- Могут… Выматывая силы и неся громадные потери. Я со святым уважением отношусь к подвигу солдата, в критический момент бросающегося под танк со связкой гранат. Но за этим подвигом я вижу преступление определённого офицера, не уничтожившего этот танк с помощью артиллерии. Жизнь дороже всего. - Он вызвал звонком капитана Романова. - Александр Васильевич, отправьте сейчас же телефонограмму Федюнинскому. Запишите текст: "Приказываю не допускать отрыва пехоты от танков и артиллерии сопровождения. Приказ довести до сведения командиров подразделений".
Отпустив адъютанта, Говоров спросил:
- Напомните, сколько огневых точек врага не были подавлены нашей артиллерией?
- Тридцать две, - ответил начальник разведки. - Доставили же они нам хлопот…
- Значит, время артиллерийской подготовки надо увеличить, а огневой вал углубить. Где сейчас дивизии генерала Симоняка?
- На подходе к Пулкову, товарищ командующий, - сказал начальник разведки Пётр Петрович Евстигнеев.
Он всегда знал всё.
6. РАССКАЗ О ВАНЕ КУЛИКОВЕ
Ночь на пятнадцатое января была в Ленинграде морозной и туманной, но метель до города ещё не добралась. По улицам двигался гвардейский корпус. Своего командира, генерала Николая Павловича Симоняка, солдаты за отвагу и удаль, за великую заботу о рядовых бойцах и крепкую память на лица называли "батькой". Николай Павлович в лихо сдвинутой на затылок кубанке тоже шагал пешком с солдатами.
А в пятой роте 19-го гвардейского полка, в третьей шеренге шагал восемнадцатилетний солдат Ваня Куликов и думал: неужели маршрут движения пройдёт по его родной улице?
В сорок первом году отец ушёл на фронт, а Ваню по молодости лет не взяли, хоть он и доказывал, что большой и сильный, воевать вполне может. В сорок третьем пришло извещение о том, что отец погиб под Пулковом. С этой горькой бумагой Ваня снова пришёл в военкомат. Военный комиссар, сам весь израненный и без руки, с печалью прочитал известие о гибели солдата Куликова.
- Возьмите меня вместо отца, - сказал Ваня.
- Восемнадцать уже исполнилось?
- Конечно исполнилось… через три месяца, - сказал Ваня.
- Будь по-твоему, - решил комиссар. - Иди воюй. Замени отца в боевых рядах.
Ваню направили на левый фланг фронта, под Синявино. Он воевал и помнил: захватчики и убийцы, закопавшиеся в нашу землю, убили отца. Страха не испытывал и воевал умно, прицеливаясь без суеты. В одном бою Ваня получил рану в левую руку, но из боя не вышел и продолжал стрелять - правая-то была целой. Хотели послать его в госпиталь, но Ваня отказался, обошёлся перевязкой при части.
Бойцы генерала Симоняка не любили госпиталей. Мало ли куда могут отправить после излечения! А вдруг не к "батьке"? Всеми правдами и неправдами старались раненые не попасть в госпиталь, а если уж их туда, лишённых сознания, относили, сбегали из госпиталя, слегка подлечившись, и своими силами добирались до родного полка. Получалось, что у Симоняка процент солдат, имеющих ранения, много больше, чем в других частях армии.
Но Николай Павлович не огорчался.
- За битого я и трёх небитых отдам, - говорил он. - Раненый солдат, вылечившись, воюет умнее целого, под пули зря не лезет и стреляет злее.
Ваня сумел убедить командира, что рана пустяковая и вылечится при полку.
…И вот полк идёт по Ленинграду. В самом деле, передние ряды полка сворачивают на его родную улицу. Идёт по ней первая рота, вторая, третья… Показался угол дома, в котором восемнадцать лет назад родился Ваня. Сейчас там одиноко живёт мама. Она даже не знает, что сын идёт мимо родного дома… И тут перестал Ваня Куликов, обстрелянный и награждённый боец, быть стойким солдатом. Гулко заколотилось в груди сердце.
Жалобным голосом попросился он у командира роты:
- Товарищ старший лейтенант, можно домой забежать? Он вот он… Там у меня мама одна. Я на минутку! Обниму маму и выскочу сейчас же!
- Валяй, Куликов, - махнул рукой старший лейтенант и отвернулся, чтобы боец не увидел его повлажневшие глаза.
У командира роты тоже была мама, и тоже одна, но на другой улице. Ему нельзя забежать к ней даже на полминутки, потому что он не рядовой боец, отвечающий в строю лишь за себя. Для командира ответственность перед солдатами и бережное отношение к ним в трудную минуту должны подниматься выше любви к маме и ответственности перед ней. Именно потому, что командиру нельзя забежать к маме, он имеет моральное право разрешить солдату забежать на минутку к маме…
Ваня влетел по знакомой лестнице. Непрерывно барабанил кулаками в дверь, пока мама не открыла. Он обнял её, поцеловал, убедился, что мама жива и здорова. Хотел бежать вдогонку за полком, но…
- Хоть минутку посиди, Ванечка! - взмолилась Александра Яковлевна. - Чашечку чаю выпей со мной, я мигом согрею…
Пока грелся чай да пока его пили, полк ушёл далеко. Как его догонишь? Трамваи ведь не ходят…
- Мама, а мой велосипед живой? - додумался Ваня.
- Стоит в прихожей на старом месте, - сказала мама.
- Дай-ка…
Ваня протёр велосипед от пыли, накачал шины, проверил цепь и педали. Всё крутилось нормально. Можно ехать!
- Как же можно по снегу на велосипеде? - возразила Александра Яковлевна. - Ты же устанешь!
- А как я за городом по всяким кочкам ездил? - весело ответил Ваня. Он был очень рад, что нашёл средство догнать полк и не подведёт доброго командира роты. - Так и поеду. Ноги у меня сильные!
- А как обратно велосипед? - спросила Александра Яковлевна.
- Пусть кто угодно забирает! Неужели после войны другой не купим?
- Ах я старая скряга, - застыдилась своего вопроса Александра Яковлевна. - Сдуру ляпнула… Бросай его, Ванечка, совсем.
Обцеловав маму на прощанье, Ваня спустил машину с лестницы. Вывел на улицу, взгромоздился на седло со своим автоматом и поехал по ледяным кочкам догонять своих.
Очень полезная машина - велосипед!
Ваня догнал полк на Обводном канале, прислонил велосипед к стене клуба имени Карла Маркса и, весь потный, запыхавшийся, занял своё место в строю.
- Видел маму!..
И он рассказал друзьям и командиру роты, как встретился с мамой, как не мог отказаться от чая, как выручил его старый велосипед.
Командир роты слушал и вздыхал… Потом сказал Ване:
- Разволновал мамашу. Теперь она думает: как ты добрался, не сломалась ли машина. Выйди-ка, солдат, из строя. Вот тебе карандаш и бумага. Напиши, что догнал часть вовремя, настроение весёлое и командир части похвалил. Сверни и брось в почтовый ящик.
Ваня присел на ступеньку и написал: "Дорогая мамочка, я догнал своих благополучно и без опоздания. Командир роты меня похвалил. Велосипед оставил возле клуба на Обводном канале. Целую тебя и желаю крепкого здоровья. Твой сын Ваня".
Свернул бумагу солдатским треугольником, написал адрес и опустил письмо в почтовый ящик.
С тихим гулом, не бряцая оружием, подошли гвардейские полки к передовой линии и растеклись по траншеям.
Преодолевая упорным взглядом тьму, всматривались солдаты в первые двести метров, с которых начинается победная дорога от Ленинграда до Берлина.
7. РАССКАЗ О ТОМ, ИЗ-ЗА ЧЕГО НАРУШИЛИ УСТАВНЫЙ СТАТУТ
Поздний январский рассвет был ещё более поздним из-за тумана и колкого снега. В траншеях под Пулковом, растянувшихся на пятнадцать километров, завтракали солдаты. Молча, аккуратно и основательно они готовились к атаке. Говоров научил войска проверять всё: от гранаты и автомата до портянки и пуговицы.
В холодных домах Ленинграда просыпались люди и не знали ещё, что не будет больше блокадных ночей, не будет обстрелов.
Но вот совсем рассвело.
- Артиллерийскую подготовку будем вести час двадцать минут, - сказал Говоров.
Он всё время помнил о трёх десятках неподавленных огневых точек, из-за которых напрасно гибли люди.
Открыли стрельбу три тысячи орудий и миномётов. Воздух набух дымом и жаром. Грохот давил на уши. От опаляющего зноя стрельбы раскраснелись лица бойцов.
Втиснутый в земляные берлоги враг принимал на головы огненный дождь.
Налетели штурмовые самолёты и осыпали позиции фашистов прицельными бомбами. Ошеломлённые этим сверхужасом, фашисты задыхались в дыму и пламени.
В одиннадцать часов добавила огня наша реактивная артиллерия. Казалось, что загорелись камни и земля.
Восемьдесят минут кончились, и грохот внезапно стих.
Но вдруг опять загрохотало: это сапёры взорвали минные поля перед нашими траншеями. Путь пехоте открылся.
Взлетели ракеты, рассыпались в небе искрами.
Первыми выскакивая из траншей, офицеры кричали:
- За Ленинград!..
Неслышно для тех, кто был с ним на командном пункте, Говоров произнёс одними губами:
- За расстрелянные липы Стрельнинского парка.
И те, кто приказывал, и те, кто исполнял, все вы расплатитесь сполна. Высокая человеческая совесть не даёт права исполнять приказ, если приказывают убить невинного, разрушить мирное жилище, осквернить народную святыню.
Думая так, Говоров смотрел на бегущую в атаку первую линию пехоты, десять тысяч солдат и офицеров. Ему привычно было зрелище движущихся армий, громадных масс организованных его волей людей, но эта атака потрясла сознание. Поднялась вторая линия, тоже десять тысяч воинов, и побежала вслед за первой.
Теперь никакое, самое яростное сопротивление врага не смогло бы остановить советских солдат.