Историки не любят неудачников и стараются в своих исследованиях обходить их имена, хотя порой они опережали свое время и выступали с идеями, подсказывавшими направление развития общества. Имена Джона и Джесси Фремонт упоминаются в солидных исторических грудах, но, как нам кажется, роль этих двух личностей в ходе событий в середине XIX века в Соединенных Штатах не раскрыта достаточно полно. Ведь Джон и Джесси были не только сторонниками американской экспансии на Запад, но и первопроходцами в освоении западных земель, как об этом ярко повествует Стоун. А что другое способно выковать новый характер, новые нравы, как не жизнь в новых, ранее неизведанных условиях?
Обратимся к свидетельству такого проницательного и авторитетного наблюдателя, как Чарлз Диккенс, посетивший Соединенные Штаты в 1842 году и побывавший в тогдашних западных землях, в том числе в Сент-Луисе, который часто упоминается в повести Стоуна. 22 марта 1842 года Диккенс писал своему другу Уильяму Макриди, английскому актеру и режиссеру: "Народ здесь сердечный, щедрый, прямой, гостеприимный, восторженный, добродушный, с женщинами все любезны, с иностранцами открыты, искренни и чрезвычайно предупредительны; они гораздо менее заражены предрассудками, чем принято думать, подчас чрезвычайно воспитанны и учтивы, очень редко невежливы и грубы". Не представит большого труда читателю убедиться в том, что именно такими свойствами наделены герои Ирвинга Стоуна.
Понятно, у Диккенса были наблюдения и негативного порядка, и касались они в первую очередь положения рабов и индейцев. Ирвинг Стоун не акцентирует внимание на этих особенностях американского общества, но и не уклоняется от исторической правды. Последнее обстоятельство делает книгу особенно ценной.
Читатель, желающий лучше познать историю Америки и формирования американской нации, почерпнет из повести Стоуна много полезной информации.
Джин, в которой я нашел мою Джесси
Книга первая
РАННИЙ РАСЦВЕТ
_/1/_
Она стремительно ворвалась, шурша платьем из тафты, в приемную Академии мисс Инглиш, ее карие глаза сверкали от возмущения. Не глядя по сторонам, Джесси Бентон устремилась к отцу и сказала с твердостью в голосе:
- Я не останусь ни одного дня в этой школе. Я еду домой с тобой сегодня же!
Не пытаясь даже встать со стула, ее отец спросил:
- Что случилось?
- Я добилась того, что Гарриет Уильямс выбрали королевой Мая. Она самая красивая девушка в школе и танцует лучше всех. Но во время завтрака мисс Инглиш объявила, что королевой должна быть другая.
Томас Бентон уставился на огромные глаза дочери:
- Надеюсь, что приняла решение, спокойно взвесив его?
Она откинула назад голову в знак решительного отрицания.
- Я поднялась и закричала: "Это несправедливо и нечестно! Гарриет выбрана правильно!"
- И что же произошло потом?
- Мисс Инглиш вызвала меня, поставила перед классом, положила руку на мою голову и сказала: "Мисс Джесси, у вас вроде бы повышенная температура. Будьте добры, сходите к врачу".
Том Бентон усмехнулся на нарочитую строгость голоса своей дочери.
- Как понравился тебе отвар сенны?
- Он чудовищный, спасибо тебе. Меня держали в одиночке весь день. Но я не теряла времени, задумав бунт. В день праздника все девушки принялись жаловаться на головную боль, и нас уложили в постель. Скажу тебе, что пить слабительный чай не так горько, как смотреть на попытки той, другой королевы танцевать. Ее назначили только потому, что она из семьи Фицхью, а отец Гарриет - всего лишь правительственный клерк…
- Джесси, дорогая, - прервал ее отец, - мама чувствует себя не очень хорошо и не смогла прийти на музыкальное представление, поэтому я привел своего друга. Могу ли я представить тебе лейтенанта Джона Чарлза Фремонта?
Молодой человек в армейской форме, стоявший позади кресла, в котором сидел Том Бентон, шагнул вперед, под свет канделябра. Раздражение Джесси, переполнявшее ее с самого утреннего завтрака, тотчас же испарилось, словно выдернули пробку, мешавшую его выходу. Ее первой мыслью было: "Наконец-то я вижу мужчину, который выглядит лучше, чем мой кузен Престон. Рада, что не сделала глупость и не надела новое розовое полосатое платье с бантом вместо муслинового в голубой горошек".
Она протянула руку, и он пожал ее. Молодой человек не делал резких движений, не сдавливал ее ладонь, он отвечал таким же пожатием. Она почувствовала, что их рукопожатие было подобно мимолетному соприкосновению плоти, а не пустому формальному жесту.
Это ощущение прошло. Она услышала слова отца:
- …Майская королева вроде бы лучшая ученица в школе. Разве Харриет не миф класса?
Преодолевая упорное нежелание, она все же смогла ухватить нить разговора. Казалось, утро уже прошло и осталось далеко позади. Питая отвращение к школе, она воспользовалась несправедливостью, учиненной в отношении Гарриет, чтобы оттянуть ответ.
- Нет, - все же уступила она, - Гарриет чаще сидела на вершине шелковицы, чем возглавляла класс. Мы могли подниматься на дерево из окна моей комнаты, а преподаватели не слышали, как мы разговариваем и смеемся.
- Ты была уязвлена, - рассудил сенатор Томас Гарт Бентон со свойственным ему важным тоном. - Если ты решила, что следует выбрать Гарриет, то должна была бы помочь ей в учебе, чтобы она получила все голоса. Верно ведь, лейтенант Фремонт, - продолжал он, - мы не можем допустить слабину как в политике, так и на войне?
- Правильно, - тихо сказал лейтенант, - на войне, в политике и в любви. Но этого не всегда легко добиться.
Джесси восхищенно посмотрела на молодого человека, подумав: своим дополнением он тонко обошел отца.
- Что же касается майского бунта, - продолжал ее отец, - то это дело опасное, оно может завести слишком далеко.
Джесси повернулась к лейтенанту Фремонту; ее лицо напоминало камею, обрамленную длинными каштановыми волосами, расчесанными на прямой пробор, а на висках так, что они закрывали уши, оставляя открытыми лишь кончики мочек. Для столь выразительного лица ее рот был несколько пухлым и ярким, выделявшимся на смуглом фоне ее гладкой кожи. Когда она сосредоточенно думала, на ее щеках появлялся румянец, как сейчас.
- Мой отец, - тихо сказала она, - не вправе читать такие проповеди, лейтенант Фремонт, он воспитал меня на рассказах о том, как он и Эндрю Джэксон взбунтовались против военного департамента.
Ее отец сделал жест, благосклонно признав свое поражение. Многие годы духовного общения научили Джесси удалять жало, прежде чем отец даст отпор.
- Однако я сдаюсь, - согласилась она, - так или иначе бунт бесполезен. Мать Гарриет забрала ее из школы сегодня в полдень. Пойдемте, джентльмены, в аудиторию, музыка вот-вот заиграет.
Она села между отцом и лейтенантом, а ее старшая сестра Элиза открыла музыкальный вечер, сыграв аккуратно, но без вдохновения одну из фуг Баха. В зале Академии разместилось около сотни гостей. Небольшую сцену освещали стоявшие на полу фонари, а темно-синие занавеси закрывали боковые окна от ранних февральских сумерек. Из-за ее рассказов о Гарриет они вошли в зал с опозданием, и им пришлось сидеть в дальнем углу на обтянутых тканью скамьях. Она была рада, что случилось именно так, ведь у нее была возможность рассмотреть лицо Джона Фремонта в полутьме.
Она удивилась, увидев, что он невысок ростом, во всяком случае не выше ее: их плечи и глаза были на одном уровне.
"Ну, он даже маленький, - подумала она. - Рост, как у меня, всего от силы метр шестьдесят. Странно, что я не заметила этого, когда мы стояли. Но он не выглядел мужчиной низкого роста".
Она повернулась и посмотрела на отца: над ней возвышалась его огромная фигура, с крупными костями, покатыми, как у нее, плечами, но тяжелыми и мощными благодаря годам, проведенным на открытом воздухе.
Она не питала большого интереса к музыке и тем более к этой фуге, которую в течение целой недели вколачивала в ее уши Элиза. Глаза Джесси блуждали по спинам ее однокашниц, сидевших со своими родителями. Она не хотела учиться в Академии мисс Инглиш в Джорджтауне, пригороде Вашингтона, и помнила ссору с отцом, когда он впервые сказал ей, что она должна заниматься в этой школе.
- Чему я смогу научиться там, чего не могла бы узнать дома? - спрашивала она. - Что нового я смогу прочитать в их детских учебниках после того, как мы вместе перечитали большую часть мировой литературы? Кто поможет тебе с отчетами и речами? Кто утешит тебя, когда ты мечешься по комнате, проклиная своих глупых оппонентов? Ради всего святого, Том Бентон, я не пойду в эту школу салонных девиц.
- Нет, ты пойдешь, Джесси, - сказал отец, склонив голову и не глядя ей прямо в глаза. - Если случится так, что кто-то обвинит меня, будто у тебя нет манер или грации, которым обучают в школе, я никогда не прощу себе этого. Боюсь, что ты повзрослела раньше времени, слишком много работая со мной. Мать обвиняла меня в том, что я лишил тебя детства.
- Но она не права! - воскликнула Джесси, обиженная таким утверждением матери. - У меня было чудесное детство: мы выезжали каждую осень охотиться на перепелов, ели печенье и яблоки, а ты тем временем читал мне истории, написанные твоим другом Одюбоном. Мы проводили целые недели в седле, путешествуя по штату Миссури, в то время как ты вел избирательную кампанию, мы…
- Мама говорит, что ты недисциплинированная. Она считает, что ты должна научиться работать в классе и освоить девичьи игры.