После этого, даже не дождавшись необходимых соглашений с Россией, украинские националисты с ещё большей жадностью принялись отхватывать от единого тела Черноморского флота и его главной базы - Севастополя, от всего Крыма сочившиеся при этом кровью куски.
Поначалу командующий флотом то доказывал в верхах ошибочность передачи новым украинским хозяевам российских военно-морских училищ, то посылал взвод своих моряков отбивать занятую оккупантами комендатуру, то приказывал перехватить угнанный заговорщиками из севастопольской базы в Одессу боевой корабль. Так и дёргался по пустякам. До тех пор, пока Москва не прикрикнула на него. А прикрикнула - и вовсе притих и вытянул руки по швам, особенно когда внушение ему сделал сам ЕБН.
К концу того же 1992 года какое-то беспокойство охватило и российского президента. Самолично он явился в Новороссийск. И, собрав на флагмане Черноморского флота крейсере "Москва" всё флотское начальство, строго-настрого предупредил командующего Касатонова, начальника морских пехотинцев генерала Романенко, других военных чинов, чтобы никто, ни-ни-ни, и подумать не смел предпринять что-нибудь супротив Украины.
- Смотри у меня, - прищурившись свинячьими глазками, погрозил он пальцем-крючком адмиралу. - Только то, што я повелю! - мутным глазом упёрся в него, жёстко губы поджал. - Понят дело? Вот так!
"Беловежские зубры" лезли вон из своих шкур, перелопачивали своими копытами весь полуостров, только чтоб не осталось на нём никаких российских вооружённых сил, а ещё пуще - вообще ничего российского, и духа даже чтоб русского не было.
И немногие, очень немногие, знали (догадывались, но не знали) об этой безмозглой, расточительной, предательской роли усевшегося на российском престоле царя. Мне же - депутату, председателю постоянной комиссии по гласности Севастопольского городского Совета и депутату, старейшине Верховного Совета Автономной Республики Крым двух созывов подряд, а также помощнику депутата Верховного Совета Российской Федерации Сергея Бабурина - всё это и многое другое было известно. И, будучи лидером самого массового и неукротимого патриотического движения города - Российского народного вече Севастополя, я, все мои многочисленные самоотверженные соратники на всё были готовы пойти, только бы Крым, Севастополь, весь цельный, а не раздробленный Черноморский флот снова стали неотъемлемой частью единой и неделимой России. И многое, если не всё, зависело тут от самого флота, его командования и прежде всего лично командующего. Стоило ему приказать - и военный, а точнее военно-морской, с мощными сухопутными и воздушными силами механизм не только послушно, но и с воодушевлением, при неудержимой поддержке крымчан заработал бы на достижение заветнейшей цели.
И я пошёл к Касатонову.
АДМИРАЛ КАСАТОНОВ
Мы, севастопольцы, знали, что и дед, и отец его, как и другие родичи, посвятили себя русскому флоту, дослужились до высших командных чинов. Сам Игорь Владимирович стал военачальником высочайшего класса. До горбачёвско-ельцинского всё сокрушившего "девятого вала" мощь Черноморского флота и подвижной, нацеленной на 6-й американский флот советской средиземноморской эскадры утверждалась и его - Касатонова - мыслью и волей. И я был уверен, что его, русского потомственного адмирала, в те дни тоже сжигали ненависть, жажда возмездия, тоже точила та же дерзкая упорная мысль, что и меня. Но пока вкрадчиво я её перед ним раскрывал, он и вида не подавал: сидел напротив меня за штабным широким столом совершенно спокойный, уверенный, и его ладная, налитая здоровьем и силой фигура, не по возрасту молодое, без единой морщинки лицо ясно свидетельствовали, что слушает он меня, хотя и в полное ухо, но снисходительно, даже, пожалуй, с опаской.
Пока я беседовал с ним в его кабинете, сотни моих избирателей и сподвижников у штабных стен размахивали знамёнами, транспарантами, плакатами и во всю глотку и через мегафоны орали: "Севастополь-Крым-Россия!", "Бандеровских оккупантов - вон из российского Севастополя!", "Хмара, подавишься Касатоновым, мы покажем тебе нашу русскую кузькину мать!".
Призывы эти сквозь окна доносились до нас. И вдохновляемый ими, яростью, клокотавшей в них, я сообщил адмиралу, что в ответ на угрозы депутата Верховного Совета Украины Хмары схватить и покарать командующего за его упорную приверженность российскому статусу Крыма, Севастополя, флота активисты вече, всех других патриотических движений города уже разбивают у штаба палатки и устанавливают долгосрочное круглосуточное дежурство.
Игорь Владимирович поблагодарил и с усмешкой заметил, что даже бронетехника с морскими пехотинцами, которые уже наготове, не могут идти ни в какое сравнение с такой массовой и решительной народной поддержкой.
Был признателен командующему и я за то, что на митингах, после них и в иных обстоятельствах и мне, и ближайшим моим сподвижникам моряки тоже выставляли охрану, а также за ту заметную, очень важную роль, которую командование флота отводило Российскому народному вече, всем остальным патриотическим движениям города всего полуострова. Это было крайне необходимо в том нараставшем и углублявшемся противостоянии, в котором столкнулись подлинные права и интересы России - с одной стороны, а с другой - нахрапистая наглость ощутивших вкус к безнаказанным грабежу, оккупации бандеровских активистов.
Здесь, у нас, на юге страны, от всего этого страдали все - флот, его главная база Севастополь, весь Крым и основное его русское население. И мой дерзкий отчаянный план представлялся мне, пусть рискованным, жёстким, пугающим многих, но единственно надёжным, реальным выходом из того положения, в которое враги - от либерал-демократов до американистов и сионистов - загнали всех нас. Его я оценивал не только как осведомлённый в региональных делах депутат двух Советов, но и с высоты тех руководящих российских структур, в которых, месяцами вращаясь на протяжении лет, многое мог наблюдать, анализировать и понимать.
- Как у вас с этим? - спросил я адмирала негромко, почти одними губами и выразительно повёл по кабинету глазами, рукой.
Думаю, что Касатонов сразу смекнул, что я о "жучках". Но тут вошёл офицер, подал командующему бумагу. Когда они закончили её обсуждать и офицер удалился, адмирал вроде бы и забыл о моём необычном вопросе, а может быть, даже вовсе и не воспринял его. Я снова стал подбираться к тому, что жгло тогда мою душу. И это надо было выложить так, чтобы не напугать адмирала, заставить его выслушать меня до конца.
- Игорь Владимирович, это разве правильно, что вы всё сдаёте и сдаёте этим оуновцам, унсовцам, этим наглым упёртым хохлам?.. Ну, хорошо, хорошо, не хохлам, - поправился я, увидев на его лице энергичную осуждающую гримасу.
- Мы сдаём только то, - уверенно возразил командующий, - что положено по договорам, что требует Киев, что велит мне Москва.
- Да нет, вы и сами ещё кое-что им подбрасываете, - как можно поосторожнее, помягче упрекнул я его. - Самостийщики нахальные угнали с базы боевой корабль, а вы не потопили его, даже не сумели перехватить. Они же…
- А по-вашему, что, - оборвал меня адмирал, - по ним, по этим молодым дурачкам, торпеду пускать, бомбы швырять? По своим?
- Какие свои, Игорь Владимирович? Да эти "свои" войной на нас завтра пойдут с американцами вместе. Пленных вешать, расстреливать будут.
- Там не все так считают… И не вечно так будут считать. Рано или поздно мы с Украиной будем опять вместе. Возможно, - внёс уточнение он, - при другом руководстве.
- Если нынешнее не успеет такого наворотить!.. Само ведь под американцев, под натовцев стелится. Прости Господи… Да нельзя им флот, Севастополь, Крым отдавать, нельзя!
- Согласен - нельзя! - подтвердил адмирал. - Да президенты решают - не мы!
- Плeвaть! Мало что наворотит предатель, пьянчуга, дурак. С этим всё ясно… Маразм. Пора yбиpaть!
Адмирал подозрительно, немо уставился на меня. Легко сказать - президента убрать. И чтоб не подставить себя.
- А мы-то на что? - вскипело во мне. - Не в состоянии разве решить за него, без него? Коли уж он такой идиот. Вы - военные, все мы - патриоты, народ… Мы для чего? Разве всё не в наших руках? В наших! Время пришло: третью севастопольскую оборону пора занимать!
- Прикажут - займём, - спокойно парировал адмирал. - Верховный, командующий флотами должны приказать. Они отдают мне приказы.
- А не прикажут?
- Не будет и обороны.
- А совесть, а долг? А присяга? Вы же клялись! - вырвалось в сердцах у меня. - За неприкосновенность государственных границ, за целостность и нерушимость страны, за народную советскую власть насмерть стоять… С нею как быть, кто будет её выполнять - эту первую, единственную, самую главную нашу, нашу с вами, присягу?
Воцарилось молчание. Вот тут-то, наконец, я и собрался, выложил главное - то, ради чего и пришел: мол, иуда этот - верховный, гавно-командующий - он же в тайном сговоре с таким же прости господи на Украине. И действовать надо нам прежде всего против них. И немедленно, самым решительным образом. Неужто мы хуже, чем Карабах, Приднестровье, Абхазия? Да с нами опыт двух оборон. Вода, море кругом. И только тоненький небольшой перешеек. Ещё пока не растащенные по частям окончательно флот, авиация, морская пехота. Рядом - Россия. Даже если боров этот - Борис… Ну взбрыкнётся, набычится там… Пусть! Он - это ещё не Россия. Регионы - они-то нам подсобят. Да и весь полуостров поднимется. И Украина, особенно все её исконно российские южные, восточные и центральные области. Ей-ей, сам Бог нам велит. Только начать!..
Не помню наверняка, что из всего этого я успел сказать, что только собрался сказать, а что и вовсе домыслил потом. Но идею, суть успел - выразил точно.