- Истинно тебе говорю, сынок. Об отце твоем, а моем брате сокрушалась заступница наша. И все это видели. Вече на Ярославовом дворе сотворили люди, весь горок сбежался.
- На Мирошкинича поднялись? Или на князя Всеволода? - спросил Никита, чувствуя, как в душе начинает разгораться уголек восторга. Вот так Новгород! Не простил великому князю Олексиной смерти!
- Вот то-то и оно, что нет, - грустно и, как показалось Никите, немного смущенно ответил дядя Михаил.
Уголек в душе погас.
- А на кого тогда?
Никита, готовый уже к тому, что сейчас прихлынет жаркая волна благодарности к новгородцам, поднявшимся за честь его отца, вновь почувствовал злую тоску.
- Да поначалу многие шумели - Мирошкиничей ругали, - сказал дядя Михаил. - А потом торговая сторона всех перекричала. На Дмитрия-посадника, видишь ты, многие зло имели. Мирошкиничи - они что? Они как псы - кость ухватили и унялись. Это нам с тобой Олексы смерть - горе, а городу что? Огорчение только, да и то не всем. А Дмитрий - дело другое. Он-то всех прижал, весь Новгород. Купцов - особенно. Грабил их, виру дикую за них брал. Ну и доигрался. Разбили ведь его после. На вече приговорили и разбили.
- Как так разбили? Посадника?
- Вот так и разбили - дочиста. И князь Константин вступаться не стал. Может, за Олексу виноватым считал себя. Никому ничего не возбранил. А Димитрия самого не было тогда в Новгороде. Он у великого князя во Владимире лежал при смерти. Там и помер вскоре. А дом его и все имение нажитое - все народ разграбил. Делили на всех.
По три гривны на зуб вышло. Многие потом говорили: великий князь посадником Димитрием Новгороду заплатил.
- За что заплатил? За отца? - с вызовом спросил Никита.
- За что… Может, и за Олексу, - грустно ответил дядя Михаил. - Князю Всеволоду один человек - ничто. Тут, Никитушка, для князя товар подороже - власть над Новгородом.
- Наш город в своей воле ходил всегда! И отец так говорил!
При этих словах Никите показалось, что дядя Михаил как-то иначе взглянул на него, вроде бы - с сожалением.
- В своей-то в своей, Никитушка, сынок. А без Ростова да Суздаля, без Владимира, без низовской земли Новгороду не прожить. Особенно теперь, когда князь Всеволод в такой силе. Одними вольностями сыт не будешь. Не даст хлеба великий князь, закроет пути - что тогда? Мне по миру идти, милостыни просить? А голод начнется? Ты-то молодой еще, Никитушка, голодного времени не помнишь.
- Отец рассказывал.
- Это разве расскажешь? А увидеть такое - не приведи Господь. Когда кору с деревьев обдирают да гложут ее с изнанки, где сладенько. Идешь по улице - везде глаза голодные. Нищих - тьма, а и подать им нечего. Спроси такого оголодавшего: что, мол, тебе дороже - вольности новгородские или хлеба кусок? Что, ты думаешь, он выберет?
Никита не ответил. Дядя Михаил же, пользуясь молчанием племянника, говорил все убежденнее, и не понять было - то ли Никиту убеждал, то ли себя самого.
- Я, сынок, князя Всеволода не простил за Олексу. Никогда не прощу ни его, ни Мирошкинича. А толку что? Мы с тобой, Никитушка, не весь Новгород. А ему княжеской власти не миновать. И то ладно, что не под немцем будем, а под русским князем. И ничего не поделаешь. Великий князь сильнее Новгорода. И управы на него не найдешь.
- Не искать, так и не найдешь! - громче, чем нужно при задушевном разговоре, произнес Никита. - Погоди, дядя Михаил, дай сказать. Ты вот меня будто уговариваешь. А даже не спросил - где я был этот год, чего повидал, какие муки перенес…
- Дак это я заговорился, Никитушка! От радости. Болтаю, что первое в голову взбредет.
- Нет, дядя Миша, врешь ты. Все не так, - жестко сказал Никита. - Это обида в тебе сидит, гложет тебя. Вот ты обиду свою и убаюкиваешь, как нянька ребеночка, чтобы не плакал, дал покою. Не будет покою вам! Сапоги владимирскому князю лижете! А он на это не поглядит, захочет - всех вас перережет. Как отца моего убил!
Никите вдруг захотелось взять дядю Михаила за грудки и встряхнуть. Он устыдился своего внезапного злобного порыва и замолчал. Виновато глянул - и жалостью тронулось сердце: дядя Михаил сидел понурившись, уставясь в никуда, казался совсем постаревшим и печальным.
- Прости, дядя Миша, прости, - сказал Никита. - Я ведь не про тебя это. Обидно мне стало. Нынче я владимирскую дружину видел на дороге. Я прячусь, а они - едут, свободно едут, весело. Я в родной город словно мышь пробирался, каждого куста пугаясь. А они - как хозяева. Скажи, дядя Миша, - этого в Новгороде хотят?
Дядя Михаил молчал, стараясь не встречаться с Никитой взглядом. Сунулся было к кувшину - налить меду себе и племяннику, но тут же словно забыл об этом и, сложив руки на коленях, вздохнул протяжно.
- А знаешь, дядя Михаил, как я в город прошел? - спросил Никита. - Мужики меня провели. Один-то меня сразу узнал, а страже не выдал. А мог выдать, глядишь - награду получил бы. Нет, дядя Миша, на одной выгоде не проживешь. Честь людям тоже для чего-то дана.
Тут дядя Михаил будто проснулся, вскинулся-, сердито уставясь на племянника.
- Честью попрекаешь? Ишь ты, какой горячий! Нет, Никитушка, об этих делах ты еще молод судить. Нынче в Новгороде согласия нету! А честь - у каждого своя. Многие под великим князем хотят быть. Пойди-ка подними их - такая смута начнется. Вот так-то, сынок, - уже тише, успокаиваясь, продолжал он. - Сейчас самое верное - подождать немного. Пока припечет новгородцев так, что все заедино встанут. А до той поры никому людей не поднять.
- Не поднять, говоришь? - В глазах Никиты загорелось торжество. - Вот и опять твоя неправда, дядя Миша. Такой человек, за которым все пойдут, - есть. Князь Мстислав Мстиславич это.
- Это который? Нашего Мстислава князя сын? Храброго?
- Вот он самый.
Никита в возбуждении вскочил на ноги и принялся расхаживать по горнице.
- Я, дядя Миша, про князя Мстислава давно думаю. Наверно, сам Господь меня надоумил. Голос мне какой-то сказал, да так явственно: вот у кого защиты просить надо! Я, дядя Миша, к нему пойду, к князю Мстиславу. В дружину к нему попрошусь. Уговорю его за Новгород заступиться.
Дядя Михаил оторопело смотрел на Никиту.
- Как - уговоришь? Да станет ли он тебя слушать? Он - князь, а ты-то кто?
- Станет, дядя Миша, станет. У меня вот тут, - Никита постучал по груди кулаком, - вера в него есть. Говорю же - голос мне был. Я ведь раньше и не думал про него никогда, про князя-то Мстислава. Откуда? А зимой, в самом начале - я тогда под Волоком жил в Иосифовом монастыре, у монахов. Ну, работал им, что скажут - все делал, а меня кормили. Да я не про то. Не в этом дело. А я воду как-то носил, промок весь, захворал. Лежу - огнем горю. - Никита понизил голос, остановился перед дядей Михаилом. - Тут мне и открылось. Я лежу, а мне про князя кто-то говорит и говорит. Дня через два поправился, чувствую - все про него знаю. Про Мстислава Мстиславича. Ну… что он вроде как спит пока, что ли. Как… богатырь, в сказке. То есть - живет как все, а на самом деле - спит. Ты, дядя Миша, не смейся!
Дядя Михаил и не думал смеяться. Он округлил глаза, приоткрыл рот и медленно забирал в кулак свою небольшую седую бороду.
- И будто я его должен разбудить. Такой знак мне был. - Никита повернулся к мерцавшему огоньку и широко перекрестился. - И моя судьба теперь такая - с ним рядом. Велено мне. Понимаешь?
- Понимаю, сынок, - с некоторой робостью в голосе, глядя на Никиту так, словно в первый раз его увидел, ответил дядя Михаил.
- Вот… Я и знал, дядя Миша, что ты поймешь. Я ведь и то знаю, что мне возле князя Мстислава несладко придется. И богатства не наживу, и семьи, наверное, не заведу. А то, может, и голову сложу. Одним словом, судьба будет неласковая. Ну, значит - стану остерегаться. Только по-другому мне теперь нельзя. Да я и сам, - Никита улыбнулся, - не хочу по-другому. С князем Мстиславом хочу. Ты, дядя Миша, вот что… - слегка замялся он, - от отца мне ничего не осталось? Или Мирошкиничи все забрали? Тогда у тебя попрошу.
- Как же, Никитушка, - оживился дядя Михаил. - Дом, конечно, да - забрали окаянные. И все, что в доме было, и все имение взяли. Но серебро ваше мне Олекса еще тогда принес, успел. Чуял, видно, беду. Там гривен поболее двух сотен будет - все твое. Да ведь и мое нажитое тебе отпишу. Ты, Никитушка, мне сыновец, а дороже сына. Да и сам знаешь.
- Мне всего сейчас не надо, - сказал Никита. - А у тебя вот чего попрошу. Нужен мне, дядя Миша, первым делом - доспех воинский, полный. Оружие. Меч самый лучший пошли кого-нибудь купить у Путяты, кузнеца, что возле Козьмы и Демьяна живет. Потом - кони. Два коня со всей сбруей, обязательно. Серебра на дорогу, ну, это прикинем сколько. И человека бы еще верного ты со мной отпустил, а? Кого сам выберу, кто согласится - отпустишь?
- Так ведь… отпущу, конечно.
- Чтобы мне не мешкать, завтра бы я и начал готовиться. Князь Мстислав теперь в Торопце, прямой дорогой туда ехать не придется, значит - путь неблизкий. Да ты не горюй, дядя Миша! - Никита улыбнулся. - Помяни мое слово: ненадолго расстанемся. Скоро опять увидимся. Ну - дашь, чего прошу?
Дядя Михаил уже вытирал рукавом мокрые глаза.
- Сынок… все сделаю, как скажешь. Храни тебя Господь… Ох, посмотрел бы Олекса на тебя, хоть одним глазком… Все исполню. Свечи за тебя буду каждый день ставить у Божьей Матери. У святого Якова, той самой. - Он всхлипнул. Шагнул к Никите. Обнялись. Постояли так немного. - А давай-ка, Никитушка, давай-ка выпьем с тобой, - вдруг забеспокоился дядя Михаил. - За такое дело… за такое дело нужно…
И он решительно потянулся за кувшином.