* * *
Капрал в серой фуражке с высокой тульей, во френче и легком плаще поверх френча, лихо подкручивал первые, еще не тронутые бритвой маленькие усики и наклонялся с седла к бричке, в которой сидели Рыхлов и Глафира Платоновна.
- Я рад, что имею честь сопровождать вас, - говорил он по-немецки, показывая рукой на Боровичи.
Владимир Викторович вежливо кланялся, прижимая руку к сердцу, а Глафира Платоновна подносила к глазам платочек. В передней бричке поднимался на больные ноги и смотрел на гору Платон Антонович. Он недовольно покашливал: вместо клуни на горе стояли обугленные столбы.
- Б-рр… Они мне ее отстроят, они мне отстроят!.. - и погрозил палкой.
Капрал подъехал к нему. Приложил руку к козырьку.
- О-о, положитесь на войско великого кайзера!
Владимир Викторович заискивающе смотрел на капрала, гарцевавшего на лошади перед его тестем, и, многозначительно улыбаясь в усы, шепотом говорил жене:
- Какая уверенность в своих силах. Посмотри, Глафира, на этих сынов Германии! - он кивнул на десяток верховых, ехавших в нескольких шагах позади брички. - Они о революции и не думают. Идут, куда их пошлет кайзер. Господин Бломберг!
Капрал остановил лошадь.
- Я - в восторге, вообще я сегодня очень взволнован! Мы вам очень, очень благодарны за помощь и, наконец, за то, что вы нас сопровождаете…
- Я рад в точности выполнить приказ моего командования.
Бричка поднялась на гору. Немецкий патруль, стоявший на углу улицы, успел сообщить в штаб о прибытии гостей. Из школы на улицу высыпали немцы. На крыльцо вышел стройный офицер, во френче, небольших галифе и желтых крагах. Он стоял, отставив ногу, зажав толстую сигару зубами, хлопал стеком по ботинку. Маленькие глазки дольше, чем следовало, задержались на фигуре Глафиры Платоновны.
Он едва-едва поклонился капралу, выслушивая его рапорт.
Рыхлов соскочил с брички и подошел к офицеру:
- Разрешите мне, господин офицер, выразить вам мою благодарность и чувство уважения! - сказал он на чистом немецком языке. - Я приветствую в вашем лице великое государство, освободившее нас от большевизма! - он поклонился.
Левой рукой офицер выхватил из зубов сигару, а правую протянул Рыхлову.
- Тронут вашей благодарностью. С кем имею честь познакомиться?
- Кадровый офицер, дворянин Рыхлов. Прошу - моя жена! - Офицер подбежал к бричке, скользнул быстрым взглядом по полному лицу Глафиры Платоновны, поднес ее руку к своим тонким губам.
- Генрих Шульц.
- У вас такое поэтическое имя, - произнесла она первый попавшийся комплимент. - Надеюсь, что вы, господин офицер, почтите нас сегодня своим присутствием на маленьком банкете в честь вас - наших избавителей.
- О-о, я очень над, очень рад! - еще раз поклонился Шульц и, выпрямившись, пошел знакомиться с Соболевским.
- Какая вежливость, культурность! - с восхищением говорил Владимир Викторович, когда они въезжали в усадьбу. Глафира Платоновна не слушала. На нее тяжелое впечатление произвел вид пожарища.
* * *
Вечером в гостиной Соболевского собрались: надушенный Шульц, с неизменной сигарой в зубах, Платон Антонович - выбритый и умытый с дороги, Владимир Викторович в форменном офицерском френче, Глафира Платоновна, Ксана, Муся, Татьяна Платоновна и Петр Варфоломеевич - в военном костюме, но без погонов. Он держался несколько в стороне. Ему очень хотелось узнать планы оккупантов, оттого он и согласился присутствовать на банкете. Петр Варфоломеевич, насупившись, разглядывал заставленный яствами и напитками стол и прислушивался к самоуверенным словам Шульца. Офицер, забросив ногу на ногу, развалился в кресле-качалке, курил, пуская колечками дым, и с насмешливыми нотками в голосе говорил Ксане и Владимиру Викторовичу:
- Россия - великая страна, но Россия - глупая страна! В России десятина земли дает тридцать пудов хлеба. Тридцать пудов!.. Смешно!.. Вы не умеете хозяйничать. Пустите в украинские степи нас, немцев, мы вам покажем, как надо брать с вашей земли хлеб. О-о, мы засыпали бы Европу хлебом!.. Переведите Платону Антоновичу! - обратился он к Ксане.
- У вас наука, прогресс, господин Шульц, - подобострастно склонял голову Рыхлов.
Бровченко думал: "Немец прав - мой тесть умел промотать деньги, а в хозяйстве разбирался, как я в китайской грамоте".
Шульц продолжал:
- Донбасс! Что такое ваш Донбасс? Это - миллионы золотых марок! Это - основа европейской индустрии! А вы и тут плохо хозяйничаете, не умеете! Техника у вас допотопная! - Шульц обнажил два ряда безупречно белых зубов. - Пусть придут сюда немцы, и вы увидите чудеса! Пусть сядет здесь наш герр Крупп, и вы не узнаете вашего Донбасса… Какие у вас леса!.. О-о, ваши полесские леса! У вас нет даже дорог! Как можно так жить? - он пожал плечами. Ярко блеснули осыпанные золотом погоны. Бровченко подумал: "Этот немец изучил всю географию Украины… Вы, верно, глаза свои проглядели, господа немцы, поглядывая на Украину. Лакомый кусочек".
- Господин Шульц, - сказал Бровченко, - немецкие войска теперь как хозяева на Украине. Немцы, может быть, не откажутся научить нас хозяйничать?
Это было сказано слишком смело. Шульц должен был понять подлинный - смысл этих слов. Владимир Викторович испуганно поднял брови, женщины украдкой поглядывали на офицера. Шульц выпустил колечко дыма, посмотрел, как оно расплылось причудливыми кругами, и ответил, играя бровями:
- Я политики не делаю… Мое дело - воевать… Я знаю только войну… Я выполняю приказы высшего командования…
И разговор оборвался. Тема была очень неприятной. Соболевский заметил, как передернулось лицо Бровченко, и поспешил внести свое предложение:
- Господа, прошу к столу!..
Сели: Шульц между Глафирой Платоновной и Ксаной, Владимир Викторович - поближе к тестю, Бровченко - с Мусей и женой. Нина Дмитриевна озабоченно бегала из комнаты в кухню, хозяйничала. Рыхлов налил красного вина в бокалы:
- Пью за здоровье господина Шульца, представителя великой державы, протянувшей нам дружескую руку помощи в борьбе против большевизма. Ура!..
Бровченко опустил голову, катал по скатерти хлебный шарик. Собравшиеся выпили. Шульц, пригубив из бокала, поморщился, попросил извинения и быстренько поднялся из-за стола.
- Ординарец! - позвал он, подойдя к двери.
В столовую вбежал невысокий, курносый немец. Щелкнул каблуками, приложил руку к козырьку, замер. Шульц наклонился к нему и что-то прошептал. Ординарец сделал "кру-гом", щелкнул каблуками и побежал из комнаты.
- Я преклоняюсь перед вашей дисциплиной, господин Шульц, - сказал, поднявшись, Владимир Викторович.
- О-о-о, у нас дисциплина! У нас солдат не знает своего "я"! Солдат - как механизм в часах! - довольный своим сравнением, Шульц повернулся - стройный и самоуверенный - и сел на свое место. - У нас революции не будет! - подчеркнул он уверенно. - Немецкий солдат знает одно: побеждать в бою, революции он не знает, она ему не нужна!
Владимир Викторович поддакивал. Петру Варфоломеевичу захотелось вдруг сбить самоуверенность офицера, и он вставил тихо, но резко:
- От революции не считайте себя гарантированными!
Шульц хвастливо и презрительно прищурил глаза и выше прежнего поднял голову.
- Революции в Германии не будет! Революция бывает в России, но я уже говорил: это глупая страна. Немцев - трое, и у них одна мысль: с честью выполнить волю нашего прославленного императора, русских - трое, и у них четыре мысли: за императора, против императора, за революцию, против революции… Ха-ха-ха! - он открыто издевался.
Он чувствовал себя тут полным хозяином, завоевателем.
Бровченко сидел, как на иголках. Ему были противны самонадеянные слова этого немецкого хвастуна и рабское поведение Рыхлова и тестя. Он упрекал себя, что пришел на этот банкет обиды и позора, и теперь искал повода, чтобы уйти.
В коридоре послышались тяжелые шаги. На пороге, вытянувшись, остановился ординарец. В руках у него были завернутые в бумагу бутылки.
- На стол! - скомандовал офицер. Ординарец в одно мгновение расставил бутылки и застыл.
- Можно идти!
Ординарец повернулся, стукнул левой ногой о пол так, что даже посуда на столе зазвенела, и вышел из комнаты.
- О-о, немецкий солдат! - воскликнул Шульц, наливая вино из своих бутылок. - Ваше вино - плохое вино! За здоровье кайзера!
Бровченко, пошатываясь, вышел из-за стола.
- Разболелась голова, выйду на свежий воздух…
И ушел. Он слышал, как презрительно сказал Шульц:
- Если у офицера от вина болит голова - он плохой офицер.
Бровченко сел на скамью под забором. Вниз, с горы, сбегал сад, пахли почки, вот-вот зацветут яблони. Высоко поднялась луна. Гнилица залила луг. На тихой воде лежит длинная золотая дорожка.
Вдали чернеет в воде дубовая роща. Кудрявые вербы стоят над водой… Петр Варфоломеевич прислушивался.
Опьяневший Шульц выкрикивал:
- На вашу землю нужен наш, немецкий, капитал…