Мальчик заплакал от обиды и боли, топнул гневно ногой.
- Дурак, пошел вон!
Когда солдаты ушли, Наташа посадила Мишу на колени, прижала к груди и долго плакала жгучими слезами обиды. Миша утешал:
- Не плачь, мама, папа приедет, мы все ему расскажем.
2
Через неделю вызвали в контрразведку. Вернули письма. Усатый рыжий офицер выразительно смотрит в лицо:
- Спасибо, прочли с удовольствием. Ха-ха-ха!
Наташа покраснела. Было противно брать письма, - чужие люди заглянули в тайники души, копались грязными руками, осквернили самое святое, что так оберегалось от чужого глаза.
- Где ваш муж?
- Не знаю.
- Как же вы не знаете? Когда он уехал из города?
- Не знаю.
Офицер насмешливо прищурился.
- Гм, однако, сударыня, вы мало интересуетесь собственным мужем.
Наташу начинал раздражать насмешливый тон офицера, его наглый ощупывающий взгляд. Сердито ответила:
- Зато вы очень интересуетесь.
Офицер вынул серебряный, испещренный золотыми буквами портсигар, любезно протянул Наташе.
- Не угодно ли, лучший сорт. Не хотите? Как вам угодно.
Закурил папиросу, пустил в потолок голубую ароматную струйку.
- Ну-с, так. Имеете вы от мужа сведения?
- Никаких.
- Рассказывайте сказки! Все равно узнаем, говорите, так лучше будет.
- Мне нечего говорить.
- Впрочем, мы и так знаем, - ваш муж командовал западным отрядом, отсюда уплыл вместе со всеми советчиками. Не так ли?
- Вы знаете больше меня.
- Да, знаем. Мы знаем также и то, что вы собирались уехать вместе с мужем, но не успели. Не так ли?
- Вы все знаете, - насмешливо подтвердила Наташа.
Офицер покрутил длинный рыжий ус, довольно усмехнулся.
- Не правда ли? Так как же, имеете вы от мужа известия?
- Никаких.
- Лучше говорите сами, иначе мы вынуждены будем вас арестовать.
- Арестуйте.
Из контрразведки Наташа вышла взволнованная. Было ясно - Димитрий успел на пароход… Зачем бы разведчикам допытываться, нет ли о Димитрии каких известий, если бы он был убит при отступлении. Жив, жив! Может быть, ранен, болен, но не убит, нет, нет, не убит.
Домой шла почти бегом. Была надежда, и она окрыляла. Дома бросилась к Мише, схватила на руки, начала тормошить и целовать.
- Миша, Миша, папа наш жив!
Мальчик так и встрепенулся.
- А где он?
В радостном порыве нагнулась к сыну, шепнула на ухо:
- С большевиками ушел.
Мальчик задумчиво кивнул головой.
- А он придет?
- Придет, Мишенька, обязательно придет, только молчи, будь умным.
Миша опять сосредоточенно кивнул головой. Ну, конечно, он будет молчать, вот хоть все пальчики отрежь, и то вытерпит, никому не скажет, что папа ушел с большевиками.
3
Жить становилось все хуже и хуже. Недостаток сказывался во всем, пришлось перестать покупать для Миши молоко. Миша в первый же раз запротестовал:
- Мама, ты что молока не купишь? Я молока хочу.
- Денег, Миша, нет.
- А почему денег нет?
- Не работаем мы с тобой. Вот погоди, найду работу, и деньги будут.
- Тогда и молока купишь?
- Куплю, Миша, непременно куплю.
- Ну, ищи скорей работу!
И без того бегала каждый день по большому шумному городу. Знакомые, которые могли бы помочь получить работу, боялись попасть через Наташу под подозрение контрразведки. А те, которые не боялись, ничем не могли помочь.
Каждую неделю вызывали в контрразведку, все допрашивали о Димитрии. И это вселяло в Наташу уверенность, что Димитрий жив…
Кое-как удалось устроиться на службу в кооператив. Только было вздохнула свободней, вызывают в правление. Показывают бумажку.
- Вот, Наталья Федоровна, смотрите. Очень сожалеем, но, видите сами - приказ: причастных к большевизму на службе не держать. С удовольствием, конечно, но понимаете…
Председатель беспомощно развел руками:
- Своя рубашка ближе к телу.
Наташа грустно улыбнулась.
- Да, понимаю.
Утром Миша удивился, что мама никуда не пошла.
- Мама, ты что в кооператив не идешь?
Наташа спрятала от мальчика расстроенное лицо.
- Так, Миша.
Миша озабоченно сморщил лоб и, заглядывая матери в лицо, спросил:
- У тебя голова болит?
- Нет, Миша, не болит.
Мальчик видел, что у мамы на глазах показались слезы. Залез к ней на колени, обнял ручонками Наташину шею и настойчиво стал просить:
- Мама, скажи, зачем ты плачешь, тебя кто обидел?
Наташа рассказала; что она не будет больше ходить в кооператив, что у них опять не будет денег и Мише не на что будет купить молока.
- Да мне и не надо молока, - живо перебил Миша, - я его и не люблю вовсе.
Мать улыбнулась сквозь слезы, крепко прижала к себе мальчика.
- А почему ты не будешь ходить в кооператив?
- Потому что тем, у кого папа большевик, начальство не велит давать работы.
- А какое начальство, мама?
Наташа опять улыбнулась.
- Колчак.
Мальчик хмуро сдвинул тоненькие бровки и сердито подумал:
- Ну, погодите, вырасту большой, всем колчакам шею сверну.
Наташа глотала слезы, делала веселое лицо…
По утрам тщательно осматривала комнату, рылась в остатках белья и одежды, - все искала, что еще можно отнести на толкучку. По ночам тихо плакала. Тоскливо звала:
- Митя, Митя!
Хотя бы что-нибудь узнать, - жив ли, успел ли уйти. От знакомых знала, что ни среди расстрелянных, ни среди арестованных Димитрия не было. Через неделю опять вызвали в контрразведку. Усатый рыжий офицер все нахальнее. Плотоядно осматривает стройную фигуру Наташи и так выразительно:
- Мы вас должны арестовать.
- Арестуйте.
Офицер нагло склабится, наклоняется ближе к Наташе и еще выразительнее:
- Но можем и не арестовывать…
Знакомые посоветовали:
- Вам надо выехать отсюда. В другом городе скорей и устроиться можно, а здесь все равно контрразведка житья не даст.
Наташа так и решила сделать.
4
Ярко светит огнями огромное здание "Европейской" гостиницы. У подъезда - автомобили, экипажи, извозчичьи пролетки, верховые лошади.
Внутри, на эстраде, задрапированной тропическими растениями, гремит музыка. Яркий свет дрожит и переливается на хрустальных люстрах, канделябрах, вазах. На сдвинутых столах белоснежные скатерти, цветы, цветы: И - как огромные живые цветы-дамы в атласных и шелковых бальных платьях. Розовым теплом лучатся голые женские руки, плечи, спины, груди. Военные - с туго затянутыми талиями, в изящных галифе. Рубахи и френчи с суконными темно-зелеными погонами, звездочки на погонах золотые. Серебром и золотом блестят погоны представителей иностранных государств. Мелькают черные сюртуки и фраки штатских.
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы.
Тосты. Тосты.
В конце стола, у зеленолапчатой тропической пальмы, встает высокий белокурый красавец, высоко поднимает бокал.
- Господа офицеры! Позвольте предложить тост за первого военного министра освобожденной от большевиков России!
- Ура!
Гремит туш.
Военный министр поднимается с ответным тостом.
- Господа офицеры! Вы все, конечно, понимаете, что свержение позорного большевистского ига не есть заслуга одного лица. Честь и слава русскому офицерству, наполнившему подпольные боевые отряды и вынесшему всю тяжесть борьбы с большевиками на своих плечах!
- Ура!
Военный министр поблагодарил сановным - как ему казалось - кивком головы, озабоченно отставил от себя бокал с шампанским.
- Ни лишения, ни опасности нас не страшили. Русское офицерство, воодушевленное принципами, - министр заиграл на верхних нотах, - свободы, равенства и братства, самоотверженно кинулось на борьбу, и вот теперь мы празднуем здесь наш праздник свободы. Большевизм пал!
- Ура!
Министр обвел всех глазами, помедлил.
- Господа офицеры! Велика ваша заслуга перед измученной родиной. Но еще большей славой покрыты наши благородные и великодушные союзники, которые на своих плечах выдержали всю тяжесть первых дней восстания.
Министр широким жестом поднял бокал, обернулся в изящном полупоклоне к чешскому генералу.
- Честь и слава нашим доблестным союзникам - чехам. Я приветствую наших славных и доблестных братьев в лице их вождя, здесь присутствующего! Наздар!
- Ура! Наздар!
Гремит туш. Все встают с мест и с полными бокалами тянутся к чешскому генералу. Генерал с улыбкой раскланивается. Один за другим предлагаются тосты за иностранных представителей. Те отвечают…
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы.
…На эстраду поднимается пожилой капитан.
Господа офицеры! В пользу семей офицеров, погибших при свержении большевизма, объявляется лотерея. Разыгрывается золотой пятирублевик. Объявленная цена - пятьдесят рублей. Кто больше?
- Сто рублей!
- Сто рублей. Кто больше? Раз… Два…
- Сто двадцать!
- Сто двадцать, кто больше? Раз…
- Сто пятьдесят!
- Сто восемьдесят!
- Двести!
- Двести, кто больше? Раз… Два… Кто больше? Раз… Два… Кто больше?
Капитан высоко поднимает монету, обводит глазами зал.
- Господа офицеры, прошу помнить, что здесь изображен портрет государя императора Николая Александровича…
Зал дрогнул.
- Ура!
- Гимн! Гимн!
- Боже, царя храни!