- Ты достал план форта? - Херст смотрел в окно на "Хофман-хаус", у подъезда которого вереница экипажей высаживала гостей какого-то демократического сборища. Отель "Пятая авеню" был святилищем республиканцев, а "Хофман-хаус" принадлежал демократам.
- Да, Шеф. Он в вашем сейфе. Кроме того, предположительную численность гарнизона и охраны, приставленной к Дрейфусу.
- Я не думаю, что нам удастся освободить всех заключенных-лягушатников. - Воображение Херста наверняка рисовало его самого в роли Моисея, ведущего вчерашних рабов в обетованную землю Манхэттана.
- Вполне достаточно будет освободить одного Дрейфуса.
- Наверное, ты прав. Ладно, обсужу это с Карлом Декером. Он будет твоим помощником. У него потрясающие способности к таким э-э… делам.
Карл Декер был профессиональным журналистом, который сумел освободить из тюрьмы на Кубе красивую молодую женщину, страстную (ну, разумеется) противницу Испании и ее звероподобного правителя. Херст красочно обыграл эту авантюру и хотел теперь большего.
- Я рассчитываю, что ты будешь с нами, впереди, возле меня. - У Херста был вид мальчишки, собравшегося поиграть в пиратов.
- Я мечтаю об этом, сэр.
- Потому что ты единственный, кто сможет поговорить с этим, как его… Понимаешь? По-французски. Я так и не смог одолеть эту тарабарщину. Тебе нравится газетное дело? - Мальчишка-пират внезапно превратился во взрослого вкрадчивого бизнесмена - худший вид пирата.
- Еще бы! - с энтузиазмом откликнулся Блэз. - Ничего не может быть интереснее этой работы, особенно в "Джорнел".
- По правде говоря, твой восторг кое-кто не разделяет. - Голос Херста стал совсем вкрадчивым. Хотя бесчисленные правдолюбцы каждодневно его поносили, он оставался равнодушным к чужому мнению. Он обожал всяческие происшествия, авантюры, смешные истории. Ему нравилось, что его газета впереди всех по тиражу, хотя с рекламой пока не все шло гладко. - Я сильно порастратил матушкин… подарок. Эти войны влетают мне в копеечку.
Блэза удивило не то, что Херст растратил семь с половиной миллионов долларов, которые Фиби Херст презентовала ему три года назад, а то, что Херст в этом признался; впрочем, загадочная привлекательность Шефа в том и заключалась, что он всегда знал, кто есть кто и как с ним следует говорить. Со служащими он держался с холодной вежливостью и голос повышал редко. Он отличался щедростью во всех отношениях; взамен же хотел только одного: за свои деньги иметь все самое лучшее. С теми, кого он нанимал, в том числе с редакторами, он не поддерживал дружеских отношений. Он никогда не появлялся в барах неподалеку от Пресс-сквер. Не появлялся он и в мужских клубах высшего класса - по той очевидной причине, что попытка вступить в любой из них была бы отвергнута градом черных шаров. "Я здесь чужой", - говорил он часто, обращаясь скорее к себе, чем к Блэзу. Блэз понимал, что Херст был готов оставаться тем, кем он был, то есть посторонним, но за это терроризировать допущенных.
Когда Блэз на первом же курсе бросил Йель, полковник Сэнфорд пришел в бешенство. "Что же ты собираешься делать? К чему подготовлен в жизни?" Блэз был достаточно тактичен, чтобы не напомнить полковнику, что тот сам не был подготовлен ни к чему, кроме траты денег, полученных в наследство от семьи его, Блэза, матери; хотя, если быть честным, что в разговорах с отцом, который вечно ставил его в неловкое положение, было совсем не легко - полковник нечаянно сделал новое состояние после войны в железнодорожном бизнесе, пустив в дело деньги Делакроу; это привело в неистовство семью матери Блэза, поскольку им от этого не перепало ни доллара.
"Мой сын - Делакроу, - повторял Сэнфорд примирительно, - через него все достанется вашему роду". Но когда этот сын, бросив университет, уехал в Нью-Йорк и объявил, что хочет заняться газетным бизнесом, полковник был потрясен; он был еще более обескуражен, когда Блэз, которого всегда завораживали газеты, сказал, что мечтает быть похожим на Уильяма Рэндолфа Херста: одно это имя в мире Сэнфордов служило синонимом всяческого непотребства. Но полковник в конце концов уступил и даже поручил своему нью-йоркскому адвокату Деннису Хаутлингу устроить встречу Блэза с темным - хотя, скорее, ярко-желтым - князем журналистики.
Херст проявил немалый интерес к молодому человеку. "Деловую сторону изучить нетрудно, - сказал он. - Надо крутиться среди тех, кто продает рекламу, кто ведет бухгалтерию, и попытаться понять, почему так получается, что чем больше газет я продаю, тем больше денег теряю и тем более крупные цифры выводят красными чернилами мои счетоводы. - Херст улыбнулся отнюдь не обезоруживающей улыбкой. - Другая сторона дела - сама газета…"
"Это я обожаю!" Они сидели в кабинете Шефа, окна которого выходили на Парк-роу. Херст снимал второй и третий этажи здания газеты "Трибюн", этого памятника славному прародителю всего лучшего и не самого лучшего в современной журналистике, Хорейсу Грили. Из окон Херста виднелось величественное здание городского муниципалитета, а не менее внушительное новое здание издательства Пулитцера можно было разглядеть, лишь высунувшись наполовину из окна, только тогда в одном квартале отсюда был виден небоскреб - штаб-квартира вражеской "Уорлд".
"Так вот, другая сторона газетного дела зависит частично от того, сколько денег вы готовы истратить, и частично от того, насколько удастся заинтересовать людей в… в…"
"В уголовщине и нижнем белье?" - дерзко спросил Блэз.
Шеф недовольно нахмурился.
"Я не пользуюсь такими выражениями, - сказал он холодно. - Но люди обожают скандалы. Это правда. И еще они хотят, чтобы о них кто-то позаботился, потому что в этом городе нужды рядовых граждан никого не волнуют".
"Даже политиков?"
"От них-то и надо защищать рядовых граждан. Наверное, ты захочешь вложить в газету деньги". Херст посмотрел на разбросанные по полу бумаги; когда они будут приведены в порядок, родится очередной номер "Джорнел".
"Как только сумею оглядеться и понять, что к чему, если, конечно, такое случится. В Йеле многому не научишься".
"Меня вышибли из Гарварда, чему я был очень рад. Ну что же, можешь начинать, когда тебе будет угодно, а дальше поглядим".
Вскоре после этой беседы Херст объявил войну Испании и победил. Теперь он вознамерился освободить капитана Дрейфуса. Нанести поражение полковнику Рузвельту. Открыть дюжину новых газет. Все казалось возможным, да только вот… Шеф посмотрел Блэзу прямо в глаза, у него было такое же непреклонное лицо, как у Бонапарта за его спиной.
- Я израсходовал деньги, которые мне дала мать, мы по-прежнему в долгах.
- Попросите у нее еще, - живо откликнулся Блэз; он понимал, что сейчас последует.
- Мне бы не хотелось. Потому что… - Высокий голос Шефа стал еле слышным. Он почесал подбородок, затем потеребил ухо. - Я видел вчера Хаутлинга. В отеле "Пятая авеню".
- Он достойный республиканец. - Блэз сжался в комок в ожидании атаки.
- По-видимому. Но розовые рубашки он любит не больше, чем я. Он сообщил мне, что завещание твоего отца скоро будет утверждаться в суде.
- Все движется так медленно. - Полковник погиб в феврале, теперь был сентябрь. Юридическая машина простояла все лето. - Вряд ли что-нибудь решится до Нового года.
- Хаутлинг сказал, что решение будет принято на следующей неделе, - спокойно ответил Шеф. - Речь идет о больших деньгах.
- Трудно сказать, - Блэз чувствовал себя прескверно. - Да ведь нас двое, моя сестра - сводная сестра - и я.
- Ну что ж, пришел твой час встать на ноги, - сказал Херст. - Не упусти свой шанс. Я посматриваю на Чикаго, Вашингтон и Бостон. Я хочу иметь газету в каждом большом городе. А ты… - голос Шефа замер.
- Не рано ли мне… быть вашим партнером? - Блэз вдруг перешел в наступление. Да и чего ему нервничать, если у него есть или скоро будут деньги, которые так нужны Херсту?
- Разве я сказал что-то о партнерстве? - Херсту показалась смешной даже мысль об этом, но он не засмеялся, а нахмурился. - Я думаю, что ты безусловно мог бы войти в долю.
- Да, да, наверное. - Блэз достаточно долго наблюдал, как бухгалтеры выписывали красными чернилами цифры убытков, и знал, что все принадлежит лично Херсту и нет никакой "доли", которая предназначалась бы на продажу. У него был собственный план, не исключено - совместный с Херстом, но вовсе не обязательно. Важнее было другое… - Я и в самом деле не знаю, сколько получу в конечном счете и когда это произойдет, - добавил он загадочно.
- Что ж, дело хозяйское.
В дверях появился Джордж.
- Мисс Анита Уилсон и мисс Милисент Уилсон хотят видеть вас, сэр, - сказал он невозмутимо.
- Попроси их подождать в гостиной. Херст встал. - Отправляйся к Декеру, - сказал он Блэзу.
- Да, сэр.
Когда Блэз проходил через холл, он увидел сестер Уилсон, смотревшихся в зеркальную ширму. Обе были пухленькие, хорошенькие блондинки. В редакции многие полагали, что Шеф благоволил к Милисент, которой было только шестнадцать, другие считали, что он предпочитал старшую, Аниту; были и такие, кто думал, что он развлекался с обеими, по отдельности или вместе - в зависимости от испорченности воображения того или иного журналиста. По общему мнению, девушки с большим успехом выступали в составе танцевальной группы "Веселые девицы", которая в данный момент давала спектакль "Парижанка" в театре на Геральд-сквер. Когда Джордж открывал перед Блэзом входную дверь, Шеф, должно быть, вошел в гостиную, потому что послышались радостные возгласы девушек: