В лучах яркого утреннего солнца лицо миссис Камерон вдруг засияло, как розовый паросский мрамор, волосы вспыхнули золотистым огнем. Богиня обратила свои лазурные глаза на Каролину. "Внимание, оракулы, - подумала Каролина, - то, что она сейчас мне скажет, изменит мою жизнь, вызволит меня из загробного мира".
- Я позволяю слугам жульничать в пределах восьми процентов. Ни пенни больше! - От Деметры исходило вполне земное сияние. - Переделать их невозможно, впрочем, не только их; поэтому я верю, что в определенных рамках воровство допустимо. Именно так мой муж управляет Пенсильванией.
"Мне был знак, - подумала Каролина, - остается верно его истолковать".
- Отец не смог привыкнуть к чаевым, какие берут себе слуги. Но он вообще так и не примирился с Францией.
И в самом деле, полковник Сэнфорд отказывался даже говорить по-французски, по моральным соображениям, как он утверждал. Французов он находил непристойными, а их язык считал хитроумной западней для простодушных американцев. Долгие годы вдовства полковника длинная вереница английских, швейцарских и немецких дам исключительно высоких моральных качеств служила ему переводчицами; все они были бледной тенью матери Каролины, Эммы, по свидетельству тех, кто ее знал, особы яркой, но темной и загадочной; она умерла вскоре после рождения дочери. Для Каролины Эмма была даже не воспоминанием, а скорее портретом в главной гостиной их особняка в Сен-Клу-ле-Дюк.
Миссис Камерон излучала августовский свет.
- Почему он удалился в изгнание? - В ее голосе слышалось скорее участие, чем досужее любопытство.
- Этого я так и не выяснила. - Разумеется, Каролина и ее сводный брат Блэз кое-что подозревали, но их подозрения не предназначались даже для ушей матери-богини. - Это как-то связано с его женитьбой на моей матери. Она ведь была настоящая француженка. То есть родилась она в Италии, французом был ее первый муж.
- Ее девичья фамилия Скермерхорн-Скайлер, - немедленно уточнила миссис Камерон. В американском великосветском обществе родственные связи были притчей во языцех, в отличие от Парижа, где разве лишь нескольких выживших из ума старых дев в Сен-Жерменском предместье занимала чужая генеалогия. - Конечно, то было не в мое время. Но когда я была молода, о ней еще говорили.
Каролина знала, что миссис Камерон вышла за сенатора Джеймса Доналда Камерона в незабываемый год ее рождения и Эмминой смерти, 1878-й: дата свадьбы была выгравирована на серебряной шкатулке, подарке другого знаменитого дядюшки миссис Камерон, сенатора в течение многих лет и до прошлой весны государственного секретаря в кабинете Маккинли. Блестящая карьера подошла к внезапному и бесславному концу, когда государственный секретарь Джон Шерман, принимая в Вашингтоне австрийского посланника, впал в беспамятство, что само по себе не так уж и страшно; однако Шерман вообразил, что это он - австрийский посланник, а следовательно, обязан говорить по-немецки, хотя языка не знал. Опечаленный Маккинли был вынужден с ним расстаться. Миссис Камерон так с этим и не примирилась. "Дядюшка Джон подписал мой заграничный паспорт", - часто повторяла она.
Теперь миссис Камерон пожелала узнать, что будет со знаменитым имением полковника в Сен-Клу. Каролина искренне ответила, что не знает.
- Все оставлено мне и Блэзу. Однако завещание еще не… как это называется?
- Не вступило в силу, - улыбнулась богиня. - Будем надеяться, что наследство будет поделено поровну.
- О, я уверена. - Однако Каролину одолевали сомнения. В последние годы общеизвестная эксцентричность полковника Сэнфорда достигла грани безумия: опасаясь отравления, он заставлял дворецкого пробовать кушанья. Когда было тепло, полковник отдавал предпочтение дочери перед сыном; когда листья начинали опадать, предпочтение отдавалось сыну. В дни осеннего равноденствия писалось очередное завещание. Судьбе было угодно, чтобы он скончался в холодное время года; когда он переезжал железнодорожные пути, лошадь споткнулась и сбросила его прямо под колеса "Голубого экспресса". Смерть была мгновенной. Случилось это год назад, и нью-йоркские адвокаты до сих пор разбираются в различных вариантах завещания. В сентябре Каролина и Блэз будут знать, кому что досталось. К счастью, сэнфордское состояние достаточно велико и его хватит на двоих. А что касается Сен-Клу, то это дворец, построенный одним из не самых умных, а потому невероятно богатым министром финансов Людовика XV. Когда Каролина была ребенком, во дворце насчитывалось не менее сорока слуг, а две деревни на территории имения обеспечивали рабочие руки для полевых работ. Но по мере того как безумие все сильнее овладевало полковником, потенциальные убийцы скопом изгонялись из имения и в конце концов некому стало поддерживать великолепие, оплаченное компанией "Обожженный кирпич Сэнфорда", расположенной в городе Лоуэлл, штат Массачусетс, а также исключительно прибыльной железной дорогой Цинциннати - Атланта; эту дорогу построили вместо другой, которую разнес в щепы дядюшка миссис Камерон, генерал Уильям Текумсе Шерман, во время своего энергичного марша к морю.
Дети заполнили комнату, эти шестеро создавали такое впечатление, что их по меньшей мере дюжина. Племянница миссис Камерон, ее флегматичная дочь Марта, дочь Керзона, мальчик Герберт и Кларенс, некрасивый младший брат Адельберта Хэя, сын домашней знаменитости - Джона Хэя, американского посла при Сент-Джеймсском дворе. Миссис Камерон с непререкаемой властностью скомандовала:
- Девочки, марш в конюшню. Там есть коляска. Мистер Адамс, то есть дядюшка Дорди, привез вам двух пони. Мальчики могли бы поиграть в лаун-теннис в Плакли…
- Мы победили, миссис Камерон, - сказал Кларенс юношеским ломающимся голосом. - Война закончена на папиных условиях. Куба навсегда свободна, - внезапно пробасил он под всеобщий хохот. - Нам надо сохранить Пуэрто-Рико. Для себя.
- Главная проблема, - сказал, заливаясь румянцем, угрюмый носатый Герберт, - это Филиппины. Вы, американцы, просто обязаны их удержать. Воспользовавшись…
- Мы решим судьбу Филиппин за завтраком, - сказала миссис Камерон и выставила ребятню за дверь.
Каролина подошла к массивному столу, что стоял у окон, выходящих на террасу. На выщербленной столешнице грушевого дерева в беспорядке лежала почтовая бумага сенатора Камерона, имения Сурренден-Деринг, американского посольства в Англии. Надо написать Блэзу, вспомнила Каролина, рука ее потянулась к бумаге. Она терзалась искушением воспользоваться посольскими бланками, но решила, что это выставит ее в ложном свете. Лучше взять бледно-серую бумагу поместья. Но тут ей попалась на глаза маленькая стопка листков для заметок цвета старой слоновой кости с пятью алыми сердцами - мастью червей, сложенная, как карточная колода.
- Что это такое, миссис Камерон? - Каролина взяла листок в руку.
- О чем ты? - Миссис Камерон прикрыла за детьми дверь.
- Бумага для писем. Пять… - Каролина разглядывала крошечные алые сердца.
- … червей. - Миссис Камерон забрала у Каролины листок. - Ума не приложу, кто это здесь оставил. Я буду тебе признательна, если ты никому не скажешь, что нашла здесь эти листочки.
- Тайное общество? - спросила заинтригованная Каролина.
- Тайна тут есть, конечно. И в некотором смысле общество тоже.
- Но что… кто же такие "пять червей"?
Миссис Камерон холодно улыбнулась.
- Догадайся сама. Да теперь их осталось только четверо. Как фрейлин у Марии Шотландской.
- Тех всегда было четыре.
- Ну, а этих было пятеро. Как поется в старой балладе, где раньше было пятеро, стало четверо, где было четверо, стало трое… - Миссис Камерон внезапно тяжело вздохнула. - Со временем никого не останется.
- Вы - одна из них?
- О нет! Я этого недостойна! - сказала миссис Камерон и вышла из комнаты, сжимая тайну в своей длинной властной руке.
Каролина дописала до середины письмо Блэзу, когда в гостиную через балконную дверь вошел Дел Хэй. Он был точной копией своей матери, Клары Хэй, ширококостой красивой женщины, произведшей на свет столь же крупного, широкого в бедрах сына; верхняя часть его лица была значительно меньше, чем нижняя, в отличие от Каролины: ее лицо по форме было скорее треугольным, с широкими бровями.
- Мы победили, - сказал Дел.
- В качестве приветствия я предпочитаю традиционное "доброе утро", - холодно откликнулась Каролина. - Мне сегодня все сообщают о нашей победе, и никто даже не упомянул о погоде. К тому же я никого не побеждала. Другое дело твой отец и ты.
- И ты тоже. Ты американка. Это великий день для всех нас.
- Очень жаркий день. Я пишу твоему однокашнику. Что-нибудь передать?
- Напиши, что он должен быть счастлив. И уж конечно, счастлив его патрон. "Нью-Йорк джорнел" наверняка исходит пеной, как…
- Бешеная собака. Можно мне воспользоваться бумагой твоего отца?
- Почему бы и нет? Сурренден-Деринг - летняя резиденция посла.
Молодой человек с четким пробором заглянул в комнату.
- Вы не видели посла?
- Он в библиотеке, мистер Эдди. Вы только что из Лондона?
- Я обедал здесь вчера вечером, - с укоризной ответил молодой человек. - Конечно, за столом было столько людей…
- Простите. Их действительно было так много. Какие новости?