- Значит, отказываешься?
- Отказываюсь, - вызывающе резко ответил Катунов.
У Зырянова глаза сузились зло, ненавидяще.
- Отходи сюда, влево!
Катунов с издевкой снизу вверх посмотрел на начальника контрразведки, спросил:
- Портки сейчас скидать, али опосля будете пороть?
У Зырянова от ярости задергалась щека, остекленели глаза. Он хотел закричать на Катунова, но, видимо, спазма перехватила горло, судорожно рванул ворот гимнастерки.
- Что?! Давно не поротый?! Получишь! Сполна получишь сегодня!..
Но он тут же взял себя в руки - внял уговорам Ширпака не горячиться. Горячкой только озлобишь крестьян, говорил ему минуту назад друг. А мужик что бык: упрется - не своротишь. Поэтому, подавив в себе ярость, Зырянов сердито ткнул пальцем следующему:
- Ты!
- Я? Я сразу туда… налево. - И, держась за штаны, мужик направился к Катунову.
- Постой, постой, - остановил его Зырянов. - Ты хлеб давай, а туда успеешь. Выпорем, если ты так торопишься.
- Знамо дело, выпорете. Нешто я об этом беспокоюсь… А хлебушка нету. - И он развел руками. - Весь вывез. Сам не жрамши сижу.
- Ты брось мне сказки рассказывать. Хлеб давай.
- Нету, говорю. Нешто ты не русский, не понимаешь. Хоть обыщи - нету.
- Обыщем. Обязательно обыщем. Если найдем, одной поркой не отделаешься.
- Знамо, где уже тут отделаться. Только не найдете, потому как нечего искать-то. С рождества без хлеба сижу. Кобеля из-под стола нечем выманить…
Третий вызванный к крыльцу махнул рукой.
- Нету хлеба… Пори, пока мы терпеливые, а то посля захочется покуражиться, да поздно будет.
- Ты что, угрожать?
- Да нет, где уж там. Просто к слову…
И все-таки Зырянов не выдержал, сорвался - взбесили самоуверенность и спокойствие крестьян. Он в два прыжка слетел с крыльца и в ярости начал стегать плетью очередного, отказавшегося дать хлеб. Крестьянин оттолкнул державших его солдат, не размахиваясь, как в кулачном бою, тычком ударил Зырянова в лицо. Тот, лязгнув зубами, отлетел на ступеньки крыльца, стал судорожно расстегивать кобуру. Толпа надвинулась на солдат, негодующе загудела. Ширпак, перепуганный всем этим, схватил Зырянова, не давая ему вынуть револьвер.
- Фельдфебель! - закричал все еще лежащий на ступеньках Зырянов. - Огонь! Огонь! С-скоты!!!
Над селом глухо, как из бочки, зататакал пулемет. Пули засвистели над крышами изб. Толпа шарахнулась от крыльца. Зырянов вскочил на ноги.
- Пороть!! Каждому пятому плетей!
До вечера, дотемна свистели ременные плети. Кричали мало. Это больше всего и бесило Зырянова. Некоторых, наиболее слабых, отливали водой, приводили в чувство.
И все-таки этой ночью не скрипели, как обычно после наезда карателей, колеса, не везли мужики хлеб в Камень! Не помогла и порка.
4
На следующий день Иван Катуков, еле переставляя ноги, вышел на рассвете в пригон напоить скотину. Открыл порота и тут же увидел аккуратно наткнутую на хомутный штырь бумажку. Снял ее, наклонился к свету. Бледные буквы машинописи пересекали листок ровными строчками.
- Товарищ! - по слогам начал читать он, - вчера у тебя забирали хлеб… - Катуков облизнул губы, хитро прищурился: "Шиш у меня взяли, а не хлеб…" - и снова уткнулся в листок, тянул по слогам - …сегодня могут взять скотину… - Иван опять оторвался от листка. "Могут. Это они могут. Но только и тут нас не обведешь - скотины-то сегодня не будет на дворе". - Он, ища глазами потерянную строку, вышел из дверей пригона на свет. - Завтра дойдет черед и до тебя. - "Уже дошел. Сегодня всю ночь на пузе лежал, пошевелиться нельзя".
Остановившись среди ворот, Катунов читал дальше:
- До каких пор ты будешь кормить свору палачей и грабителей? До каких пор на твоей спине будут сидеть этот кровожадный адмирал Колчак, иностранные нахлебники и твои сельские обдиралы Никулины? Не настала ли пора сказать всем им: "Довольно!"
- Ты что, Ванюша, никак письмо получил?
Иван вздрогнул. Перед ним стоял дед Ланин, их сосед.
- Письмо, говорю, получил?
- Да нет, не письмо, - Иван немного колебался, потом решительно сказал - Пойдем в избу.
Через несколько минут сосед и три брата Катуновых, спросонья нечесанные и неумытые, склонились в горнице над листовкой. Младший, Андрей, самый грамотный в семье, ходивший в детстве две зимы в школу, читал листовку. После слов: "Всех зовем мы взяться за оружие, организоваться в боевые отряды, восстать против угнетателей, палачей"- мужики тяжело задумались. Полсела сегодня лежит по избам с примочками. Лежат злые, готовые - дай им сейчас оружие - идти крушить все, что попадет на пути. Иван в сердцах стукнул кулаком об стол.
- Правильно Данилов пишет: до каких пор все это будет?!
Весь день у братьев валилась работа из рук. Вечером опять пришел дед Ланин.
- Андрюшка, пойдем-ка, слышь, ко мне, с этой бумажкой.
- Чего?
- Пойдем, говорю, почитай мужикам… Не боись, там все свои.
Десятка полтора мужиков сидело у деда в халупе. Нещадно курили. Андрея пропустили в передний угол, под образа. Слушали внимательно, разинув заросшие рты. Никто не перебивал. Потом долго и мрачно молчали. От табачного дыма начала мигать пятилинейная лампа.
- Ты, парень, почитай-ка еще. Чуток непонятно.
За вечер Андрей до пяти раз принимался перечитывать листовку, и каждый раз слушали его с не меньшим вниманием. И каждый раз после чтения подолгу молчали. Наконец дед Ланин подал решительный голос:
- Тут, мужики, дело идет к одному: надо откапывать привезенные с фронта винты да подниматься всем.
- А у кого нет винтовок, тому как?
- Дробовые готовь…
- Мужики, а как он сказал тогда в церкви: говорит, за банями не прячьте. - Бородатый мужчина, сидевший на корточках, хихикнул. - А у меня как раз за баней был спрятан в яме. Я даже обомлел. Прибежал домой, давай перепрятывать…
5
На этот раз Зырянов не напился с горя. И не только потому, что его усиленно отговаривал Ширпак, но и потому, что наконец сам понял: дело с Усть-Мосихой гораздо серьезнее, чем казалось ему еще месяц назад. На пасху он недобрал здесь половины рекрутов, сейчас не сумел взять зерно. А это значит: возвратясь в Камень, подавай в отставку. А то и под военный трибунал попасть можно.
- Из кожи вылезу, - стукнул ладонью о стол Зырянов, - а эту даниловскую банду переловлю. Переловлю и в селе повешу, пусть каждый увидит.
Ширпак подсел к нему:
- Ты зря возлагаешь большие надежды на облавы, Федор Степанович. Должен тебе сказать: Данилов не дурак, жить около Мосихи он не будет.
- Хорошо. Допустим, что ты прав. Но что ты предлагаешь? Сидеть в селе и ждать, когда он снова сам объявится?
- Зачем. Он, безусловно, связан с кем-то в селе. Вот эти нити и надо найти.
- Хм. Но ты мне дай эти нити.
- Помнишь, Федор Степанович, я тебе еще на пасху говорил о листовке?
- A-а, помню. Это старик Юдин.
- Не только и не столько Юдин, сколько Борков.
- За ним следят?
- Да. Карл Иванович глаз с него не спускает. Сейчас он придет.
- Так. Но одна нить - это еще не нить. Она в любое время может оборваться.
- Можно взять кое-кого из фронтовиков. Они наверняка знают, где Данилов.
- Кого?
- Надо арестовать старшего из братьев Катуновых - Ивана.
- Арестовывать, так уж всех. Сколько их? Трое?.. Еще?
- Есть такой здесь Аким Волчков. Молчун, но зловредный. Может тоже знать.
- Еще?
- Ну кого еще? Можно Ивана Ильина, Алексея Тищенко.
Когда явился вежливый, раскланивающийся немец Карл Орав, Зырянов строго сказал:
- Вы плохо несете службу, господин Орав.
- Стараюсь, господин Сыряноф.
- Плохо стараетесь. Почему до сих пор не обнаружено местопребывание Данилова?
Карл Иванович Орав, приехавший за длинными рублями в Россию незадолго до войны, обосновался и бурно развернул свою деятельность в европейской части империи. А когда началась война с Германией, его выслали в Сибирь. Но он и тут быстро пустил корни - построил в Усть-Мосихе маслобойный заводишко. А перейдя на тайную службу в контрразведку, извлекал немалую для себя выгоду и из этого: кроме обычной платы за шпионаж, он еще имел большие неофициальные права и льготы. Карла боялись в селе не меньше, чем самого Ширпака.
- Ошень трудно, господин порутшик, обнаружить его.
- Но мне от этого не легче.
- Я стараюсь.
- За Борковым вы следите?
- Да, да. Никому не порушайль, сам слежу оба глаз.
- Ну и что выследили?
- Пока нитшего говорийт не могу. Данилоф к нему не ходит.
- Мда, - пожевал губами Зырянов. - Не много же вы выследили за три недели. Ну вот что. Сегодня ночью постарайтесь раздобыть хоть какие-нибудь сведения. Завтра мы этого Боркова арестуем. Понятно?
Немец откланялся и ушел. А с наступлением темноты отправился к дому Андрея Боркова.
Борков жил в стороне от улицы, и к его двору проходил небольшой, сажен на двести, проулок. Немец не пошел этим проулком (не ровен час кого-нибудь встретишь), а перелез через прясло и стал пробираться к видневшимся на отшибе от пригона одонкам стога. Отсюда хорошо наблюдать, думал он: и проулок видно, и заливной луг, к которому примыкал борковский двор.
В избе горел свет. Вот скрипнула дверь в сенях. Немец метнулся к соломе, присел на корточки. Напрягая зрение, старался разглядеть, кто вышел во двор и куда направился.