Скандал вышел крупный. Ромку хотели выгнать с завода, - он был подростком, отдать в солдаты его не могли. Но рабочие дружно заступились за парнишку. Да и Орлов, ослепленный маслом, не очень ясно разглядел его. Все говорили, что Ромка не виноват, кто поднял ведро под крышу - один бог знает. Запахло забастовкой, и администрация пошла на попятный. А Орлов усвоил урок, перестал шпионить за токарями. Во всяком случае явно.
* * *
Для заводской администрации первые месяцы войны были медовыми. Служащие главной конторы, акционеры и заправилы общества Путиловских заводов важно ходили по мастерским, в которые еще недавно предпочитали без особой надобности не заглядывать - очень уж было там неспокойно. Война придала им смелости, уверенности в себе. Их настроение так поднялось, что даже молодые токари из пушечной чувствовали это, как ли далеки они были от начальства.
- У господ-то из конторы такой вид, - говорили ребята, - точно каждый день именины справляют.
- Очень просто, - откликался Вася. - Для других - война, а для них - праздник. На фронте дела, конечно, плохи, корпус Самсонова разбили в пух, зато армии требуется еще больше пушек и шрапнели! Заказов невпроворот, барыши растут как на дрожжах. А на нашего брата, они считают, теперь надели крепкую узду. Законы военного времени! Только радуются они напрасно.
В самом деле, после медовых месяцев начала войны для заправил завода наступили трудные времена. Опять начались забастовки и разгорались, как пламя в летнем лесу. Искр, чтобы вызвать пожар, было много. Инженер ударил разметчика Харитонова по лицу - вся пушечная встала. Молодежь первая бросила станки и снимала с работы тех, кто еще не решался бастовать.
Вася яростно спорил с меньшевиком Петровым:
- Это ваши выдумки, что в войну нельзя бастовать. Рабочий класс никогда не откажется от борьбы. Сколько бы вы ему ни мешали. Уж лучше не путайтесь под ногами.
За первой забастовкой последовали другие - еще более массовые. В мастерских возникали митинги - против войны! Вася Алексеев уже не раз выступал перед сотнями людей. Созвать митинг надо было внезапно, так, чтобы администрация не узнала заранее - полицию вызвать недолго. Людей собирали, подав аварийный гудок или остановив рабочих, выходящих из мастерской после смены. Длился такой митинг всего несколько минут, но, чтобы заронить искру, много времени не надо.
Через год после начала войны заводские начальники уже не выглядели именинниками. С заказами и прибылями всё было как нельзя лучше, но рули ходили ходунам в руках "капитанов промышленности", того и гляди, управление будет потеряно совсем.
И лишившись уверенности, "капитаны" бросались из крайности в крайность. Сегодня - слащавые речи, завтра - жестокие расправы. Еще весной 1915 года на завод приезжал сам царь. Всё было расписано заранее, как в театре. Но действующие лица подвели. Вместо пышного умилительного представления, которое должно было показать всей России единение самодержца с рабочим людом, получился крупный конфуз.
Рабочие встретили Николая Второго враждебно. Он шел по спешно почищенным к его приезду проходам, сопровождаемый огромной свитой. Черносотенцы и переодетые городовые, наводнившие завод, кричали "ура". А рабочие смотрели на самодержца всея Руси с насмешливым любопытством:
- До чего плюгавый! Швейцар у директорского подъезда и тот солиднее во сто раз…
С галерки механической мастерской кто-то крикнул:
- Долой самодержавие!
На электростанции говорили, что хорошо бы угостить монарха ломиком или лопатой. Один раз ему пробили голову за границей, теперь пускай попробует от своих подданных…
Царя поспешили увезти с завода, скомкав программу "торжества".
Прошел еще год, и власти разом сдали в армию, отправили на фронт две тысячи молодых путиловских рабочих. Уж не надеялись на умилительное "единение" и елейные речи.
Правительство изъяло завод на время войны у его владельцев и передало в руки генералов, но и тем было уже не под силу совладать с растущим недовольством рабочих. Это недовольство, зревшее всюду, будоражило молодежь.
- Руки чешутся, - говорили ребята, - пора переходить от разговоров к делу.
В мастерских создавались новые большевистские группы. Васе надо было всюду побывать, ближе познакомиться с людьми. В кружке башенной мастерской ребята подобрались живые, энергичные. Только зелены были еще совсем. Как-то Вася пришел на их собрание. Это было в начале 1916 года. На темной улице деревни Волынкиной, возле ворот дома, в окне которого чуть светил огонек, стояли двое пареньков.
- Здесь продают пиленые дрова? - произнес Вася условленную фразу.
- А сколько купишь?
- Три сажени и еще половину.
- Здесь, Вася, - сказал уже совсем другим голосом один из пареньков. - Собрались. Тебе будут знаешь как рады!
Он повел Васю в дом. В тесной комнате вокруг стола сидели человек восемь или десять. Лица их были разгорячены, должно быть, ребята о чем-то спорили, но стук в дверь оборвал разговор. Секунду все настороженно вглядывались в вошедших, потом разом бросились к дверям.
- Вот здорово, - радостно заговорил живой и бойкий Ваня Скоринко, - это просто замечательно, что ты к нам пришел, Вася! У нас дело какое есть, если б ты только знал!
Вася широко улыбнулся ребятам, снял кепку и пошел к столу, расстегивая на ходу свое неизменное черное пальтишко на "рыбьем меху". Ребята всегда видели его таким - в синей вельветовой кепке, на которой рубчики совсем вытерлись, в стареньком пальто, - Вася звал его трехсезонным, потому что служило оно ему весной, осенью и зимой. В сильные морозы он только поднимал воротник. Под пальто был серый штопаный свитер. Брюки обтрепаны и ботинки просят каши… По правде говоря, у него больше и не было ничего.
- Так что же у вас за дело? - спросил он, пожимая руки, тянувшиеся со всех сторон. - Рассказывайте, ребятки…
Они переглядывались, ожидая, кто первый начнет.
- Вот, понимаешь, - сказал Ваня Скоринко, - мы тут сидим, спорим о всяких делах, ну о том, что надо делать нам, молодым, в нынешнее время. Всем уже поперек горла встала проклятая война, злоба на царя такая, что просто душит. Ведь правда?
- Правда, конечно. Но какой ты делаешь из этого вывод?
- А вывод такой, что хватит нам ждать.
Действовать хотим!
Скоринко еще раз взглянул на товарищей и выпалил разом:
- Бить городовых надо, - городовых, околоточных, приставов! Это они охраняют царский строй. Перебьем их и до царя доберемся. Свернем ему шею. Тогда всё, наша власть!
Вася посмотрел на Скоринко, на взволнованных ребят и сдержал улыбку. Они всерьез думали, что открыли чудодейственное средство.
- И много вы надеетесь перебить городовых разом? Пять? Десять? А царь будет сидеть и ждать, пока вы возьметесь за остальных? Убьешь ты, Ваня, городового, и тебя за это повесят. Так на так… Но я считаю, очень это было бы со стороны рабочего класса не по-хозяйски - менять такого хорошего, боевого парня на царскую собаку. Нет, ты можешь принести во много раз больше пользы. Конечно, когда будешь не один, когда за тобой пойдут сотни молодых рабочих.
- Ну, все-таки убить городового - это уже не разговор, а дело.
- Были и до вас люди, считавшие, что можно свалить царя подобными делами. Ничего у них не вышло. Вы слыхали такие слова - индивидуальный террор? Ленин называет его революционным авантюризмом. Почему? Давайте разберемся вместе…
Они долго сидели в тот вечер за столом. Вот уж не думал Вася, идя сюда, что ему придется делать доклад о народниках и эсерах, о героях и толпе, о том, кто творит историю - избранные личности или народ.
- Да вы не падайте духам, - сказал он, заметив пристыженное и разочарованное выражение на лицах ребят. - Я понимаю, вы хотите, чтобы революция произошла скорее, вы рветесь в бой. Правильно! Хорошо, что вы чувствуете в себе большую силу, а дело по силам для вас найдется. Куда большее дело, чем ухлопать фараона…
Примерно через неделю кружок молодых башенщиков собрался снова - теперь уже в другом конце заставы, у Красного кабачка. Но разговор, который они вели, был продолжением того, что начался в деревне Волынкиной.
Вася говорил ребятам о том, что должна делать революционная молодежь, как надо бороться против войны, рассказал о социалистических союзах молодежи, существовавших на западе, о вожде немецкой рабочей молодежи Карле Либкнехте.
- Вот бы и нам организовать союз молодых рабочих, - горячо сказал Ваня Скоринко. Все разом поддержали его.
- Я к тому и веду разговор, - ответил Вася. - Будет у нас такой союз, обязательно будет. Сегодня его создавать еще нельзя. Я со старшими товарищами советовался… В Европе союзы возникли, когда там была хоть какая-то свобода - можно было собираться, открыто высказывать свои мысли. У вас никаких свобод нет. Всё надо делать в глубоком подполье. В таких условиях союз был бы неизбежно небольшим и тесным. И принимать туда мы смогли бы только проверенных, подготовленных людей. Но их место уже в партии. Выходит, мы дробили бы силы…
- Значит, и это не получится, - протянул Скоринко.
На лице его было написано разочарование.
- Обязательно получится, - горячо возразил Вася. - Но мы должны сперва завоевать такую возможность. Революция откроет нам ее. Надо прояснять сознание молодежи, помогать партии. Вам кажется, охранять ораторов на митинге, быть заводилами на забастовках, нести знамя на демонстрации - это мало? Сегодня - забастовка и демонстрация, завтра - восстание. Победим, и будет у нас свой союз молодых рабочих-социалистов…