ДЕПУТАТЫ ОГОВАРИВАЮТ, СПОРЯТ, СМЕЮТСЯ
Но уже на следующий день нежданно-негаданно пришлось мне заниматься не этой высокой стратегией, не решением напрямую наших главных задач, не клятву, данную мной, выполнять, нет, а встревать, как поначалу казалось, всего лишь в обычную житейскую свару. И только тогда прояснилось, кто за ней - за этой заварухой - стоит. Оказывается, нашлись дотошные, а главное, политически заинтересованные народные избранники, которые опротестовали утверждение в качестве депутата нового парламента симферопольца Сергея Ковальского.
- Он, - заявили они, - насильник. И ему не место в Верховном Совете республики.
И хотя в завязавшейся перепалке так и не выяснилось со всей очевидностью, почему "насильник" до сих пор на свободе, а жертва, девица, вовсе и не жаждет возмездия, кучка украинских и татарских националистов, сговорившись, усевшись в центре зала, продолжала настаивать на своём:
- Всё равно! Как ему теперь вот с таким несмываемым позорным пятном высшую власть в Крыму представлять? Как?
- А вот так! - отвечали русские и нерусские пророссийцы. - Сейчас вот мы возьмём да и тоже вытащим на свет божий уголовника… Вашего теперь… Вот тогда и посмотрим, чей будет позорней - наш или ваш.
Так бы, наверное, и продолжалось, как при заезженной патефонной пластинке. Да, отбиваясь от татаро-бандеровцев, Ковальский вдруг заявил:
- Неужели не всем ещё ясно? Да я же для них не просто Ковальский… Я же русский, российский радикал-патриот. Выдвиженец Русского блока, вот кто я! А теперь ещё - один из самых молодых депутатов высшего на полуострове органа власти. Да я здесь, в Симферополе, всё равно, что в Севастополе Александр Круглов. Вот кто я для наших врагов! - На секунду осёкся, примолк: никак лишку дал - с ветераном, старейшиной, с одним из самых отчаянных предводителей сопротивления рядом поставил себя. - Стараюсь, - тут же нашёлся, поправился он, - беру пример с Александра Георгиевича. Сколько раз прокуроры всех рангов, вплоть до украинского генерального, пытались его сковырнуть, неприкосновенности депутатской лишить. А депутатский корпус: НЕТ, НЕ ОТДАДИM! - Понимал, что завтра так же могут и кого-то из них… Словом, до Круглова сегодня мне, конечно, ещё далеко. Зато я - это Круглов в молодости, Круглов молодой!
Леонид Грач во втором ряду, напротив трибуны, прыснул со смеху, откинулся на спинку сиденья, обнажил ряд крепких белых зубов. От удовольствия даже прижмурился, глаза руками прикрыл. Неужто, мелькнуло в моей голове, вспомнил, провёл параллель: "Сталин - это Ленин сегодня". Да от такой параллели нашего извращённого циничного времени и не так ещё расхохочешься.
Таким образом, речь на сессии уже шла не только о "насильнике", она коснулась вдруг и меня. Только коснулась… А Сергея Ковальского наши противники пытались смешать с грязью. И как я мог дальше молчать? Конечно, не мог. Решительно встал - и на трибуну. С её высоты высмотрел в зале сидевших кучкой злобных хулителей, на "насильника" взгляд перевёл. Тот в своём кресле весь подался вперёд, уставился в ожидании в меня.
- Дорогой Серёжа, соратничек ты мой, двойничок, - через весь зал по-отечески, но и с весёлой издёвочкой бросил я с трибуны Ковальскому. - Круглов новоявленный наш… Это же надо… Ещё один - в мои-то самые цветущие завидные годы, - Круглов молодой!
Зал от такой неожиданной вольной заявы заулыбался, недоумённо задвигался, оживлённо залопотал. Леонид Грач во втором ряду, как и давеча, снова прыснул сдержанным интеллигентным смешком, а его партийный напарник, Анатолий Лазарев - генеральный директор ведущего симферопольского автозавода, что-то шепнув ему на ухо, даже озорно захлопал в ладоши. Кто-то рядом его поддержал. А я продолжал так же отечески, чуть язвительно, вольно: - Ладно, пусть… Коль Ковальскому охота походить на меня, пускай подражает. Не возражаю. Тем паче, что по главному показателю он действительно мой сподвижник. Так же, как и я, за Родину, за Россию стоит, поднимает на схватку других, депутатом вот тоже избрали. Оружие, правда, пока у него - мегафон да листовки… Пока! А дальше, может, дело и круче пойдёт: и нам придется, как в Приднестровье, Абхазии и Карабахе… Как мне в Великую Отечественную довелось: из противотанковой пушки да по фашистским "панцернам". Я уже тогда, мальчишкой совсем, Родину, Россию от врагов защищал….
- Не Россию, а Советский Союз, - упрямо поправил меня кто-то из зала.
- Россию, Россию! - так же упрямо огрызнулся и я. - Попробовал бы кто-нибудь единую и неделимую на лоскуты, как теперь, разодрать… А вот Союз предатели расчихвостили сразу. Потому-то прежде всего за Россию я и стою - единую и неделимую. В Великую Отечественную мы полностью восстановили Россию - во всех её исторических исконных границах. И жаль, не успел Сталин сделать то, что хотел: вернуться от Союза к единому унитарному государству - каким была Россия всегда. - Oглядел с высокой трибуны весь зал. Слушали меня с интересом.
Кое-кто ухмылялся. Сдержанно, тонко кривил губы Грач. Все ждали, к чему я клоню, до главного, до сути когда доберусь. Я и добрался: - И раньше, между боями - и в Будапеште, и в Бухаресте, и в Белграде… А уж в Вене, к завершению войны, и подавно… Война-то в Вене недели на три раньше закончилась. Где мы последние немецкие танки подбили, последние выстрелы сделали, там, на окраине города, в парке наши пушки до полной победы и оставались. На всякий случай только развернули их в нужную сторону. Рядом палатки разбили - тепло, в разгаре апрель. Отгородились от города, от горожан "студебеккерами" - лендлизовскими американскими тягачами. Лучше любого забора. А за ним, за забором этим, ночи и дни напролёт Вена гуляла, нами освобождённая и ликующая. Свои, венские, мужики с фронтов еще не вернулись - их бабы одни: от солидных гранд-дам до молодух и девиц, на любой тебе вкус. Уж как только мы, солдатики, не изгалялись, облизываясь, чтобы добраться до них, чтобы выбраться за "студебеккеры", из батареи! - Зал хохотнул, я вскинул голову, приосанился даже. - Вырвешься… Нередко прямо с дежурства… В руках трофейный "шмайсер", за поясом - "парабеллум", кинжал офицерский "аллес фюр дойч", пара гранат… И вся грудь в медалях и орденах. И грива до плеч нечёсаных немытых волос… Зато какой зазывный взгляд из-под них, какая готовность на всё! К тому же в кармане пачка марок, в другом - шоколад, флакончик духов. Всё из последних раскуроченных нами "фердинандов", "тигров", "пантер". А уж если в каком-то соседнем фольварке ухитрился ещё и букет цветов наломать… Ну, это совсем уже предел солдатского рыцарства, щедрости и искусительства. И какая веночка, какая красотка перед этим всем устоит?
- Особенно перед гранатами, "парабеллумом", "шмайсером", - весело бросила из своего третьего ряда депутат, замредактора газеты "Крымская правда" Танечка Рябчикова. - Я бы точно не устояла. Под угрозой расстрела кто же из нас устоит?
Зал так и грохнул дружным заливистым смехом. Смеялся и я. И те смеялись, что затеяли весь этот спор, Ковальский, их жертва, и тот не смог удержаться, смеялся, как все. После этого поношение Сергея Ковальского как-то унялось само собой. И больше нигде, никогда - ни в парламенте, ни в другом каком-либо месте ни от кого никаких претензий по этому поводу к Сергею Ковальскому не возникало.
Или однажды некто (и не припомню уже, кто, да и не очень тогда обратил на это внимание) вернулся из поездки в Израиль. Не уверен даже, что депутат. Но кому-то очень хотелось, чтобы тема особой роли, небывалых успехов Обетованной непременно прозвучала и с нашей самой высокой крымской трибуны. И она прозвучала. Сплошной панегирик. Особенно по части села. И это в сравнении с нашими-то, уже разорёнными либеральной реформой колхозами и совхозами. Отыскались и выступавшие. И эти туда же…
И из моей, уже вскипавшей гневом души, так и рвались на язык ядовитые злые слова. И с места, не всходя на трибуну, я бросил их в зал:
- Послушать ораторов, так у вас там, в вашем Израиле, всё супер, всё класс, всё только о-кей! Короче:
В кибуцах евреев
Плоды на деревьях,
А в наших кибуцах
Только е…ся.
Что было дальше, попробуйте сами представить себе. И что бы ни представили, всё будет слабее, чем то, что словно вдруг взорвалось, что разразилось в зале от президиума, от переднего ряда и до последнего.