С этими словами Лорен вышел с Марсаном.
- Моя мораль по крайней мере веселая и пригодится им в этом несчастном свете.
- Да, конечно! Но она бесчестна!
- Бесчестна? А ваша иезуитская мораль честна? Разве честно отравлять жизнь детям, говорить им о том, кем бы они могли быть и чем могли владеть, если бы их родители не были дураками и бездельниками! Да, бездельниками, сударыня! Проповедовать им ненависть и открытую подлость! Внушать прекрасный догмат: цель оправдывает средства? Прекрасно! Отличный способ срубить для них высокое родословное дерево княжеского Лотринга и…
- Ради бога, ни слова об этом! Вы правы, конечно; лучше передать им эту семейную месть, когда они возмужают.
- Да, действительно. Они по крайней мере сами не захотят тогда заниматься такими пустяками. Но скажите, ради бога, есть ли в вашем поведении хоть капля здравого смысла?
Вы одна, вдова, без всяких средств, беззащитная, и хотите плыть против течения, когда Конти, Бульон, Вандомы и все более сильные люди забирают глубоко в священных волнах милостей Мазарини и их величеств! Ха-ха! Какое лицо сделают герцоги, эти чудаки, которые так восстали против бурбонского могущества, когда они должны будут сознаться, что женаты и обязаны теперь называть эминенцию дорогим дядюшкой! Ха-ха-ха! Я бы с удовольствием расцеловала Мазарини за эту шутку, я бы хотела стать язычницей, чтобы он мог окрестить меня в придворной капелле.
- Боюсь, что Конти именно поэтому и не едет; ему слишком тяжело иметь повод стыдиться да еще перед вами.
- Ну это вздор. Я уверена, что он будет. Принц обещал взять с собой детей и заботиться о них, и он это сделает, потому что честный человек. Кроме того, он и умен. Что вы думаете?
Вошел лакей и доложил:
- Его высочество принц Конти и герцог Бульонский!
- Ах! - воскликнула графиня де Сен-Марсан, и взор ее повеселел. - Они пришли…
- Видите, я права! Ну прошу вас, Марсан, будьте теперь полюбезнее.
По осанке и виду двух вошедших особ видно было, что они принадлежат к первым аристократическим семействам. Арман де Бурбон-Конти, принц крови, отпрыск королевской фамилии, был такого же высокого роста, но менее атлетического сложения, чем маршал Конде, его знаменитый брат. Движения его были грациозны, и он отличался тем величавым спокойствием, которое составляет преимущество высокого происхождения. Синие жилы на лбу обличали, однако, страстный и горячий темперамент, склонный к сильным вспышкам. Он слыл за человека строгой честности, за любителя искусств, обладал литературным образованием и любезностью в обхождении, которую не могли изменить даже суровые годы междоусобной войны и военной службы. Вследствие огнестрельной раны он немного хромал, но это только делало его более интересным. Другой посетитель, Годефруа де Латур, герцог Бульонский, единственный сын родного зятя Ришелье, которого покойный суровый кардинал, несмотря на кровные узы, велел казнить вместе с Монморанси, не был красив. Лицо, покрытое шрамами, несколько надменная наружность искупались, впрочем, какой-то необыкновенно симпатичной и грустной задумчивостью, разлитой по всей его особе и невольно привлекавшей к нему. Оба эти человека были сильными противниками клерикальной партии и считались представителями того феодального рыцарства, которое смотрело на короля как на почти равного себе; два года назад они еще сражались против Анны и Мазарини и теперь явились со смущенным видом, как школьники, втихомолку полакомившиеся яблоками. Мадам Нинон с тихой торжественностью и полуопущенными глазами вышла к ним навстречу. Она внутренне радовалась и ликовала, но старалась не показать этого.
- Позволите ли вы, принц, и вы, милый герцог, старой приятельнице высказать вам свое искреннее участие… вас обоих постигло несчастье.
- Черт возьми, я предвидел это! - прошептал Бульон.
- Глупости, Нинон, оставьте шутки! Где мальчики? Я завтра рано отправляюсь в Лангедок.
- Как, уже завтра? О боже! Не успев найти утешение во мне, не успев постичь всей глубины своего несчастья и привыкнуть к его горечи?
- Вы, кажется, хотите нас с ума свести?
- Бог с вами, принц, что вы это говорите! Можете ли вы, пылкий новобрачный, не быть совершенно счастливым?
Ну сознайтесь же, Конти, вы ведь ни одной секунды не спали ночью и представляетесь сердитым только для того, чтобы не показать, как сильно вам нравится синьора Мартиноци.
- Ну довольно, простимся. Где пажи? Я очень спешу!
Но Нинон де Ланкло уже дала волю своему смеху.
- Ха-ха-ха! Вы хотите, господа, выпутаться из петли дипломатическим образом. Наделав глупостей, вы теперь стыдитесь разумного поступка и сердитесь, что весь свет, глядя на вас, помирает со смеху? Нет, вы сядьте, великие герои! Сядьте и сознайтесь, что Мазарини недаром воображал себя способным поймать всю рыбу в свои сети. Теперь пойдут праздники и веселье, ха-ха-ха! Он не поражает своих врагов, не усмиряет их, не казнит, нет, он - о, божественная месть! - он просто-напросто женит их! Женит на своих племянницах! Ха-ха! Поднимите вы теперь мизинец - и скажут, что вы хотите воевать с родственником! О, как бы мне хотелось, чтобы кардиналу было не более двадцати пяти лет и он мог бы на мне жениться! С каким удовольствием я бы стала вашей тетушкой!
- Ну зачем мы пришли сюда, ваше высочество? - гневно воскликнул Бульон. - Мы даем только возможность этой лукавой кошке вонзать в нас свои когти!
- Вот что! Да разве я не могу доставить себе удовольствие посмеяться над вами, когда вы таким коварным образом передали мои любовные права синьорам?
- Ни слова больше, Нинон, если действительно не хотите меня с ума свести! - с умоляющим видом обратился к ней взволнованный Конти. - Я знаю, вы можете быть благородной и, если бы заглянули в мою душу, если бы знали, как все это произошло, вы бы пожалели меня, пожалели, что я стал жертвой этой подлой итальянской интриги!
- Ах! Так вы с завязанными глазами попались в ловушку? О, бедный! И вы, герцог, также? И Вандом, который даже не отважился прийти сюда? Всех постигла одинаковая участь!
Да, я этому вполне верю! Вы, вероятно, явились к эминенции из лагеря, сказали ему пару слов в свое оправдание, и он повел вас к их величествам. Король, конечно, дал вам милостивый поцелуй, поручил управление огромной провинцией и затем, в придачу, вы получили еще кардинальскую племянницу.
Как хотите, но это чистейшая ложь!
- Но будьте же рассудительны по крайней мере! - закричал Бульон.
- Не хочу я быть рассудительной, потому что и вы не были рассудительны. Вместо того чтобы прийти ко мне, откровенно рассказать все эти истории про свадьбы, вы потихоньку, точно лисы, после продолжительного отсутствия улепетываете в Париж, и я уже от других узнала, что вы женились и хотите стать скромными отцами семейств. Господин принц только ради этих мальчиков удостоил отвечать на мое покорнейшее прошение и к ответу милостиво прибавить свой поклон!
- О, браните, насмехайтесь! - воскликнул Конти. - Если бы даже вся Франция смеялась надо мной, я бы не мог сильнее ненавидеть тех негодяев, которые меня обманули!
Какое-то неприятное, несвойственное принцу выражение лица и суровость, которую он противопоставил веселости Нинон, наконец обезоружили ее.
- Ну-с, ваше высочество, если вы действительно обмануты, то и я не хочу больше мстить вам и прощаю вас. Прошу, однако, рассказать мне все, как было, и если я увижу, что кардинал мошеннически поступил с вами, то горе ему! Мой язык наделает ему немало вреда и честь его может сильно пострадать.
- Нужно вам сказать, что когда революционное движение уже подходило к концу, я находился в Пезенасе и собирался соединиться со своим братом и испанцами по ту сторону Пиренеев, чтобы вместе двинуться на Лионне.
- Где вы потерпели бы неудачу, потому что Хокинкур стоял уже со своим войском на берегу самого устья Роны, - резко воскликнула госпожа де Сен-Марсан.
- Ого, ваша новая дуэнья разбирается в тактике! - со смехом шепнул Бульон Нинон.
- Извините, это не моя дуэнья, а вдова, графиня де Сен-Марсан; ее муж был убит на севере.
Мужчины почтительно поклонились графине, а Конти с участием пожал ей руку.
Затем принц продолжал свой рассказ:
- По воле судьбы у меня был секретарь, бездельник Серасин, которому я, к несчастью, безгранично доверился; в то же время и духовник мой, аббат де Карнак, оказался продувным мошенником.
- А что же вы ничего не сказали о той даме, которая, говорят, прекрасно умела занять вас во время войны и до сих пор живет в Пезенасе? Вам, конечно, предстоит теперь разлука с нею, потому что итальянки ревнивы до забвения и способны на преступление.
Бульон лукаво улыбнулся. Конти сильно покраснел, но ничего не отвечал на замечание Нинон и только с большей поспешностью вернулся к прерванному рассказу:
- Серасин и аббат неотступно убеждали меня помириться с правительством. Брат мой со своим вспомогательным войском не соединился со мной, а поспешил во Фландрию. Я чрезвычайно нуждался в деньгах и провианте, и, к довершению всех невзгод, секретная моя переписка исчезла совершенно необъяснимым образом. Мне оставалось одно - уступить! В это время я получил письмо от кардинала, в котором он мне делал такие предложения, что, будь я победитель и предписывай мир королю, то и тогда бы они не могли больше удовлетворить мою честь. Я попал в эту ловушку. Посланный, повезший и мой ответ в Париж, так хвалил небесную красоту Мартиноци, так много говорил о добрых чувствах ко мне Мазарини, что я окончательно стал в тупик. Серасин воспользовался моими колебаниями, чтобы, со своей стороны, подвинуть дело примирения, он указывал на окончательное мое разорение и непрочное положение среди обеих партий…
- Ну и вы попались!..