- Отлично. Я человек азартный и не раз уже терпел банкротство. Пусть это будет еще одной авантюрой, в которой я приму участие.
- На этот раз наш Луи-Наполеон переоденется но императором, а плотником,- шепотом рассказывала Мария.- С верным человеком мы отправим ему ящик с инструментами. Он развлекается тем, что изучает ремесла. Это вызывает к нему любовь черни и убаюкивает подозрительность стражи. Небольшой морской рейс - и друзья доставят его в Англию.
- Вы молодец, Мария,- сказал с чувством Жозеф.- Если бы вы предпочли меня, а не Луи-Наполеона, который не унаследовал от своего великого дяди даже его корсиканской страстности, я оставил бы ради вас свои сомнительные спекуляции и заводы, которые вы так презираете.
- Увы, в ваших жилах не течет ни одной капли императорской крови,- сказала, улыбаясь, Мария и пригласила графа Морни в столовую к обеду.
Луи-Наполеону, находящемуся в заключении, его процветающему брату - дельцу Морни - и другим сторонникам идеи цезаризма предстояло вскоре появиться на авансцене истории.
Глава четвертая
Трудный год
Женевьева сидела возле маленького Иоганна и напряженно старалась понять, почему две почтовые кареты, из которых одна вышла в шесть часов утра из Парижа в Лион, а другая из Лиона в Париж на час позже, встретятся на полдороге именно через столько-то времени. Сын терпеливо объяснял матери задачу, которую только что решил.
- Поразительно,- сказала Женевьева,- чего только не способна выдумать наука... Но почему многие ученые люди живут бедно, хотя знают все на свете? Раньше я думала, что учение всегда приносит богатство.
Она услышала, как закипает суп, и быстро направилась к печи.
- Богатство чаще достается неучам,- сказал Иоганн Сток, входя в комнату.
Он снял теплую фуфайку и вышел в сени, где стояло ведро с водой и таз, чтобы умыться после работы. Иоганн был утомлен и хромал больше обыкновенного.
- Быть дождю. Болят у меня кости,- сказал он, досадуя на свою немощь. Вернувшись в комнату, он ласково потрепал сына по плечу и пододвинул убогий стул к столу. Женевьева достала из печи кастрюлю, поставила миску. В углу комнаты в бадье намокало белье.
Иоганн посмотрел на красные опухшие руки жены и угрюмо спросил:
- Все стираешь? Надрываешься?
- Надо было начинать сегодня стирку белья господина Ивье, ведь он учит нашего сына.
Поймав взгляд мужа, она поспешно спрятала руки под передник и села, стараясь скрыть свою усталость.
Иоганн подумал с грустью: "В ее возрасте богатые женщины расцветают, а она, что старая яблоня, посерела, высохла и покривилась".
Он отодвинул тарелку, чувствуя, как сострадание к жене сжимает ему горло, и сказал:
- Вот что, жена, так дальше жить мы не можем. Мне в Париже не найти дороги. Работа у меня временная, да и в "Союзе справедливых" на многое не нахожу ответа. Надо подумать, не перебраться ли куда-нибудь. Я слышал, что в Брюсселе безработных портных как будто меньше.
Маленький Иоганн сорвался с табурета и восторженно завертелся юлой. Он только и мечтал что о путешествиях и незнакомых местах.
Женевьева, не скрывая огорчения, села подле мужа.
- Иоганн, зачем ты придумал это? Здесь у меня есть знакомства, постоянная поденная работа.
- Это стирка-то? - горько усмехнулся муж.
- Была бы хоть такая работа. Ведь благодаря ей из нашего малыша выйдет ученый человек. А в чужих местах согласится ли кто учить сына прачки и портного? Ты тоже нет-нет да и имеешь заработок. Тут много хороших людей- Эвербск и другие. А то снова потащимся, как цыгане, по свету. Что цыгане? У них хоть есть лошадь и кибитка, а у пас всего лишь корыто, поломанная кровать, стол, три стула, немного тряпья да еще вот кастрюля.
Женевьева добросовестно перечислила все достояние семьи. Но Сток не уступал. Маленький Иоганн тоже упрашивал мать не бояться переезда в чужие места.
- И чего ты так беспокоишься, Женевьева? - удивился Сток.- У работника есть большое преимущество перед его хозяином - он ничего не имеет и легок на подъем. Терять нам нечего.
Женевьева махнула рукой и согласилась:
- И вправду, хуже не будет.
Ранней весной Сток и его семья в почтовой карете двинулись в Брюссель. Кучер протрубил в рог, захлопнул дверцы, и лошади побежали по мощеной улице к заставе.
Когда наскучило смотреть в окно, Сток достал узкую книжечку в потемневшем переплете и начал читать вслух жене и сыну:
- "Еще в восьмом столетии хроники упоминают о местечке Брусцелле. Герберга, сестра Оттона Первого, принесла с собой это местечко в приданое, когда выходила замуж за Гизельберта Лотарингского. Дочь ее сына Карла, Герберга, вышла замуж за Ламберта, графа Лувенского. Начиная с Иоганна Первого, который правил с тысяча двести пятьдесят первого по тысяча двести пятьдесят девятый год, Брусцелл постепенно превращался в столицу, и город Лувен потерял свое значение. После неоднократных вооруженных столкновений граждан, ревниво защищавших свои привилегии, с патрициями или князьями, после суровых кровопролитных войн в тысяча триста пятьдесят пятом году Брюссель перешел в собственность к графине Фландрской, супруге герцога Филиппа Смелого.
В тысяча четыреста тридцатом году герцог Бургундский, Филипп Добрый, вступил во владение Брабантом, столицей которого был Брюссель, и при его внучке Марии город перешел во владение Габсбургского дома. Постоянное нарушение прав, скрепленных присягой, данной этими князьями народу, приводило к восстаниям".
Женевьева, вздохнув, прервала мужа:
- Куда ни глянешь - все одно и то же. Обижают народ,- он но стерпит - восстанет, его же и побьют, и опять все сначала.
Иоганн продолжал читать:
- "Карл Пятый сделал Брюссель столицей Нидерландов. Город наполнился блеском и шумом придворной жизни. При его сыне Филиппе Втором Брюссель стал ареной Нидерландской революции".
- А было ли, отец, так, чтобы не было бедных? - спросил маленький Иоганн.
- Нот, дружок,- улыбнулся Сток,- на моей памяти такого еще не было. Но будет.
- Читай дальше,-попросила Женевьева. И Сток снова принялся за прерванное чтение:
- "Страшна была тирания Филиппа Второго, этого кровожадного деспота. Он установил в стране инквизицию, которая сжигала на кострах невинных людей, обвиненных в ереси. В начале тысяча пятьсот шестьдесят шестого года в Нидерландах образовался "Союз дворян среднего достатка", которые поклялись защищать свободу воры против посягательств испанского правительства. Один из знатных и богатых нидерландцев, Барлемон, выслужившийся перед испанской правительницей Маргаритой Пармской, прозвал членов союза гезами,что значит нищие. Это название не унижало, а, наоборот, приблизило восставших к народу. Гезы начали одеваться в пепельно-серую одежду нищенствующих монахов и прикрепили к груди особый значок - гезский пфенниг, на котором были изображены две протянутые руки с сумой. Они возглавили восстание народа против испанского гнета. Жестокий герцог Альба был послан в Нидерланды, чтобы подавить восстание и уничтожить главарей. Но все его попытки расправиться с повстанцами не увенчались успехом... В море на испанский флот и на побережье, где расположились войска усмирителей, нападали морские гезы. Гезы заняли в тысяча пятьсот семьдесят втором году город Бриль и постепенно освободили от испанцев-поработителей все северное побережье Нидерландов. Брюссель особенно пострадал от свирепости герцога Альба и от испанской инквизиции, стремившейся к беспощадному уничтожению нидерландских вольностей. На кострах инквизиции и в камерах пыток погибли тысячи людей.
Во время продолжительных войн, которые велись в Нидерландах, Брюссель был опорным пунктом то нидерландцев, то испанцев. Город храбро защищал свою независимость, пока после смерти от руки убийцы доблестного и справедливого принца Оранского не вынужден был сдаться Александру Фарнезе Пармскому в тысяча пятьсот восемьдесят пятом году. Иезуиты и католическое духовенство употребили все старания, чтобы искоренить протестантизм, который, несмотря на жестокие преследования, глубоко укоренился в Брюсселе... Город сильно пострадал во время войны Испании с французским королем Людовиком XIV и Австрии с Людовиком XV".
- Что же это, кто с кем ни дерется, а Брюссель громят,- удивилась Женевьева.
- Так оно и бывает, когда страна теряет независимость. Да и к тому же у города такое месторасположение- мимо не пройдешь! - ответил Иоганн и снова взялся за книгу.
- "Со вступлением на престол австрийского императора Иосифа Второго настал период горьких испытаний, известный под названием Брабантской революции тысяча семьсот восемьдесят девятого года. Едва после кратковременной независимости в тысяча семьсот девяностом году было восстановлено австрийское господство, как вследствие битвы при Жемаппе страна белгов, как называли ее при Гае Юлии Цезаре римляне, подпала под власть французов. Но в марте тысяча семьсот девяносто третьего года победа австрийцев при Неервиндене заставила французов оставить город. Сам император австрийский, Франц Второй, торжественно присягнул Брабантской конституции, но спустя несколько месяцев победа, одержанная Журданом при Флерюсе, привела французов в Брюссель, который был низведен отныне до положения главного города Дильского департамента. Ничто не могло ему вернуть прежнего блеска. В тысяча восемьсот четырнадцатом году после свержения Наполеона Брюссель со всей Бельгией был присоединен к основанному тогда королевству Нидерландскому и попеременно с городом Гаагой стал местом пребывания Генеральных штатов и королевского двора".
Сток закрыл книгу и спрятал ее в корзину.
- Что же было потом? - спросил заинтересовавшийся маленький Иоганн.