От Франка она принесла пол-литра молока, несколько кусочков сахара, хлеб и мясо, всеми этими сокровищами завладела Эстелла.
Потянулось томительное ожидание.
Около десяти часов вечера, когда наконец зазвонил телефон, Леа и ее тетки с радостью узнали, что по лондонскому радио сообщили об освобождении Парижа!.. В тот же момент автоматная очередь разорвала тишину этого спокойного квартала. Альбертина де Монплейне провела ладонью по лбу и произнесла неподражаемым тоном:
- Они, кажется, плохо информированы, эти господа из Лондона.
- Но если они так говорят, значит, это правда, - разыграла наивность Лиза, железно верившая радиоголосам.
Вновь зазвонил телефон.
- Алло… Это ты, Франсуаза?.. Все хорошо?.. Почему ты не приехала сюда?.. Алло, алло, не прерывайте… Ты слышишь меня?.. Ты позвонишь завтра?.. Я тоже тебя целую… До завтра, спокойной ночи…
Леа повесила трубку с тревожным чувством. Франсуаза не должна была оставаться там. В любой момент отель "Режина" мог быть атакован. Завтра она отправится за своей сестрой.
Несмотря на тревогу, она быстро заснула.
17
Когда Леа проснулась, было пасмурно, хмуро, над Парижем нависли тучи.
В стоящей рядом кроватке спал Шарль. Его милое похудевшее лицо было спокойно. "Как он похож на Камиллу", - подумала она, проводя рукой по его тонким светлым волосам. Она надела халат и прошла на кухню. К счастью, был газ. Она разогрела немного молока и выпила полчашки еще теплого "кофе" Эстеллы. Из комнаты Лизы слышалось потрескивание радиоприемника. В дверном проеме появилась сонная рожица Шарля.
- А ну-ка ляг! Ты еще болен, застудишься.
- Нет, я поправился. Я хочу есть.
- Садись, я дам тебе молока и пирожков.
- А потом пойдем гулять?
- Нет, мой дорогой. Слишком рано, и на улице война.
- Я хочу выйти туда, чтобы убить проклятых бошей, которые сделали больно маме.
Леа вздохнула, глядя на решительного мальчугана, спокойно говорившего об убийстве, попивая молоко.
- Войной занимаются взрослые.
- Тогда почему стреляют в детей?
Это замечание четырехлетнего малыша она оставила без ответа.
- Скажи, мой папа, он на войне?
- Да, с генералом дё Голлем.
- Когда он вернется?
- Очень скоро.
- Это долго.
Он был прав, это было долго. Это длилось четыре года! Четыре года надо было притворяться, что живешь, чтобы окончательно не отчаяться. Сколько смертей! Сколько страданий за эти четыре года!
- Папе будет грустно, когда он узнает, что мама умерла.
Итак, он знал!.. Два месяца он делал вид, что верит в ее путаные объяснения.
- Да… Ему будет очень грустно, но мы будем рядом, чтобы утешить его. Тебе надо будет сильно любить его.
- Но ты тоже, ты будешь с ним, ты его будешь любить, скажи?.. Ты будешь любить моего папу?
Ей показалось, что она слышит голос Камиллы: "Обещай мне позаботиться о Шарле, если со мной что-нибудь случится… и о Лоране…" Лоран, которого теперь она нежно любила как брата, как очень близкого друга, но не больше, не как возлюбленного. Она и сейчас еще удивлялась исчезновению этой любви, казавшейся ей бессмертной! Разве любовь умирает всегда раньше, чем перестаешь быть любимым? Это говорил Рафаэль Маль, ссылаясь на Шатобриана: "Иногда случается, что в достаточно сильной душе любовь сохраняется столь долго, что превращается в страстную дружбу, чтобы стать долгом, чтобы обрести качества добродетели; тогда она теряет свою природную слабость и живет своими вечными принципами".
А если он был прав?
- Скажи, ты будешь любить моего папу?
Шел дождь. Леа повязала на голову старый платок от "Гермеса" и направилась к Королевскому мосту.
Она тщетно пыталась дозвониться в отель "Режина", никто не отвечал. И она решила пойти туда, ничего не говоря теткам. Улицы были пустынны и молчаливы, только временами слышалась стрельба. На мосту молодые немецкие часовые не задержали ее. Тюильрийский сад превратился теперь в большой грязный пустырь, только кое-где валялись поваленные деревья. Вдалеке обелиск и Триумфальная арка образовывали крест, устремленный в мрачное небо. Леа не смогла преодолеть шлагбаум на улице Риволи. Офицер согласился тем не менее справиться в отеле "Режина". Он вернулся: все женщины покинули гостиницу сегодня рано утром, и где они находятся, неизвестно. Леа поблагодарила его и удалилась в растерянности.
На набережной Вольтера и набережной Конти ей встретились автомашины Красного Креста и две машины, набитые бойцами ФВС, которые пели партизанскую песню. Около улицы Геннего двое молодых людей с трехцветными повязками грубо остановили ее, схватив за седло велосипеда.
- Куда ты едешь?
Обращение на ты разозлило Леа.
- Это вас не касается!
Один из них влепил ей пощечину.
- Надо отвечать вежливо, когда с тобой говорят. Поверь мне, и покрепче, чем ты, становятся овечками, когда их отводят к парикмахеру на углу.
- Отпустите меня.
- Стоп, милочка, иначе мы рассердимся. Здесь не проходят без проверки, - сказал тот, что молчал, - на углу важное начальство, мы остерегаемся шпионов. Отвечай нам вежливо, куда ты едешь?
Леа поняла, что упрямиться бесполезно.
- Я еду к друзьям на площадь Сен-Мишель.
- На баррикаду улицы Ля Пошетт?
- Да, в квартиру над ней.
- Леа, что ты здесь делаешь?
- Пьеро, скажи им, чтобы пропустили меня.
- Пропустите ее, это моя кузина.
- Хорошо! Мы только выполняем приказ.
- Идем, я познакомлю тебя с парнем, который командует на баррикаде.
Что касается баррикады, то она была прекрасна! Все железные кровати квартала, должно быть, были конфискованы, а подвалы освобождены от старья: радиаторов, сломанных велосипедов, детских колясок, бочек, ящиков, птичьих клеток. Здесь была даже старинная медная ванна. Основой баррикады являлся грузовик, потерявший дверцы и колеса. Это нагромождение было еще усилено тележками зеленщиков и тачками, служащими опорами для стрелков. Они прошли по узкой дорожке, проложенной вдоль парапета. Из одного здания на острове Ситэ раздались выстрелы.
- Внимание! Ложитесь!
Леа и Пьеро нашли убежище в закругленной нише моста, где сидели, скорчившись, два человека. Леа узнала молодого близорукого человека из кафе "Флора" и улыбнулась ему. Он также ее узнал и улыбнулся в ответ.
- Они ведут огонь с крыши "Сити-Отеля", - сказал он, показывая пальцем.
- И так, начиная с сегодняшнего утра, - произнес Пьеро. - Но, кажется, снайпер только один. Вероятно, это полицейский. Подожди, вон на крышах показались товарищи.
В самом деле, силуэты вооруженных бойцов ФВС вырисовывались на мрачном небе.
- Это вы живете на улице Дофин? - спросил шеф баррикады у товарища человека в очках.
- Да.
- Как ваше имя?
- Анри Берри.
- А ваше?
- Клод Мориак.
"Это, может быть, сын нашего соседа в Монтийяке", - подумала Леа. Она не успела спросить его об этом. Шеф сделал им знак, что они могут проходить, крикнув в сторону бойцов ФВС:
- Не стреляйте!..
Двое мужчин бегом направились к площади Дофин, тогда как Леа и Пьеро пошли дальше за баррикаду. Пьеро не выпускал велосипед.
- Тебе не следует так ездить, легко попасть под шальную пулю… Вот, что я тебе говорил!
На набережной Гранд-Огюстэн ранили женщину. Вскоре появились двое молодых людей в белых халатах с носилками и девушка в белом, размахивающая флагом с красным крестом. Не обращая внимания на пули, они подобрали раненую и бегом устремились к временному санитарному пункту, организованному доктором Дебре.
- Двинемся по маленьким улицам. Это менее опасно.
На улице Савой все было спокойно. Перед старинным особняком XVIII века несли охрану бойцы ФВС.
- Это КП одного из руководителей Сопротивления, - сказал Пьеро с важным видом осведомленного человека.
- Нужно, чтобы ты помог мне найти Франсуазу.
- Эту потаскуху!
Леа остановилась, ошеломленная оскорблением.
- Ты понимаешь, о чем просишь? - продолжал Пьеро. - Помочь спасти коллаборационистку, предательницу своей страны…
- Довольно! Франсуаза не коллаборационистка, не потаскушка, это бедная девушка, которой пришла несчастная идея влюбиться в немца в то время, как две наши страны воюют друг с другом. За это не расстреливают.
- Может быть, не расстреливают, но обстригают и сажают в тюрьму.
- Обстригают! Ты шутишь! Я предпочла бы быть мертвой, чем обстриженной.
- Волосы отрастают, - фыркнул он.
И ловко уклонился от пощечины Леа.
С улицы Сент-Анре-дез-Ар доносились смех, аплодисменты, крики. Толпа толкала перед собой лысого мужчину лег пятидесяти, с которого были сняты брюки. Он был жалок и смешон в своих носках на резинках, один из которых был дырявым, и с ботинками в руках. Сзади него рыдала толстая девица с бритой головой, изуродованной свастикой, нанесенной белой краской. Волна стыда захлестнула Леа. Пьеро опустил голову. Они долго стояли неподвижно. Юноша взял ее за плечи..
- Ладно, пойдем искать ее. Надо отправиться на КП полковника Рола.
Они никогда не бывали в подземном КП в Данфер-Рошро.
Около баррикад на перекрестке бульваров Сен-Мишель и Сен-Жермен, прозванном "перекрестком смерти", граната, брошенная с крыши, разорвалась перед ними. Леа, шедшая немного позади, почувствовала, как ее что-то царапнуло по голове. Как в замедленной съемке, она увидела, как Пьеро взлетел и изящно упал. Люди в белом крутились вокруг них. Серое небо покачнулось, и деревья бульвара склонились над ней.
- Ну вот и все. Вы можете возвращаться домой.