Вася остается у Коровьего моста. Люди идут мимо. Конечно, на сходку. Идут они в одиночку или небольшими компаниями. Кто с гармонью, кто с гитарой. У некоторых из карманов торчат горлышки бутылок, закрытых белыми фарфоровыми крышечками. Так укупоривается калинкинское пиво. Можно же погулять мастеровому! Вася понимает - это свои.
Он долго бродит возле моста. Всё тихо. Люди начинают возвращаться. Интересно, где они собирались? Лаутрову дачу Вася хорошо знает. А может быть, сходка была и не там, может, люди проходили дальше, в поле? Опрашивать он не станет. Будет время, его тоже позовут на сходку.
Парень в кепке блином возвращается одним из последних. Он подмигивает Васе совсем как в тот раз на Петергофском.
- Ну всё, - говорит он, - беги домой. А ко мне заходи, почаще заходи. Книжку прочел?
- Конечно, прочел, - отзывается Вася, - ты же знаешь, я быстро читаю. Новенькое что-нибудь найдется?
- Найдется, - говорит парень, - интересную книжку дам, какую не каждому и показывать можно. Специально для тебя приготовил, товарищ.
Так и говорит: товарищ, и Васино лицо становится пунцовым. Подумать только, это его назвали товарищем! В первый раз в жизни.
Свое обещание парень выполняет. Вася забегает к нему. Парень достает "Записки охотника".
- Не читал? Хорошая книга! Держи. К ней еще добавка будет.
Лезет под матрац и вытаскивает оттуда маленькую растрепанную книжечку в серой обложив.
- С этой надо поосторожнее быть. Она про то расскажет, чего в школе не узнаешь, хоть сто лет учись.
Книжка про "хитрую механику". Она объясняет, как царь и богатеи обирают простой народ. Почему так получается, что одни работают от темна до темна и с голоду мрут, а другие пальцем о палец не ударяют, но живут в довольстве и роскоши?
Вася читает маленькую книжечку. Вот как это устроено! Конечно, он и раньше знал, кто такой заводчик и кто такой царь. Уйдя в поле или выехав на лодках в море, они с ребятами не раз пели песню, которой их научили заводские парни:
Всероссийский император,
Царь жандармов и шпиков,
Царь-изменник, провокатор,
Содержатель кабаков…
Но раньше он повторял эти слова с чужого голоса, теперь он начинает проникать в их смысл.
Вася читает не переводя дыхания. Только поздно вечером с неохотой откладывает книжку - надо делать уроки. Перед сном, собирая сумку, с которой он уходит и училище, Вася кладет туда и серую книжечку. Ему не хочется расставаться с ней. На уроках он плохо слушает учителей: "хитрая механика" не дает покоя. И когда начинается "закон божий", он не выдерживает. Отец Николай настроен сегодня благодушно, наверно, выиграл ночью. Оказав ученикам, какую страницу читать, он усаживается за учительский стол и мирно посапывает.
Вася отодвигает в сторону учебник, осторожно лезет в сумку и нащупывает в ней маленькую книжечку. Она растрепана до того, что распадается по листочкам. Видно, побывала во многих руках. Вася выбирает нужный ему листок, кладет перед собой и перестает замечать, что делается кругом. Прочитывает листок, достает другой…
Он не слышит, как отец Николай, проснувшись, велит кому-то из учеников читать вслух и как встает из-за стола и медленно, тяжелой походкой начинает ходить по классу. Проход узок для его большого грузного тела. Он идет, цепляясь рясой за парты.
- Алексеев, продолжай, - говорит он. - Алексеев!
Вася вскакивает и растерянно смотрит на соседей. Что продолжать? Он делает быстрое движение, чтобы спрятать в парте листок из серой книжечки. Но не успевает. Тяжелая рука ложится на листок.
- Это так ты слово божье изучаешь?
Поп подносит схваченный с парты листок к глазам, и они медленно наливаются кровью.
- Тварь богомерзкая! - кричит поп. - Антихристово племя! Где раздобыл эту поганую ересь?
Через несколько минут Вася уже стоит перед директором. Снова ему задают тот же вопрос: где раздобыл?
Хорошо, что они не рылись в его сумке.
- Да я на улице нашел этот листочек, - говорит Вася, не глядя на директора. - Возле самой школы. Хотел кулек для семечек сделать.
- Для семечек… Знаю я, что это за семена и какой из них вырастает чертополох. Но мы его вырвем с корнем. Сейчас же отправляйся домой. Скажи матери, что я вызываю ее на завтра. Таких, как ты, выгоняют с волчьим билетом!
Вася уходит, а директор долго меряет шагами кабинет, раздраженно толкает ногой стулья, попадающиеся на пути.
- Я возмущен вашим сыном, - говорит он Анисье Захаровне на следующее утро. - И вами тоже. Как вы допускаете, что он читает недозволенную литературу? За это идут в тюрьму.
Маленькая худая женщина с измученным лицом стоит перед директором, скорбно поджав губы. Ее взгляд прикован к пухлой начальственной руке. Рука нервно стучит по суконной поверхности стола - широкой и зеленой, как огород.
- Уж не знаю я, не углядела, - говорит Анисья Захаровна, кланяясь этой руке. - Неграмотные мы, откуда же знать, что он читает? А дитя доброе, послушное. Вот и учительша хвалили, лучший, сказывали, ученик.
- Лучший ученик! Такие вот лучшие как раз и попадают за решетку. Вам сына, что ли, не жалко? Способности у него есть, это мы знаем, но, видно, наука ему идет не на пользу. Я вас предупреждаю, что он на плохом и опасном пути.
Анисья Захаровна мнет концы шали:
- Вы не извольте беспокоиться, уж мы с отцом спросим с него, сделаем выволочку. Отец наш человек строгий и у начальства на хорошем счету.
- Вот поэтому я и согласен пока оставить вашего сына. Но до первого же случая. Если повторится, выгоним, не взыщите.
Голос директора звучит уже не так грозно. Лучше покончить эту неприятную историю без шума.
- Я решительно требую, чтобы его примерно наказали. Со всей строгостью.
- Накажем, непременно. Будете довольны, ваше благородие.
Вася ждет мать у ворот училища.
- Смотри, чтоб не дошло до худа, - говорит она и берет сына за руку. - Сильно серчает дилектор. Ты уж не маленький, понимать должен. На этот раз вроде пронесло грозу. Да мне из-за тебя душой покривить пришлось. Обещалась, что выволочку сделаем дома.
И больше они не говорят о том, что случилось.
Сынок
Лодки стоят у берега, уткнувшись носами в глинистый откос, черные от смолы, словно прокопченные в заводском дыму. Они привязаны веревками к кольям, забитым в землю. Лишь некоторые, те, что получше, - на цепях. Если зайти к лодкам с кормы, развернуть их против течения, они на минуту станут поперек Емельяновки. Потом течение снова отгонит их к береговому откосу.
Ребята, голые, измазанные глиной, скатываются в речку с гиканием и визгом, бьют ладонями по воде, обдавая друг друга холодными брызгами.
- А ну, слабо под тремя лодками проплыть? - подзадоривает ватагу Петя Кирюшкин.
- Чего там слабо! - откликается Вася. - Ты проплыви, а мы не отстанем.
И ныряет вслед за другом. Выныривают они за лодками, долго отфыркиваются, выплевывают воду изо рта, подтягиваются к борту последней лодки, уцепившись за него руками. Потом отталкиваются и ныряют снова. Тем, кто стоит на берегу, видно, как в темной воде между лодками, извиваясь, проходят маленькие белые фигурки.
- Утопитесь, чертенята! - кричит женщина, пришедшая на речку полоскать белье.
- Небось, живы будут, - останавливает ее дед Терентий. Он сидит на берегу с неизменным чурбачком в руках. Тонкая стружка, завиваясь, ползет из-под его ножа. - Недолго им осталось баловаться.
Дед, как всегда, понимает их. Разумеется, он не был у Алексеевых на кухне в тот вечер, когда Анисья Захаровна, едва убрав со стола миску из-под щей, положила перед мужем свидетельство, принесенное сыном. Говорилось в свидетельстве, что Алексеев Василий прошел курс в училище и показал отличные успехи по всем предметам - по русскому языку, закону божьему, арифметике, геометрии, технологии металлов и физике. Сама Анисья Захаровна прочесть то, что было написано в этой бумаге, не могла, но знала со слов сына и передала по-своему мужу:
"Всё, значит, Васенька превзошел".
В голосе ее звучала гордость и еще явственнее беспокойство. И, уловив это беспокойство, Петр Алексеевич сказал с раздражением:
"Ну, слава богу, а то уж невмоготу стало. Теперь в пушечную пойдет. С мастером уже говорено было".
"Может, пока что полегче найти? - Мать притянула Васю к себе. - Мал ведь еще совсем".
"А где легкая работа? Ты видала такую?"
Вася молчал и переводил глаза с матери на отца. Конечно, он знал, что должна теперь начаться его рабочая жизнь. Он лишь утвердительно кивнул, когда отец сказал, окончив разговор и тяжело вставая из-за стола:
"Добытчиком станешь, помощником мне. Легкое ли дело, семья - восемь душ? Учили-то тебя из последнего".
Потом в стихотворении "Детство и юность" Вася напишет:
Вот и решили меня наконец
Сделать добытчиком тоже.
Долго раздумывать что же…
"Надо работать", - промолвил отец.
Мать пожалела: "Силенкой-то плох…" -
"Может, поправится, милостив бог…"
И еще он выльет в стихах страдание, отчаяние, которое принес ему заводский труд, особенно в первую пору, когда жестокое ярмо легло на неокрепшую и непривычную детскую спину:
Эх, не родиться бы лучше на свет,
Нежели вынесть все муки.
Небо беру я в поруки, -
Этакой жизни на каторге нет.
Но старику Терентию рассказывать ничего не надо. Он всё понимает сам.
- Недолго им баловаться, - говорит он и подзывает к себе ребят. - Небось, покататься охота? Берите мою лодку.