благодаря сенсационной журналистике, получившей наименование "желтой" (пожары, беспорядки, скандалы), превзойдя прародителя исконно желтой "Нью-Йорк уорлд" мистера Пулитцера. Теперь "Джорнел", как она сама все время похваляется, стала "самой популярной газетой в мире". - Блэз без ума от Херста, - продолжала Каролина, - а я обожаю слушать рассказы про Херста.
- Ты его никогда не встречала?
- Нет, конечно. Таких не принято встречать. Он ходит к "Ректору" с актрисами. С двумя молоденькими актрисами, как мне рассказывали. Сестрами.
- Он самый настоящий подонок. - Слова Дела прозвучали как не подлежащий обжалованию приговор.
- Почему же Блэз работает на него?
Теперь улыбка Дела стала не по-детски серьезной и всеведущей; детские зубы спрятались за нежными губами.
- О, мисс Сэнфорд, неужели вам никто не объяснил, что такое власть?
- Я читала в школе Юлия Цезаря. И поэтому знаю все. Вы встаете с первыми лучами солнца, форсированным маршем застаете противника врасплох и уничтожаете его. А потом пишете книгу о своих подвигах.
- Теперь книгу заменила газета. Блэз срезал угол. И вышел напрямик к конечной цели.
- Но если стремишься к победе, не лучше ли просто победить?
- Именно так и поступил Херст. Выдумал всю эту историю, что испанцы, дескать, подорвали наш военный корабль.
- А это не их рук дело?