- Пальмовая роща являла собой джунгли пальмовых деревьев в китайских кашпо. Под высоким потолком ярко сияли хрустальные люстры. Полдень на тропическом острове, думала Каролина, почти надеясь услышать крик попугая, и она его услышала; впрочем, криком попугая оказался смех Гарри Лера, молодого светловолосого человека, он выходил из Пальмовой рощи в обществе худой пожилой дамы.
- Мы вас ждем, - сказал он, схватив Каролину за руку, - точно в пять. - Он смерил Сэнфорда оценивающим взглядом. - Одну, - добавил он и исчез.
- Ну и хам! - Сэнфорд покрылся румянцем цвета своего кирпичного дома в Мюррей-хилл. Каролина покровительственно взяла его за руку, и они вместе прошли вслед за метрдотелем к столику, сзади которого стояла обитая бархатом банкетка на две персоны, где они могли сидеть достаточно близко, чтобы негромко беседовать, и одновременно на достаточном расстоянии, чтобы демонстрировать безусловную невинность их отношений той значительной части великосветского общества, что пила чай в Пальмовой роще. Все гораздо шикарнее, чем в Париже, подумала Каролина, но и много вульгарнее.
- Почему мистер Лер - хам?
- Достаточно на него посмотреть.
- Я на него посмотрела. И послушала. Немного эксцентричен, но очень забавен. Он всегда был добр ко мне. Уж не знаю почему. Ведь мне еще нет пятидесяти. И я не богата.
- Где вас ждут к пяти? Разумеется, это меня не касается. - Внезапно Сэнфорд начал заикаться. - Извините. Но мне показалось, что вы едва успели сойти на берег. И он уже ждет вас?
- Я только что сошла на берег, и я не видела мистера Лера с весны, и, наверное, он всегда кого-то ждет; приглашена я на чашку чая. Вот и все.
- К миссис Фиш?
- Нет. К миссис Астор. Когда он не называет имен, значит, подразумевается миссис Астор. Таинственная Роза, как ее называют. Почему роза? И почему таинственная?
- Так окрестил ее Уорд Макаллистер. Почему - не знаю. Он был камердинером при ее дворе до этого прилипалы богачей, как говорят о людях подобного толка.
Им принесли чай, затем ливрейный лакей поставил на стол пирожные.
- Меня он смешит, в этом, наверное, и состоит его жизненное предназначение. Наверное, он смешит и миссис Астор. Хотя в это трудно поверить.
- Вот уж не думаю, будто здесь ее может что-нибудь рассмешить. - Сэнфорд положил на стол между ними тяжелый пакет. - На этом месте была бальная зала миссис Астор, про которую Макаллистер говорил, что она способна вместить только четыреста персон, и всегда добавлял: но таких, что имеют вес в обществе. Он был такой же прилипала.
- А я думала, что отель совершенно новый.
- Он и есть новый. Но одна его половина возведена на месте старого дома миссис Астор, а другая половина - на месте дома ее племянника.
- Ах, ну да, конечно! Я помню. Они ненавидят друг друга. О, эти роковые страсти Асторов! Не соскучишься. Прямо Плантагенеты. Страсти под стать этому отелю.
Каролине были известны подробности соперничества тетки и племянника. Племянник, Уильям Уолдорф Астор, был старшим сыном старшего сына Джона Джекоба Астора, это означало, что он-то и был настоящим Астором, а его жена - подлинной миссис Астор. Но после смерти его отца тетка объявила себя настоящей миссис Астор, доставив массу огорчений племяннице и создав невообразимую путаницу, так как приглашения вечно рассылались не тем адресатам. Тогда Уильям Уолдорф объявил Таинственной Розе войну. Он снес свой дом, расположенный по соседству с теткиным, и построил отель. Не вынеся тени отеля в своем саду, Таинственная Роза убедила мужа снести их дом и возвести другой отель. Хотя дядюшка и племянник тоже пребывали в состоянии войны, они проявили достаточную практичность, чтобы увидеть преимущества соединения двух отелей в единый монумент роковых страстей в их беспокойном семействе, и нарекли то, что у них получилось, не слишком благозвучным именем "Уолдорф-Астория".
- Вот почему каждый может теперь побывать в бальной зале миссис Астор.
- Вот именно, каждый, - кисло произнес Сэнфорд, но ведь его мать принадлежала к Эпгарам, старому роду с большим самомнением, чья несокрушимая нравственность и знатность находились в вечном и решительном противостоянии с беломраморной вульгарностью богачей-пиратов, чьи дворцы располагались ныне не только на пространстве от Пятой авеню до Центрального парка, но подались уже и на запад, где не так давно один предприимчивый миллионер ко всеобщему изумлению обнаружил реку Гудзон; посему набережная Риверсайд-драйв стала местом, где нувориши принялись возводить себе дворцы и жить в сельском великолепии на берегу реки, подобно Ливингстонам, жившим к северу от Нью-Йорка, где благословенная близость воздушной железной дороги на Коламбус-авеню позволяла им в течение нескольких минут попадать в любую часть Манхэттана. - Мир сильно изменился, - чисто по-эпгаровски возвестил Сэнфорд.
- Мне трудно судить. - "Уолдорф-Астория" приводила Каролину в восторг. - Единственный мир, который я знаю, - этот.
- Вы молоды.
- В этом и состоит проблема, не правда ли? - Каролина показала на конверт, лежащий между шоколадным тортом и белым пирожным, напоминающим лицо Гарри Лера.
Сэнфорд кивнул, вскрыл конверт, вынул из него документы.
- Я подал апелляцию. Вот спорные документы. Они… впрочем, я их оставлю вам. Прочтите внимательно. Я обязал также Хаутлинга представить предыдущие завещания полковника для сравнения. Во всех вариантах, какие мне известны, каждый из вас должен был унаследовать свою половину в возрасте двадцати одного года. Но в последнем варианте…
- Отец вместо единицы написал семерку. - Сначала Каролина восприняла это как шутку, затем решила, что полковник по ошибке написал французскую единицу. Сейчас она впервые получила возможность увидеть своими глазами копию. - Но, разумеется, если я не могу вступить в права наследования до двадцати семи лет, то такое же условие, то есть эта невнятная цифирь, должно относиться и к Блэзу, ведь ему только двадцать два.
- Посмотрите. - Сэнфорд ткнул пальцем в документ. Она прочла: "… мой сын Блэз, достигший совершеннолетия, наследует свою часть; моя дочь Каролина по достижении совершеннолетия в двадцать семь лет наследует свою часть, как указано выше…" Каролина положила завещание на стол.
- Но это же бессмыслица. Мне было двадцать, когда он писал завещание. Блэзу - двадцать один, и отец пишет, что он достиг совершеннолетия. Почему же я не совершеннолетняя в двадцать один год, как то утверждали предыдущие завещания?
- Это знаете вы, знает Блэз, знает Хаутлинг - что полковник имел в виду двадцать один. Но закон этого не знает. Закон знает только то, что написано, засвидетельствовано, подписано нотариусом.
- Но ведь закон должен хоть иногда иметь смысл.
- Боюсь, функция закона не в этом.
- Но ведь вы юрист. А юристы создают законы…
- Мы интерпретируем законы. До сих пор это делал Хаутлинг, который утверждает, будто полковник решил, что вы, будучи неопытной молодой женщиной, должны вступить в наследство по достижении двадцати семи лет. Блэза же он счел совершеннолетним в двадцать один.
Завещание казалось теперь Каролине еще более непроходимыми джунглями, чем Пальмовая роща; струнное трио принялось мягко наигрывать мелодию из "Прекрасной Елены".
- Что же мне делать? - спросила она наконец.
- Чего бы вы хотели?
- Получить свою долю сейчас.
Сэнфорд ковырял вилкой шоколадное пирожное.
- Это означает судебную тяжбу, что стоит недешево. Это значит опротестовать завещание на том основании, что специфическое написание отцом единицы неверно истолковывается здесь как семерка.
- Почему он вообще написал это завещание? - задумчиво спросила Каролина. - Оно отличается от прежних?
- Да. Вероятно, он менял завещания каждый раз, когда в доме появлялась новая… гм… хозяйка. - Сэнфорд чувствовал себя неловко. Каролина не испытывала и тени неловкости. - Он выделял им долю наследства. Всего имеется семь таких долей. Но основная часть всегда делилась поровну между двумя детьми.
- Что будет, если я проиграю? - Каролина не могла еще представить себе эту катастрофу, но пальмовые джунгли вдруг приобрели угрожающий вид, а вальс из "Прекрасной Елены" зазвучал как похоронный марш.
- Вам будет выплачиваться из наследства тридцать тысяч долларов в год до двадцати семи лет. Затем вы вступите во владение своей половиной наследства.
- Предположим, Блэз потеряет все. Что будет тогда?
- Вы получите половину того, чего нет.
- Значит, я должна получить свою половину сейчас.
- Почему вы думаете, что Блэз потеряет деньги, а не приумножит их? - Сэнфорд смотрел на нее с любопытством. Для Каролины преимущество сидения на банкетке заключалось в том, что легким поворотом головы выражение лица, и без того видимое наполовину, становилось не видно вовсе. Она смотрела на соседний столик, где актриса, которую она не раз видела на сцене, пыталась остаться неузнанной и выглядеть молодой вне сцены, хотя, конечно, сцены важнее Пальмовой аллеи не существовало.
- Блэз честолюбив, а честолюбцы часто терпят крушение.